О посланце, явившемся из чейплизодского склепа в дом с Черепичной Крышей к мистеру Мервину

Приблизительно в то же время Мервин поднимался по крутой Баллифермотской дороге. Дорога эта была тогда пустынна и густо затенена большими кустами и живой изгородью, и, когда прочие чувства отступили, к Мервину подкралась легкая жуть и возбуждение, навеянные одиночеством. Через пятнистые скопления облаков пробиралась луна. Дуновения ночи отзывались в кустах едва слышным шорохом; эти странные звуки, похожие на вздохи и хихиканье, следовали по ее стопам. Мервин остановился и обернулся. Сзади, под навесом старого колючего куста, виднелся горизонт, где на фоне темного неба выделялись еще более темные очертания заросшей плющом церковной башни; Мервин подумал о лежавшем там мертвеце и о том, что могли бы поведать эти запечатанные уста, и в его памяти замелькали старинные поверья о таинственных встречах с духами умерших – на вересковых пустошах или в других уединенных местах. Ощутив печальное дыхание ночного воздуха, он повернулся и уже быстрее двинулся вперед, к своему унылому жилью, мимо баллифермотского кладбища, которое тянулось по правую руку. В зарослях щавеля и крапивы торчало множество надгробий: высоких и низких, прямых, покосившихся, покореженных; в глубине, меж недвижных теней, холодно поблескивал каплями росы старый одинокий ясень; наконец показались густые скопления старых вязов и бледный фасад Дома с Черепичной Крышей, который местами проглядывал за ними; в нижних окнах не было света; темный маленький двор не оживлял даже неслышный промельк летучей мыши. Мервин сам открыл ключом дверь. Он знал, что слуги уже спят. В его независимости чудилось что‑то аморальное. Он не привык к такой воле, это выходило за чинные рамки обыденного и пребывало в ладу с горьким и нелюдимым настроением, владевшим Мервином в последнее время.

Шаги его гулко звучали в холле; ему было известно, какие рассказы ходят об этом месте. Однако Мервин не собирался поддаваться дурацким страхам; зная, что в его спальне горит свеча, он все же у подножия парадной лестницы свернул в сторону и неуверенно, ощупью добрался до задней комнаты со старой отделкой из деревянных панелей; ее большое окно‑фонарь выходило в сад, где видели призраков; здесь он, в мрачном одиночестве, и уселся.

Мервин раздумывал о своей тяжкой судьбе, о низости рода человеческого; он не сомневался в том, что семья его претерпела в прошлом жгучие обиды от своей неумолимой преследовательницы – фортуны, ныне же между ним самим и той, которую он любил, разверзлась адская бездна; душой его овладевало отчаяние и неопределенные, но злые, неправедные мысли.

Темнота и воспоминания о связанных с этим местом историях действовали угнетающе; Мервин готовился уже удалиться в общество своей свечи, но внезапно уловил какой‑то звук – не в саду, где гулял ветерок, а ближе.

В комнате раздавалось чье‑то размеренное дыхание. Напряженно прислушиваясь, Мервин сам старался не дышать. «Это собака», – подумал он и стал негромко звать, но собака не появилась. «Значит, ветер в камине», – и Мервин решительно встал, намереваясь распахнуть полуприкрытые ставни. Ему показалось, что дыхание приблизилось, что по пути к окну он миновал в темноте какое‑то живое существо.

Не ожидая ничего хорошего, он откинул ставни и увидел – в этом он нисколько не усомнился – темную фигуру, сидящую на стуле; можно было констатировать лишь одно: что это человек. Несколько секунд Мервин стоял, придерживая открытый ставень, и созерцал неизвестного с самым что ни на есть неподдельным страхом – подобного он раньше не испытывал. Бледная Геката^{111}, словно бы намеренно, внезапно откинула с лица завесу и залила загадочную фигуру своими лучами. Незнакомец был худ, высок, одет в темное; лица его Мервин не припоминал; волосы черные, кожа бледная, губы, легко складывающиеся в зловещую усмешку, густо‑синий подбородок, прикрытые глаза.

Оцепеневший от странного ужаса, Мервин стоял, не сводя глаз с мертвенно‑бледного лица незваного гостя, и не удивился бы, если б с этим лицом случилась какая‑нибудь жуткая метаморфоза.

– Эй! Кто это? – вопросил Мервин громко и сурово.

Незнакомец поднял веки с изумленным видом, словно не открывал глаз уже лет сто; он неуверенно привстал, воззрился на Мервина и, кажется, не понимал, где находится.

– Кто вы? – повторил Мервин.

Призрак медленно приходил в себя; вместо ответа он спросил только:

– Мистер Мервин?

– Кто вы, сэр? – снова выкрикнул Мервин.

– Зикиел Айронз, – ответил гость.

– Айронз? Кто вы такой и зачем явились сюда, сэр?

– Чейплизодский клерк. – Голос гостя звучал спокойно и очень строго, но слегка хрипловато, как у человека выпившего.

Мервин начал сердиться:

– Чейплизодский клерк… здесь… спит в моем доме? Какого дьявола вам здесь нужно, сэр?

– Вы о сне, сэр… о сне! Есть и такие, кто спит с открытыми глазами. Вы… вы знаете, кто они, сэр; кто‑то спит обыкновенно – вроде нас с вами, а кто‑то ходит во сне, – загадочно отозвался Айронз.

Мервин от этого почему‑то смягчился и спросил спокойнее:

– Хорошо, любезный, но к чему вы ведете?

– К посланию. – Айронз говорил тихо и ровно, однако за этим чувствовалось упорство, даже неистовство.

– Раз так, дайте его мне, – потребовал Мервин и протянул руку, ожидая записки.

– Взять его нельзя, сэр; можно только услышать.

– Тогда от кого оно и о чем гласит? – Мервин вновь стал терять терпение.

– Прошу прощения, мистер Мервин; у меня в церкви – в чейплизодской церкви – масса дел, приходится возиться то в одном конце, то в другом, то ни свет ни заря, а то и поздно вечером, и все в одиночку, сэр; и когда я прохожу над южным склепом, я часто думаю о вас.

– Я хочу знать, сэр, что за послание вам поручено передать и кем? – настойчиво повторил Мервин.

– Вашим отцом.

В мрачном диком недоумении Мервин взирал на Айронза, гадая, в своем ли тот уме; ему, казалось, пришлось подавить некоторый испуг, прежде чем вновь дать волю негодованию.

– Вы ошиблись, мой отец умер.

В его приглушенном голосе ярость боролась с волнением.

– Умер, сэр, совершенно верно, – отозвался угрюмый пришелец с той же слабой улыбкой и вызывающим спокойствием.

– Говорите, любезный, кто прислал вас?

– Достопочтенный лорд виконт Дьюноран, ныне покойный.

Я говорил уже, что хрипотца в голосе выдавала его недавнее общение с бутылкой.

– Да вы пьяны и при этом имеете наглость приплетать имя моего отца к своим вздорным хмельным фантазиям, забулдыга вы несчастный!

В тот же миг пробегавшее облако заслонило луну; Айронз потемнел – казалось, он, как обиженное привидение, вот‑вот исчезнет. Продолжалось это не более минуты, в вернувшемся свете Айронз возник вновь и заговорил:

– Глоток виски в «Доме Лосося» – перед приходом сюда, для храбрости. Я не пьян – и близко нет.

Ответ прозвучал совершенно безразлично, словно Айронз беседовал сам с собой.

– Но… но почему же вы о нем заговорили? – повторил Мервин, охваченный странным волнением.

– С вашего позволения, сэр, не о нем – от его имени. Что, если мне поручено передать вам послание, – вы не хотите его выслушать?

– Вы спятили, – смерив Айронза ледяным взглядом, проговорил Мервин; ему начало казаться, что происходящее он видит во сне.

– Скорее спятили вы, сэр, – ответил Айронз тоном грозным и зловещим, но в лице его не дрогнул ни единый мускул. – Я пришел сюда не шутки шутить – я пришел с посланием… оно… вот что! Ваш достопочтенный отец, что покоится, укрытый свинцом и дубом, в безымянном гробу, желает, чтобы вы знали: он заявил… как и должно быть… и я могу это доказать…

– Что? Что он заявил? О чем? Что вы можете доказать? Говорите, любезный! – Белки Мервина сверкали в лунном свете, рука потянулась к глотке Айронза; он трясся и выглядел как безумный.

– Держите руки при себе или ничего больше не услышите, – предостерег Айронз, также слегка изменившись в лице.

Мервин молча опустил кулак и, поджав губы, нетерпеливо кивнул клерку.

– Да, сэр, он желал, чтобы вы узнали: он этого не делал… и я могу это доказать – но не стану!

В этот миг в руке Мервина что‑то сверкнуло; с грохотом опрокинув стул, он двинулся к Айронзу.

– Вы у меня в руках, один шаг, и вы мертвец, – хрипло произнес клерк, удаляясь в глубокую тень, к двери; в его вытянутой руке тускло поблескивал пистолетный ствол.

– Стойте – не уходите, – отчаянно крикнул Мервин, – заклинаю вас… умоляю… кто бы вы ни были, вернитесь… видите, я безоружен. – И он швырнул шпагу назад, к окну.

– Вы, молодые джентльмены, чуть что готовы напуститься на бедняг вроде меня; хорош бы я был, сэр, если бы не позаботился о себе заранее, – сказал Айронз своим обычным ровным тоном.

– Не знаю… мне все равно … я не прочь умереть. Да, да, верно; я готов пожалеть, что вы меня не застрелили.

– Помните, сэр, вы дали слово, – в прежнем тоне произнес клерк, медленно отступая к двери; правую руку он держал в кармане, глаза спокойно, но подозрительно следили за движениями Мервина.

– Не знаю, кто вы и что вы, но если вы знавали когда‑нибудь человеческие чувства… я хочу сказать, если вы хоть сколько‑нибудь способны к состраданию, то лучше убейте меня одним ударом, чем дразнить жуткой надеждой, что была моей пыткой – вернее, безумием – всю мою жизнь.

– Хорошо, сэр, – произнес Айронз мягко, с тенью безмятежной улыбки, – если вы хотите говорить со мной, придется вам вести себя иначе, потому что, сказать правду, вы и не знали, а ведь были на волосок от смерти; ни одна живая душа не должна проведать, что Зикиел Айронз, клерк, побывал здесь в ночь на вторник; я не желаю вам зла, но если бы заподозрил, что вы меня выдадите, застрелил бы вас прямо сейчас.

– Вы хотите, чтобы ваш визит остался тайной? Что ж, клянусь молчать. Продолжайте.

– Мне немногое осталось сказать, ваша честь, но сперва: как вы думаете, ваши слуги слышали только что шум?

– Старуха глуха, а ее дочь после захода солнца боится даже шевельнуться. Не бойтесь, они не помешают.

– Как же, знаю: все думают, что в доме водятся призраки. Но мертвые не разболтают – я боюсь живых; я думал, будет темнее – чудное дело, как прорвало облака; жизнь бы отдал, только бы меня не заметили вблизи Дома с Черепичной Крышей. Потом, если случится встретиться, не заговаривайте со мной и виду не подавайте, что мы знакомы, хорошо, сэр? Я сам не подарок, но есть и кое‑кто похуже.

– Согласен, я вас не узнаю.

– Те, кто следит за мной, могут прочесть в облаках или в бегущей воде, о чем вы думаете, даже если вы далеко – в целой миле; они умеют двигаться как бестелесные духи, но, если нужно, вцепляются мертвой хваткой. Немного терпения… послание я вам передам… и оно истинное; а доказать это я могу, но мне нельзя. Однако час придет, только имейте терпение и клянитесь, сэр, душой и честью, что будете молчать, иначе вы меня погубите.

– Душой и честью клянусь молчать. Продолжайте.

– Не говорить никому – ни знатному, ни простому, ни богатому, ни бедному, ни мужчине, ни женщине, ни ребенку, – что я здесь побывал, потому что… но не важно.

– Обещаю и это; ради бога, продолжайте.

– Нет, сэр, с вашего позволения, больше ни слова, пока не придет время, – отвечал Айронз. – Я уйду так же, как пришел.

Он поднял оконную раму, легко спрыгнул на траву и заскользил прочь, огибая разросшиеся фруктовые деревья; не прошло и минуты, как он пропал из виду.

«Возможно, вначале он намеревался сказать больше. Некоторое время он собирался, казалось, открыть все, – думал Мервин, – а потом заколебался и, поразмыслив, отступил». Этот странный, бесплодно дразнящий любопытство разговор стоил, однако, многого: теперь стало ясно, откуда ждать новостей, на что надеяться.