Некая женщина в черном

Итак, Тул обхватил пухлое запястье миссис Макнамары, нащупал пульс и произнес:

– Гм! Понятно… а…

Последовало с полдюжины вопросов, а затем доктор заявил напрямик:

– Я скажу вам, в чем дело, миссис Мак: что‑то тяготит вашу душу, моя дорогая мадам, и, пока вы не выговоритесь, лучше вам не станет.

Бедная миссис Мак высоко подняла брови и удивленным жестом отвергла предположение доктора. Все это было не более чем притворство.

– Фи! – воскликнул Тул, предвкушая, что вот‑вот проникнет в тайну. – Не переубеждайте меня, дорогая мадам, неужели вы полагаете, что я могу с самого утра забыть свое ремесло? Повторяю: облегчите свою душу, не то вы, ручаюсь, пожалеете, но будет уже поздно. Хотите, чтобы с вами случилось то же, что с несчастной старой Пегги Слоу? Из‑за дурацкой скрытности и тайной хандры произошло больше параличей, апоплексических ударов, сердечных и душевных болезней, чем от… проклятье! Моя дорогая мадам, – заметив, что его толстая пациентка колеблется, Тул удвоил настойчивость, – вы мне расскажете обо всем, что касается вашего нездоровья, и имейте в виду, что Том Тул скорее сунет руку в огонь, чем хоть одной живой душе проговорится о ваших симптомах. Клянусь честью джентльмена, я бы легко обошелся без ваших ерундовых неприятностей, вроде неосмотрительных трат, в которых вы боитесь признаться, но, пока вы молчите, ни я, ни все доктора Европы не в силах вам помочь.

– Но мне не в чем признаваться, доктор, дорогой, – захныкала миссис Мак, уткнувшись в платок.

– Послушайте, не пытайтесь обмануть врача, который знает, с чем имеет дело. – К тому моменту любопытство довело Тула чуть не до безумия. – Хорошо, можете не говорить мне, что у вас на уме, хотя мне обидно, что вы не видите моей готовности и стремления помочь, чем только могу, и свято сохранить вашу тайну. Но признаюсь, дорогая мэм, я предпочел бы не слушать рассказа о ваших печалях – приберегите его для какого‑нибудь друга, доверенного лица. Правда, судя по состоянию, в каком вы находитесь, – Тул поджал губы и два‑три раза кивнул, – вы ничего не сказали ни майору, ни вашей дочери, а ведь вам придется либо кому‑нибудь открыться, либо считаться с последствиями.

– О! Доктор Тул, у меня и в самом деле неприятности… и я хотела бы вам о них рассказать, но только вы… но только вы обещаете мне, клянетесь честью, что ничего не скажете ни единому человеческому существу? – прорыдала несчастная матрона.

– Совесть, честь, правдивость, мэм, – но нужно ли говорить более, вы ведь меня знаете, дорогая миссис Мак? – засуетился Тул, вкладывая в свою речь всю убедительность, на какую был способен.

– Знаю, это верно… у меня большие неприятности… иногда мне кажется, что никто не сможет меня спасти, – продолжала она.

– Говорите, дорогая мадам, говорите. Дело в деньгах?

– Нет, не в деньгах, а в одной жуткой… то есть и в деньгах тоже... но… о, дорогой доктор Тул, дело в одной ужасной женщине, и я ума не приложу, как мне поступить. Иной раз я думала, что мне могли бы помочь вы, – вы ведь такой умный, – и я собиралась вам сказать, но стыдилась… И вот оно и началось.

Миссис Мак громко разрыдалась.

– Что началось? – раздраженно спросил Тул. – Я не могу сидеть здесь целый день. Если вы хотите, чтобы я ушел, так и скажите.

– О нет, но только ни майор, ни Мэгги не знают об этом ни слова, так что боже вас упаси, доктор, им проговориться, и… и… вот оно.

Она извлекла из кармана номер «Фримэнз джорнел», пяти‑шестинедельной давности и порядком замусоленный.

– Прочтите это, доктор, дорогой, прочтите, и вы поймете.

– Все это? Благодарю вас, мадам, я это уже читал месяц назад, – недовольно буркнул доктор.

– Да нет же… только вот это… смотрите… здесь. – И миссис Мак указала на объявление, которое мы, для сведения читателей, приводим ниже.

«Мэри Мэтчуелл нижайше приветствует особ титулованных и нетитулованных и имеет честь сообщить, что ведет дела, касающиеся знакомств и браков, в кратчайшие сроки и с соблюдением пунктуальности. Ею составлен, ценой немалых издержек, полный список не состоящих в браке особ обоего пола, которые проживают в пределах королевства, с точным указанием их характеров, имущественного положения, возраста и внешних особенностей. Любая леди или любой джентльмен, приславшие описание мужа или жены, каких им желательно иметь, будут незамедлительно и за минимальную плату уведомлены о том, где таковой или таковая имеются и каким образом вступить с ними в контакт. Плата всегда взимается с учетом возможностей клиентов и не ранее, чем будет заключен брак. Миссис Мэтчуелл надеется, что ее деловая добропорядочность и умение хранить тайну послужат в дальнейшем источником бодрости для той несчастной женщины, что претерпела величайшие превратности судьбы, как это описано в ее мемуарах, которые, под названием „Игра фортуны“, вскоре увидят свет. На все письма к М. М., присланные в редакцию, при условии оплаты почтовых издержек, будет дан обстоятельный ответ».

– Как же, как же, я помню… шарлатанка… а ведь это продолжается… кажется, вчера я видел то же самое объявление… проходимка!.. Так вас расстроила эта аферистка?

Тул ткнул пальцем в лежавшую на столе газету.

– Дайте ее сюда, доктор, дорогой. Боже упаси, чтобы они ее увидели… и… и… только не проговоритесь, доктор.

– Да что вы, мэм! Разве не клялся я спасением души? И вы полагаете, что я готов сделаться клятвопреступником из‑за какой‑то Мэри Мэтчуелл? Фи!

Уговоры, запирательство, уклончивые речи, потоки слез, мольбы о пощаде – и наконец страшная тайна раскрыта.

Над бедной миссис Мак тяготело бремя родительского долга. Брат ее был лучший человек на свете, однако еще во времена предков случились «жуткие конфискации» (двоюродный дед, якобит, в годы правления короля Вильгельма лишился двух городских участков, которые приносили в год 37 фунтов, – на это событие миссис Макнамара любила расплывчато ссылаться, говоря об упадке семейного благосостояния), добавились еще некоторые юношеские сумасбродства, и теперь доходов брата совместно с ее собственными было недостаточно, чтобы ее дорогая дочурка выступала такой же модницей и щеголихой, как в свое время мать; по этой причине особы неродовитые и ничем не выдающиеся (имелись в виду Чэттесуорты) позволяют себе смотреть на нее сверху вниз и не признавать за ней того места в обществе, которое причитается ей по справедливости. И вот, не видя иного способа восстановить права бедной девочки, миссис Мак и обратилась к М. М.

– Чтобы найти мужа для Мэг? – высказал догадку Тул.

– Нет, нет, доктор Тул, не для Мэг, а для… для меня, – прорыдала бедная миссис Мак.

Тул на мгновение вытаращил глаза и тут же отвернулся, поскольку ему срочно понадобилось рассмотреть во всех подробностях безделушки из раковин в стеклянной шкатулке на каминной полке; представляю, как тряслась при этом его короткая плотная спина. Доктор вновь повернулся к собеседнице с лицом исключительно серьезным, однако сверх обычного красным:

– Хорошо, дорогая мадам, вы к ней обратились, и что дальше – в чем же беда?

– О доктор, я повела себя как дурочка, уж не знаю, что на меня нашло: я ей послала два письма о себе, она их напечатает и опозорит меня, если только…

Слезы хлынули ручьем, миссис Мак уткнула свое пухлое лицо в спинку стула.

– Если вы не дадите ей денег, – договорил Тул. – Догадаться нетрудно, случай обычный: цыганка или кто‑нибудь в этом роде втирается в доверие, а потом приходится выкладывать денежки. И что вы собираетесь делать?

– Не знаю… А что я могу сделать? Она уже получила пять фунтов, которые я одолжила у брата, – дать больше он не может. И на что пошли эти пять фунтов, мне ему не объяснить. Она забрала еще три фунта десять шиллингов – мне… мне пришлось продать свой лучший веер и ту самую изящную прозрачную накидку – я купила ее у Нокса и Ачесона в «Королеве Индии» на Дейм‑стрит.

Заплаканные голубенькие глазки пациентки умоляюще уставились на доктора, добродушное немолодое лицо горестно дрожало.

– Мэг об этом ничего не известно? – спросил Тул.

– Нет, боже упаси, – зашептала матрона. – Ш‑ш! Это не она идет?

– Нет, вот она на другой стороне улицы разговаривает с миссис Наттер. Послушайте‑ка: эту даму, миссис Мэри – как бишь ее фамилия? – Мэтчуелл, предоставьте мне. Я за нее возьмусь.

Собеседники перешли на шепот. Тул выспросил подробности, и был составлен небольшой заговор. План действий наметили следующий: когда М. М. назначит день, чтобы явиться за деньгами, миссис Макнамара известит доктора, который будет держаться поблизости; когда М. М. явится, любезная леди отправит к доктору посыльного за «мятными каплями», что будет условным знаком; затем Тул потихоньку проберется в спальню миссис Макнамары и спрячется за ковром; там, под предлогом избежать посторонних ушей, хозяйка дома уединится со своей нежеланной гостьей, и сообразительный доктор, подслушав разговор, поймает Мэри Мэтчуелл на месте преступления; после этого ее нетрудно будет запугать и заставить вернуть не только письма, но и полученные ранее деньги, а также подписать признание в преступлении; произойдет смена ролей, и шантажистка окажется во власти миссис Макнамары, чьим несчастьям, таким образом, придет конец.

Доктор не сомневался в успехе, а план действий представился сангвиническому кельтскому воображению миссис Мак столь легкоисполнимым и многообещающим, что эта достойная матрона, как я полагаю, тут же в порыве благодарности заключила бы маленького Тула в объятия и даже расцеловала, не будь наш ученый медик решительным противником подобных глупостей.

Правда, однако, заключалась в том, что ни доктор, ни его пациентка не способны были верно оценить миссис Мэтчуелл и власть, которой она располагала, а также не имели ни малейшего понятия об удивительных замыслах, зревших в ее мозгу и затрагивавших судьбу не одного обитателя Чейплизода, в то время как никому и в голову бы не пришло, что над этими добрыми, бесхитростными людьми сгущаются тучи.

Итак, доктор, будучи человеком сдержанным, ограничился при прощании сердечным рукопожатием, одновременно похлопав пациентку по пухлому плечу, хитро улыбнулся, подмигнул и выразил готовность поставить полсотни фунтов на то, что «парочка вроде нас этой ведьме не по зубам».