ГЛАВА 4: Амазонки в Париже 3 page

– Есть. Он называется «паспорт». Но он не всегда является документом в другой стране. Так что там, куда мы с вами пойдем, у нас не будет ничего, что могло бы подтвердить, что мы – это именно мы. Паспорт могут спросить на постоялом дворе, и если его нет, то нас не пустят даже переночевать.

– Ну и порядки! – воскликнула Ферида. – Написать ведь можно тоже всё, что угодно.

– Возможно, но не так‑то просто. Там ведь печати и еще много всякого, чего легко не сделать. Паспорт так же трудно создать, как золотую монету. Так что если у нас будут спрашивать паспорт, то самое умное – это побыстрее удрать.

– Да? Удрать? Обидно, но что поделаешь. Будем удирать. Зато как интересно! Мне еще ни разу не приходилось удирать! – восторженно заявила Охота.

– Интересно? Ну, тогда пошли!

* * *

Выход во Францию оказался из обломка какой‑то скалы неподалеку от железнодорожного полотна. Правда, самого полотна от камня не видно впереди за деревьями и кустами. Зато позади не так уж далеко видно булыжное шоссе, идущее параллельно железной дороге. Прошли немного вперед. Остановились метрах в двадцати от рельсов.

– Девочки, нужно осмотреться и приметить место. Мало ли что вдруг произойдет и мы разминемся. В этом случае встречаемся здесь. Вот скала довольно приметна.

– А что это там вдалеке? – спросила Ферида, указывая на Эйфелеву башню.

– Там большой город. Называется Париж. А вот по этой странной дороге перед нами ездят очень большие и шумные машины.

Где‑то не так уж далеко слева послышался протяжный гудок паровоза. Чего бы паровозу гудеть, если он не отходит от станции? Судя по звуку, дотуда не больше, чем с километр.

– Похоже, что сейчас большая и ужасная машина промчится мимо нас. Приготовьтесь бояться.

Уже слышны приближение паровоза и гуденье рельсов. Девочки насторожились. В клубах дыма и пара, шипя и натужно пыхтя, мимо нас с грохотом несется большой черный паровоз с пассажирскими вагонами. Люди беззаботно стоят у окон, а кое‑кто машет нам рукой. Девочки прижались ко мне и широко раскрытыми глазами смотрят на этого длиннохвостого дракона. Словно специально, поравнявшись с нами, машинист дал короткий гудок, от звука которого девочки вздрагивают. Да и я тоже.

– Ну как? – спрашиваю, когда грохот замер вдали.

– Если бы ты не предупредил, что будет страшно, то я бы удрала непременно, – облегченно вздохнув, призналась Охота.

– Я бы тоже, – поддержала ее Ферида, – и долго не останавливалась бы. Такое страшилище! И там ведь люди ехали. Мы тоже на этой штуке поедем?

– Поедем. Но сначала нужно добраться до места, где эта штука, которая называется «поезд» останавливается. Давайте пойдем налево по тропинке.

Тропинка минут через десять‑пятнадцать влилась в улицу не то маленького городка, не то большого села. Чистые, опрятные домики, выметенная мостовая, маленькие магазинчики и кафе со столиками на улице. Бумажных денег нет. Иначе присели бы, чтобы освоиться с новой обстановкой. Сидящие в кафе и встречные люди провожают нас взглядами. Некоторые приветливо кивают. Отвечаю тем же. Вот и здание вокзала. На стене крупные буквы «Марли». На русском языке! Всё понятно. Студентка была не глупа.

– Так, похоже, что нас здесь поймут, – говорю девочкам. – Идем обратно.

Возвращаемся к кафе. Сидящая публика благосклонно и оценивающе уставилась на моих спутниц. За столиком у двери сидит, видимо, хозяин в ожидании заказов. Лысоватый мужчина лет пятидесяти в фартуке. Подходим к нему.

– Вы позволите у вас присесть? Э‑э…

– Мишель, месье…

– Серж.

– Конечно, какие могут быть возражения, Серж, против такой блестящей компании? Я просто польщен вашим вниманием к моему заведению. Чем могу служить?

Подаю знак девочкам и, положив сумки на свободные стулья, усаживаемся за столик с хозяином.

– Понимаете, Мишель, мы здесь оказались совершенно случайно и без денег. Вы не подскажете, где тут у вас можно было бы поменять немного золота на бумажные деньги?

– Золота? Разве что только у Феликса. Сверните налево, и это будет за углом второй дом. У него можно поменять что угодно на что угодно.

– Спасибо, Мишель. Я тогда отойду на минутку и оставлю своих спутниц на ваше попечение. Приглядите, чтобы их никто не обидел.

– Никаких возражений. Такая прелесть в моем кафе! Можно их угостить вином?

– Вином лучше не надо. У вас есть хороший лимонад?

– Конечно. Всякий разный. И притом свежий. Каждый день привозят из Парижа.

– Вот лимонад – как раз то, что нужно. А если бы были еще и пирожные, то стало бы совсем чудесно. Я за всё заплачу.

– Пирожных нет, но можно послать за ними в кондитерскую напротив.

– Очень хорошо. Бисквитные с кремом были бы очень желательны, и побольше. Я тоже присоединюсь.

Оставляю кафе и сворачиваю за угол. Действительно, на втором от угла доме красивая вывеска «Антиквариат Феликса. Сувениры, подарки, ссуды». Звон колокольчика над дверью. Внутри красиво и изобильно. Старинные часы, картины, статуэтки, восхитительная мебель и великое множество других поразительных вещей. Просто глаза разбегаются. Хозяин за прилавком. Седой, лет шестидесяти и в больших очках.

– Мне посоветовал обратиться к вам хозяин кафе Мишель.

– Чем могу быть полезен?

– Не смогли бы вы обменять мне немного золота на бумажные деньги? Оказался внезапно без наличных в кармане.

– Отчего же – если немного, то нет препятствий.

– Достаю из кармана пару ауреусов и кладу на прилавок.

Антиквар берет одну из монет и закручивает ее волчком на стекле прилавка, прислушиваясь к звону трепещущей монеты.

– Хорошее золото.

Достает лупу и разглядывает обе.

– Если бы не надписи, то я дал бы голову на отсечение, что монеты древнеримские.

– Да, действительно, – это сувениры.

– Не морочьте мне голову, молодой человек! Следы времени остаются даже на золоте. Никакие это не сувениры, но и что это на самом деле, я тоже сказать не могу.

– А у вас не найдется римской монеты? Никогда не видел. Интересно бы взглянуть.

– Сейчас, подождите.

Антиквар вышел и вернулся минут через пять.

– Вот, – и кладет свою монету рядом с моими.

Тоже золотой ауреус, но с надписями на латыни. Абсолютные копии, если бы не буквы. Я уже давно перестал понимать, что происходит в наших мирах с историей. Вроде ее в буквальном виде не существует и не может существовать – и вдруг где‑то неожиданно прорывается.

– Да, интересно, но я претендую на обмен лишь по цене золота.

– Вот и хорошо. Вес я знаю. Я дам вам по тысяче двести франков за штуку. Устроит?

– Вполне, но если возможно, разными купюрами для карманных расходов.

– Пожалуйста, – и антиквар отсчитывает мне весьма внушительную пачку купюр разного достоинства.

В кафе царит молчаливое веселье. Публика тихо давится от смеха, глядя на Охоту с Феридой, а те ничего вокруг не замечая, лакомятся бисквитными пирожными и лимонадом. Мордашки перемазаны кремом. У Охоты в нём даже кончик носа.

– Мишель, что же вы так! Я ведь просил приглядеть, чтобы девушек никто не обидел, а вы сами что устроили. Неужели нельзя было дать им ложки?

– Извините, Серж, я просто не успел. А потом подумал, что всё равно уже поздно. Вот ложки. Когда пирожные принесли, я как раз и пошел за ложками, а когда вернулся, то такую картину и застал.

– Принесите влажную салфетку.

Аккуратно оттираю измазанные личики и пальцы от крема. А девочки совершенно не стесняются окружающих.

– Вкусно‑то как! Никогда такой штуки не встречала, – восхищается Ферида.

– Да, в Риме такого не найдешь, – вторит ей Охота. – Можно продолжать?

– Можно, но, пожалуйста, только ложками. Вот так, как я. Мишель!

– Да!

– Скажите, пожалуйста, когда поезд на Париж.

– Через полчаса. Почти сразу как пройдет Восточный экспресс, который здесь не останавливается. От Марли до Парижа пятнадцать минут езды с одной остановкой. Так что нет смысла брать дорогие места. Можно доехать за полтора франка с человека.

– Отлично. У вас очень симпатичное кафе.

– Спасибо. Заходите, когда опять окажетесь в наших краях.

– Непременно.

Мишель запросил с нас двадцать пять франков. Дал ему тридцать. Билеты по полтора франка в сидячий вагон. В сидячий, так в сидячий. На перроне почти никого. Прогрохотал Восточный экспресс. При подходе нашего поезда мы всё‑таки немного напряглись, но пугаться уже не стали и вполне чинно вступили в вагон. И здесь народу тоже немного. Весь недолгий путь девочки простояли у окна, с восторгом глядя на проплывающий пейзаж и подставляя лица упругому ветру.

Восточный вокзал. Куда теперь? Уже вечереет, и нужно первым делом устроиться с ночлегом. В голове вертится только одно название, почерпнутое из каких‑то книг, – отель «Ритц». Киоск. Подробная карта Парижа и карта мира нам понадобятся. Отель «Ритц» оказался на Вандомской площади. Очень хорошо – центр города. Выходим из вокзала. Такси! Внешне – ну и колымага, по сравнению с современными машинами. Внутри вроде бы и благообразно. Грузимся.

– Отель «Ритц».

– Да, месье.

Езды километра два‑три. Отдаю пять франков, и мы с девочками вступаем в чертоги для приезжих аристократов и богатеев. Дворец! Но девочки не очень‑то поражены. Вилла Александра выглядит ничем не хуже. Разве что здесь объемы много больше.

– Что это? – шепчет мне на ухо Охота.

– Постоялый двор. Называется «отель».

– Ты что, шутишь? Разве бывают такие постоялые дворы?

– Здесь бывают. Видела же, когда сюда ехали, какие кругом дома. Не то, что в Риме.

– Да‑а, завидный постоялый двор. Жаль будет, если нас отсюда попрут. Эй, эй, тебе чего? – это она уже мальчику в униформе.

– Не беспокойся, отдай ему свою сумку и ты, Ферида, тоже, – и сам подаю пример.

Один из портье за стойкой уже ждет, когда мы подойдем, наблюдая за нами от самого входа.

– Нам два или три смежных номера с окнами на улицу. Люкс не обязательно. На три дня. Оплатим прямо сейчас, чтобы не возиться, если понадобится срочно уехать.

– Есть на третьем этаже два семейных с ванными между ними. Девятьсот франков за три дня.

– Отлично.

Не спрашивая никаких документов, портье пододвигает мне журнал регистрации. Записываю Охоту и Фериду Амазонских и Сержа Андроника. Все из Рима. Расплачиваюсь. Девочки стоически, ни пискнув, перенесли подъем в лифте. Комнаты отличные, и горничная тут как тут – на случай вопросов. Заглядываю в ванные, туалеты. Горничная показывает кнопки вызова персонала и включения света. Девочки внимательно следят за ней. Вопросов нет. Чаевые. И мы остаемся одни.

Только за горничной закрылась дверь, как Охота срывается с места и мгновенно оказывается у двери. Похоже, у Фериды было то же намерение, но она чуть замешкалась. Цель интереса обеих – выключатель люстры.

– Смотри‑ка – сами загораются и огонь высекать не надо! А уж как ярко!

В спальне многократному испытанию подверглись лампы на тумбочках у кровати. А уж почему бы и не поплясать на самой кровати, если пружинный матрас может подбросить чуть ли не до потолка? Водопровод не удивляет, а вот душ и горячая вода вызвали восторг. Биде озадачило. Объяснять назначение этого предмета не стал. Сами поймут. По поводу телефона меня подвергли допросу с пристрастием. Начались эксперименты. После нескольких опытов девочки, сняв трубку, уже перестали оглядываться по сторонам в поиске того, кто говорит «телефонная станция» им в ухо.

В конце концов мы все высунулись в распахнутое окно и стали созерцать уже темную Вандомскую площадь. Напротив отеля какой‑то банк. Названия во мраке не разобрать. Пара больших магазинов. Один вроде верхней одежды, а другой ювелирный. Светятся столики кафе, выставленные на тротуар. Блистает разноцветье множества окон. От Вандомской колонны в свете фонарей видны только основание и контур вершины на фоне синего неба. Фары машин снуют в обе стороны мимо колонны. Всё же темновато. Время неоновой рекламы, мощных фонарей и освещения фасадов зданий еще не пришло.

– Может, пойдем перекусим вон в то кафе? Или же здесь в отеле должна быть большая харчевня, которую называют рестораном.

– А где интереснее, Сергей?

– Наверное, там, на площади. Потом пойдем, погуляем.

– Тогда в кафе. Там тоже пирожные будут?

– Посмотрим.

В кафе оказалось кое‑что не хуже пирожных. После вполне приличных отбивных я заказал мороженое. Лучше бы не заказывал! Никакие резоны о том, что от излишества может заболеть горло, не возымели действия. Пока не перепробовали хотя бы по капельке все сорта, девочек с места было не сдвинуть. Так и просидели до закрытия кафе. Прогулку пришлось отложить. Тем более что Ферида уже начала клевать носом.

Подождал, пока девочки улягутся, и развернул на столе в гостиной своего номера карту мира, купленную в вокзальном киоске. Через раскрытые двери между номерами видно, что в спальне девочек мельтешение прекратилось, но свет не погас. Ладно – пусть заснут покрепче. Потом погашу. Так, Франция на месте. Границы стран Западной Европы вроде бы более или менее привычные. Хотя вру. Венгрии нет. Есть Австро‑Венгрия. Россия. Так и обозначено – Россия. Не Российская Федерация или СССР. И названия многих городов непривычные – дореволюционные. А таких населенных пунктов, как Новокузнецк или Комсомольск‑на‑Амуре, вообще, нет. Может быть, в этом мире Октябрьская революция и не состоялась? Может быть, всё так же монархия? Может быть, и Николай номер два на престоле? Может быть, и Первой мировой войны не было? Может быть – наличие Австро‑Венгрии на это и намекает. Эх, надо было вместе с картами и газеты взять. Как это я прошляпил?

Если войны и революции в России не было, то это нам на руку. К русским в Париже должно быть благожелательное отношение. Политика, чёрт ее дери! Прав был Александр, когда как‑то раз обратил мое внимание на интересное историческое обстоятельство. Какая бы ни была политическая система какого бы то ни было государства, кончается всё и всегда одним и тем же – бунтом масс. А их требование в основе всегда одно и то же по смыслу: «Прекратите нас убивать и грабить!» Так что, наверное, к лучшему, что в этом мире не было Октябрьской революции. Уж мы‑то знаем, что ее результат для народа ничем не отличался от любого другого режима.

История, история… Она недвусмысленно говорит, что население никогда и ничего не выигрывает при любом крупном политическом режиме. А это наводит на очень интересную мысль. Любая известная политическая идея – хоть демократическая, хоть монархическая, хоть еще какая другая – несет в себе один и тот же искусственно созданный, разрушительный порок, который неизменен, смертоносен, вездесущ и скрыт для масс людей. А если кто и понимает, что это за порок и как он устраняется, то те молчат. Ибо «те» как раз идут и лезут во власть именно для того, чтобы этим пороком пользоваться.

Всё‑таки удивительная и противоречивая штука наши миры, построенные машиной Швейцера. И самое интересное противоречие – это наличие одного языка в мире, где существует множество совершенно разных по укладу стран. Колдовство какое‑то. Хотя это противоречие как раз и примиряет совершенно разных людей и, наверное, как‑то скрадывает пороки власти.

Однако и мне пора бы отойти ко сну. На цыпочках прокрадываюсь в спальню девочек. Но, несмотря на мое старание не шуметь, всё равно Охота что‑то почувствовала и приоткрыла глаза, а Ферида на другой стороне кровати продолжает сопеть во сне.

– Спи, спи, – тихонько шепчу я Охоте, погладив ее по голове, – я только свет погашу.

Девушка что‑то неразборчиво пробормотала и опять смежила веки, а я выключил лампу, и выскользнул из их спальни.

* * *

Начало дня застало меня в банке «Париба» на другой стороне Вандомской площади. Перед этим мы позавтракали в номере, и на всякий случай я поделил поровну между нами оставшиеся бумажные деньги. Получилось где‑то по четыреста пятьдесят франков на нос. Забрал у девочек половину их золотых монет и, наказав им ждать меня, двинулся на промысел местных банкнот. В банке меня встретили с распростертыми объятиями и заявили, что только и ждали моего появления, чтобы услужить в обмене золота. Но всё вдруг застопорилось, когда я выложил монеты. Клерки стали вдруг очень осторожными. Начали кого‑то искать и упорно не находить. Затеяли что‑то проверять и не получать ответа, демонстрируя при этом полнейшую благожелательность.

Подозреваю, что их ввела в смущение странность монет и они принялись выяснять, что это за монеты и не пропадали ли они где‑нибудь до этого. Всё это заняло, наверное, много больше часа. От нечего делать я бродил по огромному операционному залу и время от времени смотрел в окна на площадь. Всё‑таки какие‑то нелепые, уродливые формы у автомобилей начала века. Хотя и проезжают некоторые экземпляры вполне приемлемого дизайна. Вот вроде бы «Мерседес». Ну да, точно он. Такой бы нам взять напрокат с водителем!

А это что? Фургон с красными крестами остановился у нашего отеля. Кому‑то из постояльцев стало плохо?

– Прошу прощения, месье Андроник, – раздалось у меня за спиной. – Ваши деньги. Администрация банка просит не гневаться за задержку и быть всегда нашим клиентом. Восемьдесят пять тысяч франков, как вы просили, – разными купюрами.

– Благодарю.

Пачка толстая и в один карман не влезет. Рассовываю по разным и выхожу из банка. Увидев меня входящим, портье отеля что‑то сказал коллеге и кивнул на меня. Не обращаю внимания. Моя джинса у многих вызывает удивление и интерес. Девочки сидят в гостиной моего номера с задумчивым и вроде бы каким‑то виноватым видом. На что я поначалу не обратил внимания.

– Всё в порядке. Деньгами мы обеспечены. Вот вам по двадцать тысяч франков. Если понадобится за что‑то платить, то не вытаскивайте на свет всю пачку. Отщипните от нее немного и держите отдельно для расходов по мелочам.

– Понятно, а двадцать тысяч это сколько? – поинтересовалась Ферида. – Много?

– Много. Но насколько много я еще и сам не знаю. Выясним постепенно. Машину, наверное, можно купить. А, может быть, и не одну.

– С нас за мороженое взяли четыре франка.

– Так вы что, на улицу выходили?

– Только ненадолго в кафе, – призналась Охота. – Очень нам вчера мороженое понравилось, а тебя всё нет и нет.

Только тут до меня дошло, что настроение у них какое‑то странное. Совсем не похоже на полученное недавно удовольствие.

– Что‑то произошло?

Охота открыла было рот, чтобы ответить, но не успела ничего произнести. Мы услышали требовательный стук в дверь их номера. Охота смешалась. Быстро прохожу туда и распахиваю дверь. Двое мужчин.

– Что вам, господа?

– Нам нужны, – стоящий впереди мужчина лет пятидесяти заглянул в какую‑то бумажку, – Охота и Ферида Амазонские. А вы, полагаю, – месье Андроник?

– Правильно полагаете. С кем имею честь?

– Комиссар полиции первого округа Вивьен Легран, – и мужчина показал какую‑то бляху. – Со мной месье Буше – адвокат. Позволите войти?

– Входите, но говорить будете не с девушками, а со мной. Они мои подопечные.

– Подопечные? Это как? – поинтересовался Легран, проходя с адвокатом в номер. – Вы что, за них отвечаете? Перед кем или чем?

– Перед их родителями. Это мои племянницы. Присаживайтесь, господа.

– Понятно. Но какой, однако, молодой дядя! Может быть, оно и к лучшему. С женщинами иногда трудновато разговаривать, – и комиссар оглянулся на стоящих у камина Охоту и Фериду.

– Я не в курсе событий. Только что пришел. Они что‑нибудь натворили?

– Можно и так сказать. Портье нам сообщил, что вы только что вернулись. Несколько минут назад месье Буше принес в комиссариат заявление о нанесении побоев и увечий его клиенту месье Фернану Мале. Это известный и уважаемый в Лионе финансист. Его отправили в больницу.

Я взглянул на девочек. Обе внимательно и с глубоким интересом изучают лепнину на потолке.

– Можно осведомиться об обстоятельствах случившегося?

– Конечно, именно для выяснения этого я сюда и прибыл, – ответил Легран.

– Очень хорошо. Тогда сначала я задам вопросы. Вы не против, комиссар?

– Сделайте одолжение, а я послушаю.

– Месье Буше, раз вы предъявляете претензии, то должны тогда иметь представление о случившемся.

– Да, со слов моего клиента и гостиничной прислуги. Месье Мале заявляет, что нападение на него ничем не было спровоцировано. Горничная, оказавшаяся в коридоре, утверждает, что месье Мале выскочил из своего номера, прижимая к себе сломанную руку, а вслед за ним вышли вот эти две молодые особы и скрылись за своей дверью. У месье Мале сломано еще и два ребра. Он долго не сможет водить свою машину. Мы подадим в суд за нанесение увечий, и сейчас я здесь, чтобы проследить за арестом виновных.

– Так, значит, эти особы вышли из номера месье Мале?

– Да.

– А как они там оказались? Взломали дверь? Ворвались? Преследовали вашего клиента? Влезли в окно?

Адвокат замялся, а Легран заинтересованно обернулся к нему.

– Нет, он сам их пригласил.

– Это уже интересно. И девушки вдруг беспричинно накинулись на него с кулаками? Или пинали ногами?

– Не знаю. Месье Мале утверждает, что предложил им по бокалу шампанского, а в ответ получил удар в грудь и, падая, сломал руку.

– Странная какая‑то история, – промолвил Легран.

– Надо послушать и другую сторону. Охота, что там у вас произошло?

– Мы возвращались из кафе, и тот человек, который сказал, что его зовут Фернан, остановил нас в коридоре и стал говорить всякие приятные слова. И сам он внешне приличный человек. Правда, не очень молодой. Потом пригласил нас выпить по бокалу вина за знакомство. Мы же не знали, что у него на уме, и, ничего неприятного не подозревая, согласились. Вино было чудесное. Но этот Фернан вдруг почему‑то стал прижиматься к Фериде и хватать ее за грудь. Это уже нахальство! Ферида его и треснула хорошенько, чтобы он опомнился. У нас такое поведение не принято.

– Но это только их слова! – вмешался адвокат.

– Понятно. Так же, как и слова месье Мале. Комиссар, я вам кое‑что поясню. Девушки довольно строгого воспитания, но чересчур доверчивые. Их учили полагаться на порядочность людей. Правда, и окружение там, где они живут, достойно доверия. Так что тут, несомненно, и моя вина. Мне нужно было настрого им запретить разговаривать с посторонними, а я этого не сделал. Не думал, что в таком месте, как «Ритц», может произойти что‑то подобное. Месье Буше!

– Да.

– Ответьте, пожалуйста, еще на один вопрос.

– Какой?

– У вашего клиента были какие‑либо основания думать, что встреченные им в коридоре девушки – особы легкого поведения?

– Не знаю, но одеты они довольно вызывающе.

– Что вы под этим подразумеваете? Демонстрацию обнаженных частей тела? Так этого не только нет, но брюки скрывают и то, что у всех женщин открыто. Или девушки одеты так же, как жрицы любви Парижа? Сомневаюсь. Уличным дивам вряд ли по карману такая одежда, как на моих племянницах. Так что очень странно слышать о вызывающей одежде. Или, может быть, мои родственницы где‑то скомпрометировали себя поведением, и вашему клиенту стало об этом известно?

– Последнее вряд ли возможно, – подал голос комиссар. – Портье сообщил, что вы прибыли вчера вечером, а вот на столе лежат использованные железнодорожные билеты. Кроме того, портье говорит, что вы все вчера выходили только раз. Вероятно, поужинать. Вас видели в кафе напротив. Я склоняюсь к тому, что месье Мале в расстройстве не совсем точно описал события.

– Как же так, комиссар! – вскричал адвокат. – Месье Мале – уважаемый человек, а эти неизвестно кто.

– Приезжайте в Рим со своим клиентом и будете там оба неизвестно кем, – возмутился я. – А мы окажемся уважаемыми людьми. Ваши оскорбительные высказывания меня разозлили, месье Буше. Комиссар, вы полномочны принимать заявления и жалобы прямо на месте происшествия? Или только в комиссариате?

– Могу и здесь.

– Отлично! – я встал и нажал кнопку вызова прислуги. Горничная появилась мгновенно. Словно стояла и ждала за дверью. – Принесите бумагу и чем писать, – распорядился я.

– Тоже будете жаловаться? – поинтересовался Легран? – На что?

– Не только жаловаться. Сначала напишу объяснение о самозащите от развратника. Это в ответ на жалобу месье Буше. И потом, разумеется, заявление об оскорблении действием и попытке изнасилования. Все основания для этого есть. Равно как и основания для задержания господина Мале по обвинению в домогательстве. В прокуратуре любят, наверное, развлекаться такими делами. Вот уж жители Лиона потешатся, когда прочтут в газетах о том, что уважаемый финансист арестован за попытку изнасилования.

– Вы не сделаете этого! – как‑то совсем не своим голосом прохрипел адвокат.

– Почему не сделаю? Сделаю и доведу до суда. Если вашего клиента и не посадят, то уж возмещение за оскорбление действием он выложит девушкам солидное.

В дверь постучали, и горничная принесла бумагу и письменные принадлежности.

– Господа, господа, успокойтесь, – властно и решительно произнес Легран. – Так нельзя. По существу‑то конфликт пустяковый. Неверно истолкованное любвеобильным господином Мале простодушное поведение девушек. Он за это достаточно поплатился. И, скорее всего, при открывшихся обстоятельствах в прокуратуре расценят его жалобу как недостоверную. И я тоже не вижу причин для преследования защищавших свою честь девушек. Зачем вам раздувать это дело? Месье Мале с очень уж большой вероятностью его проиграет. Зачем упорствовать? А вы, месье Андроник, наверное, прибыли в Париж отдохнуть, а вместо этого будете таскаться в полицию, прокуратуру и суд. Отдых испортите. Попробуйте договориться. Я тоже здесь заинтересованное лицо. Столько серьезных преступлений в округе, а я буду заниматься мелким скандалом. Помилуйте!

Наступило напряженное минутное молчание. Я встал и вызвал горничную:

– Чай на пятерых и пирожные.

Комиссар Легран шумно вздохнул, поняв мое молчаливое согласие обсудить компромисс. Буше сокрушенно покачал головой.

– Вы не знаете Мале. Упрям как бык.

– Ничего, – посочувствовал ему Легран, – растолкуйте ему, во что обойдется упрямство, если и в самом деле девушки подадут на него в суд за домогательство и это попадет в газеты. Самозащита с их стороны вряд ли будет подвергнута сомнению. Факты, свидетельства и аргументы не в пользу господина Мале.

Принесли чай и блюдо разных пирожных.

– Прошу вас, господа. Ферида, Охота, что вы там стоите? Давайте за стол.

Минут десять все молча работали ложечками.

– Я попробую, – проронил Буше. – Посмотрим, что получится.

– Вот и хорошо, – обрадовался Легран. – А вы, месье Андроник?

– Мы не будем поднимать шума, но компенсации всё‑таки некоторой потребуем. Вряд ли, учитывая обстоятельства, она будет обременительной для господина Мале.

– Что за компенсация? – забеспокоился Буше.

– Вы оговорились, что месье Мале долго не сможет сам пользоваться машиной. У него что – нет шофера?

– Есть, но месье Мале заядлый автомобилист и часто сам садится за руль.

– Я думаю, что ему со сломанными ребрами будет болезненно ездить в тряской машине даже в качестве пассажира. А какая у него, кстати, машина?

– Мерседес‑Бенц 24.

– Отлично. Мы в Париже пробудем три‑четыре дня. Пусть господин Мале уступит нам свою машину вместе с шофером на это время. Тогда будем считать конфликт исчерпанным.

– Умеренное условие, – признал Буше. – Я попробую его убедить. Зайду к вам сегодня вечером. Если не застану, то оставлю записку у портье. Позвольте откланяться, – и он ушел.

Помолчали еще немного.

– Вообще‑то я понимаю Мале, – задумчиво произнес Легран, глядя на Охоту и Фериду. – Ваши племянницы могут свести с ума кого угодно.

Девочки потупили глаза и слегка порозовели от смущения. Хотя такая штука, как стыдливость, казалось бы, амазонкам неведома.

– Такие милые лица, – продолжил комиссар. – Будь я моложе и не женат, то сам бы попытал счастья. Конечно, не так, как Мале. Богатый глупец. Вообразил, что ему можно всё. Много таких приезжает в Париж. А девушки‑то, оказывается, могут за себя постоять.

– Могут. Это тоже входит в их воспитание.

– Представляю себе, что это за воспитание. Одним ударом слабой, дамской ручки сломать взрослому мужчине два ребра! Вот моя визитка. Обращайтесь, если возникнут какие‑либо трудности. Чем смогу – помогу.

– Спасибо, комиссар. Сразу и воспользуюсь вашим предложением.

– Уже? – смеясь, удивился Легран. – И что у вас за трудность вдруг возникла?

– Девушки никогда не видели и не держали в руках огнестрельного оружия. Вас не очень затруднит познакомить их с ним? Они отличные спортсменки в стрельбе из лука, а вот до ружей и пистолетов еще не добрались. Ну, что вы хотите – провинция. Мы не из того Рима, который столица Италии. Есть и другой.

– Пожалуй, это можно устроить. В полицейском тире тренируются и гражданские лица. Только вот за патроны нужно будет заплатить. Приходите ко мне завтра утром в комиссариат. Что‑нибудь придумаем, – и комиссар тоже откланялся, но с целованием рук присутствующим дамам, которые даже слегка опешили от такой обходительности.