ГЛАВА 3: Арабские ночи 3 page

– Я был против, но старейшины настояли.

– Вы знаете, Ахмат‑ага, нам очень нравится ваша маленькая страна Хал. Красиво, народ трудолюбивый и благожелательный. Было бы очень досадно видеть это разрушенным. Вы совершенно правы. Если сделать ваш маленький мир доступным большому внешнему, то всё благополучие рухнет. Зло извне потечет сюда.

– Вот видите! И вы это понимаете.

– Но мы также понимаем и то, что раскрытую тайну обратно не загнать. Можно попытаться сохранить вашу недоступность в условиях известности. Трудности тут есть. Однако полной и бесповоротной невозможности нет. Если вы не будете принимать нашу компанию за враждебную силу, то мы вам попытаемся помочь. Для начала расскажите всё о бочках.

– О бочках… – задумчиво начал вазир Ахмат. – Это произошло недавно. Когда Совет Старейшин решил упразднить ограничение свободы покинуть Хал по воле любого желающего. Существовавший запрет покидать Хал кому бы то ни было, по мнению Совета, нарушает права людей. Значит, любого желающего покинуть Хал нужно отпустить. С другой стороны, те, кто остается здесь, имеют право на сохранение в тайне своего местонахождения как защиты от вторжения извне.

Спорили долго и пришли к тому, что оба условия не будут в противоречии, если уходящий во внешний мир будет оставлять память о Хале здесь. В долине растет трава, выпитый отвар которой усыпляет на день‑два и лишает человека памяти, но не лишает речи и умений. Всё делается добровольно. Уходящий заявляет Совету, что он покидает Хал и готов принять питье для потери памяти. Также он должен предъявить деньги, которые он берет с собой. Ему ведь нужно на что‑то жить, пока он не закрепится в новом окружении. Совет установил и минимальную сумму, с которой можно уходить.

Бочка и река показались самым подходящим средством отпустить человека и при этом не указывать на место, откуда он. Потому бочки и отправляют ночью. До Тигра они доплывают за сутки и тоже ночью начинают плыть уже по нему. Ничто не указывает, откуда они. Вот, в общем‑то, и всё о бочках.

– А ведь очень даже неглупое решение вашей проблемы, Ахмат‑ага. Зря вы были против. Может, как раз это и помешало принять полностью уравновешенное решение.

– Что вы имеете в виду, Сержи‑сахеб?

– Вас подвело слишком частое появление бочек в Тигре. Если бы вы ограничили исход одним в месяц, то этого никто и не заметил бы. А длительность ожидания своей очереди уйти, возможно, привела бы некоторых и к отказу от ухода.

– Вполне возможно, что вы правы.

– Нам нужно подумать над возникшим положением и устроиться с ночлегом. Поздновато уже. Если вы не возражаете, то продолжим завтра. Конечно, при условии, что нет препятствий нашему нахождению здесь и свободному уходу туда, откуда пришли. Мои друзья не будут пользоваться здесь своими именами, чтобы не возбуждать беспокойства. Пусть всё остается как есть.

Чувствуется, что вазир Ахмат всё еще колеблется, однако, взвесив всё сказанное, решился:

– Договорились. Рядом живет вдова, у которой пустует почти весь дом. Думаю, она не откажет вам в ночлеге и приготовлении пищи. Я пошлю с вами слугу.

– Раз мы договорились, то мы хотели бы обратиться к вам с одной просьбой или предложением. Это уж как угодно.

– Я вас слушаю.

– Дело касается лампы Аладдина, которую я тут упомянул. Это очень опасная штука в недостойных руках. Сами понимаете, какой она может быть разрушительной.

– Конечно.

– Мы уже давно решили, что ее нужно спрятать куда‑нибудь подальше от людей. Не попадается подходящего места. Вот я и подумал: а не будет ли таким подходящим местом очень достойный для преклонения религиозный культ Шехерезады? Они ведь связаны, как ни крути. Если вы сможете обеспечить неприкосновенность лампы кем бы то ни было, то мы передадим ее вам на вечное хранение. Это очень серьезная реликвия.

– Видеть, но не трогать? Такую бесценную вещь? Непростая задача. Но, пожалуй, ее можно решить, если поместить реликвию в Храм знаний. Религиозную реликвию там никто не посмеет тронуть. Да и не позволят. А как ее доставить сюда?

– Капитан Синдбад сейчас напишет записку своим людям, чтобы передали лампу вашему посланцу. Выберите надежного человека, у которого не возникнет мысли по пути побаловаться с лампой. Когда он выйдет из горы, то пусть крикнет: «Я от капитана Синдбада!» и отдаст записку.

– У меня есть такой человек.

– Отлично. Синдбад, пиши!

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – пробурчал Синдбад, пересаживаясь за стол, и пробуя калам[31]на запястье.

– Знаю, знаю – пиши!

– Я не о лампе, а о моем занятии писанием.

– Думаешь, твой боцман не разберет твои каракули?

– Не знаю. Вот, получите!

– Ты себя принижаешь. Вполне разборчиво получилось. Некоторые буквы даже на себя похожи. Будем надеяться, что твоему боцману знаком почерк капитана.

– Подожди, я печатку поставлю. Печатку он точно узнает.

Вдова, к которой нас отвели, оказалась женщиной добродушной и расторопной. Уже через полчаса мы сидели за вполне приемлемым ужином на скорую руку. Шехерезада выразила восторг моими речами на приеме у вазира.

– Это просто верх неподражаемого красноречия и убедительности. Особенно когда ты вещал об очень достойном для преклонения религиозном культе Шехерезады. Я чуть слезами не залилась от избытка нахлынувших вдруг восторженных, религиозных чувств к самой себе.

– Я же говорил: просто прекрасно, что сегодня Зубейды с нами нет! И вот результат! – воскликнул Синдбад.

– Серж, и как ты намерен решить теперешнюю задачу с недоступностью Хала извне? – поинтересовался Ахмед.

– Ай, придумается чего‑нибудь! Одно ясно прямо сейчас. Без вмешательства Гаруна тут нам не обойтись.

Всё ведь происходит в его государстве.

* * *

Утром после завтрака пошли прогуляться по городу. Чистенькие мощеные улочки, двух‑ и трехэтажные каменные дома. Уютные маленькие площади, украшенные цветниками и фонтанчиками. Оживленная суета дня, приветливые лица и уличные посиделки жителей, как в маленьких городках Франции или Италии. Чувствуется благополучие не изнуренного поборами народа. Такую красоту нужно сохранить!

В резиденции вазира сегодня оказалось многолюдно. Ахмат собрал и Главных смотрителей храмов. Познакомил нас с этими жрецами Шехерезады. Посматривают на нас недоверчиво, включая Сулеймана‑ага. Хотя Ахмат наверняка передал им суть нашей вчерашней беседы. На столе кожаный мешок. Ахмат показал на него:

– Вот, мы не трогали.

Развязываю. Она, родная! Ставлю на стол и тихонько стучу костяшками пальцев в бок.

– Выйди на минутку, – и джинн высовывается из горловины.

– Вы же обещали оставить меня в покое. Что за безобразие! Тащат лампу куда‑то, стукают. Где необитаемый остров‑то? – джинн огляделся вокруг. – Что‑то многолюдно сегодня. Это вместо необитаемого острова? Салам, Синдбад, Шехи, Аладдин и все остальные. Привет, ворюга! Чего тебе, Серж?

– Два дела у меня к тебе. Ты про праздник октября не забыл? Будешь?

– Про праздники я никогда не забываю. А второе?

– Мы нашли тебе место для спокойного пристанища.

– Да ну? – джинн выкарабкался из горловины и уселся на ее край. – И где же это?

– В местном Храме знаний. Твоя лампа будет там священной реликвией.

– В храме? Реликвией? Значит, мне будут поклоняться и молиться? И никаких приказов? Это интересно и приятно. Мне еще никогда не молились! Я согласен. При условии, что будут оберегать лампу от дураков, желающих ее потереть.

– А защиту мы с тобой сейчас сами организуем. Только пообещай хоть время от времени нестрашно показываться публике, чтобы не забывали о твоем существовании.

– Это можно. Так что там ты придумал про защиту, хитроумный Сержи‑сахеб?

– Сооруди вокруг лампы стеклянный купол, который невозможно разбить, и подставку с ручками для него. Не забудь только себе для выхода где‑нибудь дырочку оставить.

– Запросто! Это же мечта всей моей жизни! Да вот сам для себя я не могу того пожелать и выполнить. Потри лампу! – и нырнул в горловину.

Я потер с той стороны, которая еще не протерта до дыр. Столб дыма – и джинн с воем упирается головой в потолок.

– Приказывай, хозяин!

– Ты же всё слышал – делай!

С тем же воем джинн втянулся в лампу, и она сразу же оказалась под сферическим прозрачным колпаком на подставке с ручками. Теперь ее не потрешь! Золота и драгоценных каменьев джинн для себя не пожалел. Я взялся за ручки и покачал сооружение. Лампа внутри стоит неподвижно. Отлично.

– Синдбад!

Синдбад вытащил саблю и с размаха рубанул по колпаку. Хоть бы что. Только жалобный звон стали, встретившей неодолимое препятствие. Я обернулся к старейшинам.

– Можете забирать.

Потребовалось некоторое время, чтобы они пришли в себя от изумления увиденным. Но старики крепкие! Никто в обморок не упал по ходу дела. Расселись для беседы.

– Мне думается, Ахмат‑ага, – начал я, – вам придется отбыть вместе с нами в Багдад. Тайна Хала раскрылась. Это означает, что теперь придется жить по законам халифата, на территории которого находится Хал.

– Но это для нас гибель! – воскликнул вазир.

– Не обязательно. Постараемся, чтобы халиф Багдадский Гарун‑аль‑Рашид подписал фирман с привилегиями для Хала. Туда нужно бы включить полное самоуправление Хала с возможностью запрета доступа извне кому бы то ни было, включая имамов и муфтиев. Но налоги тогда платить придется. Сейчас нам нужно определиться, в каких пределах можно будет поторговаться о налогах. Ахмат‑ага, какое население в долине?

– Почти десять тысяч человек.

– А плодородных земель?

– Где‑то половина из восьмидесяти квадратных фарсахов.

– Теперь самый главный вопрос. Сколько вы готовы выплачивать в год за сохранение свободы и недоступности?

Последовало оживленное совещание шепотом среди местного руководства.

– Три тысячи золотых динаров в год. Это мы сможем выплачивать, не очень обеднив население.

– Вы что – смеетесь, Ахмат‑ага?

– Ну, четыре тысячи – наш предел возможного. За ним уже просто не будет свободы, как ни отгораживайся от внешнего мира.

– Вы меня совсем не понимаете, Ахмет‑ага. Если такие суммы мы огласим за пределами Хала, то вашей долине просто крышка. Подумают, что тут у вас золотые россыпи. Ахмед, Шехи, какой подушный и земельный налог в халифате?

– Подушный – два таньга со взрослого и один таньга за ребенка от двенадцати лет и меньше. Земельный не знаю, – ответил Ахмед. – Шехи, ты про землю чего‑нибудь знаешь?

– А как же! Во дворце разговоры о налогах – самые частые из всех. За квадратный фарсах возделываемой земли берут четыре таньга в год.

– Ну, что ж – посчитаем. Подушный за четверть детского населения будет две тысячи пятьсот таньга. За три четверти взрослого – пятнадцать тысяч таньга. Всего семнадцать с половиной тысяч таньга. В золотом динаре сто таньга. Получается, в год подушный налог – сто семьдесят пять динаров.

Теперь сорок фарсахов обрабатываемой земли по четыре таньга дают сто шестьдесят таньга. Но сборщики налогов любят считать обрабатываемую землю, а пускать их сюда вам нежелательно. Лучше заплатить налог за всю землю, и считать будет нечего. Получается, за землю платить всего три динара, а полностью за всё вместе – меньше двухсот динаров. А вы говорите: четыре тысячи! С ума сойти!

Так что в торговле за все налоги постараемся удержаться в пределах трехсот‑четырехсот динаров.

– И это всё?

– Вряд ли, Ахмат‑ага. Штрафы за неуплату налогов могут потребовать или еще за что‑нибудь. В Багдаде обобрать кого угодно могут. Но штрафы – дело разовое. Нам же нужно добиться невысоких постоянных налогов. Но это уже наша забота. Вы вряд ли будете участвовать в разговоре с халифом. Удостоитесь только целования его руки при передаче фирмана. Вот вроде и всё, что я хотел сказать. Да, карта долины нужна обязательно, и с указанием размеров.

– Когда отправимся?

– Хоть сейчас, но вам нужно будет какое‑нибудь судно на обратный путь.

– У нас есть хорошие парусные лодки.

– Были. Мы над ними поработали, не зная еще, с чем придется иметь дело, войдя в пещеру. Ремонт займет время.

* * *

Утром следующего дня мы уже причалили в порту Багдада. Двигаясь по течению, добрались довольно быстро, несмотря на не очень благоприятный ветер. Пока плыли, мы расспрашивали вазира Ахмата о традициях, укладе, хозяйстве, образовании в Хале. Всё оказалось устроено просто и рационально.

– Ахмат‑ага, а что это за лик, вырубленный в скалах? – поинтересовалась Шехерезада.

– Не знаю. Он достался нам от прежних обитателей долины, которых мы не застали. Мы‑то в долине всего лет триста. Куда делись предшественники – загадка. Может быть, мор какой‑нибудь? Хотя вряд ли. Внутри под каменной головой в скале вырублен храм. Но туда почти никто не заходит, несмотря на незапертые двери. Мрачно, пусто и неуютно. Удобное бы место для хранения зерна и масла, но храм же! Нельзя осквернять. Статуй божеств нет, но, судя по местам для них, когда‑то были.

– А мне вот любопытно: как вы выходите во внешний мир, не раскрывая себя? Деньги у вас те же, что и в Багдаде. И вы, Ахмат‑ага, угощали нас кофе, который в долине не растет.

– У долины два выхода в противоположных концах, Сержи‑сахеб. Второй выходит неподалеку от горного караванного пути. Покупаем что‑нибудь у караванщиков. Оттуда и деньги у нас. Караванщики с удовольствием берут у нас кожи, ткани, некоторые пряности, растущие в долине. При этом не интересуются, откуда всё это среди камней. Наверное, думают, что поблизости от тропы есть обычные селения.

Во дворец идти рано. Там еще не проснулись. Сходить домой, что ли? Договорились о встрече во дворце и разбежались кто куда. Я домой, а Ахмед и Али‑Баба – прямо в лавку. И Зубейда как раз тоже собиралась в лавку, но поцеловать меня всё‑таки успела. Ого, а у меня в комнате обновка – вполне европейский круглый обеденный стол и стулья. Почти такой же, как у Ахмеда, но чуть поменьше.

– Гюльнара‑ханум распорядилась и здесь тоже поставить. Говорит, что ты к такому больше привык.

– Надо будет поблагодарить ее.

Пошли на базар вместе.

– Что‑то вы в этот раз загулялись, Сержи‑сахеб. День нет, второй – и я уже забеспокоилась. Бегу в порт, а корабля Синдбада не видать.

– Пришлось вот отлучиться из Багдада. А ты права оказалась. С халифом пришлось‑таки столкнуться.

– Но хоть интересно было?

– Очень. Потом расскажу.

Игроков напротив лавки еще нет. Ахмед распивает чаи. Я присоединяюсь, и мы оба с удовольствием наблюдаем за работой Зубейды.

– Нет, чудо есть чудо, и ничего тут не попишешь, – со вздохом говорит Ахмед. – Часами можно сидеть и любоваться, как она, словно рыбка, плавает по лавке.

Грохот распахнувшейся двери. В лавку влетает запыхавшийся помощник Мустафы и прямо от двери орет:

– Хозяин, беда! Одна из кукол ожила!

Бред какой‑то, но мы быстро бежим к фарфоровой лавке. Мустафа топчется перед лавкой, боясь в нее зайти.

– Что случилось, Мустафа?

– Страшно сказать, хозяин. Мы разбирали последний привоз от Синдбада. Открываю крышку одного из ящиков, а она поворачивает голову и как глянет на нас!

– Точно, точно, – поддерживает его помощник, – совсем живая! Не иначе как колдовство какое‑то. Мы боимся.

Захожу в лавку и присаживаюсь перед стоящим торчком небольшим ящиком с какими‑то надписями, иероглифами на боку. Ахмед стоит у меня за плечом. И в самом деле – из ящика на нас смотрит миленькое фарфоровое личико с широко раскрытыми голубыми глазами. Не китайское личико. И это самая настоящая кукла, а не статуэтка. Трогаю личико пальцем. Внутри что‑то тихо и коротко прожужжало, и голова куклы чуть дернулась.

– Остатки завода, – раздался за плечом голос Ахмеда. – Такое бывает у заводных игрушек. Вроде пружина раскрутилась, а оказывается не совсем. Тряхнешь – и дернется. Посмотрим остальные.

Остальных нераспакованных немного, и везде обычные китайские статуэтки. Закрываю крышку ящика и беру его за специальную веревочную ручку. Тяжеленький. Ахмед успокаивает Мустафу и его помощника:

– Она не живая. Просто у нее внутри разные колесики и рычаги, которые позволяют вертеть головой и двигать руками. А как устроены открывающиеся глаза, вы сами на некоторых китайских статуэтках уже видели.

В торговую резиденцию уже не заходим, а топаем прямо домой. Ставлю ящик на стол, и начинаем осторожно извлекать из него механическое чудо. Кукла вместе с бронзовой подставкой – сантиметров пятьдесят высотой. Изумительная работа, но явно не новая. Бронза слегка потемнела, но цвета пышного шелкового платья европейской девушки где‑нибудь восемнадцатого века, яркие и сочные. Сбоку в подставке – отверстие для ключа и рычажок – наверное, для пуска и остановки. Спереди ящичек и в нём ключ.

С некоторым трепетом начинаю заводить. Кукла сразу дергается. Перевожу рычажок пуска в положение стопа, завожу до упора и отстраняюсь. Ахмед двинул рычажок – и кукла ожила. Плавные, без рывков движения рук, туловища, головы просто завораживают своей пластикой, грацией. Глаза не просто открываются и закрываются, а и зрачки под приспущенными ресницами тоже перемещаются влево, вправо, вверх и вниз, словно кукла осматривается вокруг. Всё это сопровождается тихой и мелодичной музыкой колокольчиков. Сказка, а мне почему‑то вспомнился железный «жук» из города Гешвига.

– Что скажешь?

– А что тут скажешь, Ахмед? Синдбад приволок нам откуда‑то очередную загадку. Я не антиквар, но кукла точно не китайская. Да и такие игрушки характерны для семнадцатого‑восемнадцатого века. Совсем не то время, что здесь. Кукла сделана минимум на семьсот лет позже. А качество движений вообще, нетипично ни для каких механических кукол. Видел, какая свобода и плавность движения? Двигаются не только руки целиком, но и сгибаются в локтях и запястьях. Такие непростые механически и притом работающие системы я видел только в одном месте.

– Где?

– В мире Генриха Швейцера.

– Да‑а, интересная связь: Швейцер и наш Китай. Нужно Синдбада допросить с пристрастием. А не пора ли нам во дворец?

Пришлось немного подождать в верхнем саду дворца, пока соберутся все. Синдбад пришел последним вместе с вазиром Ахматом. Почти сразу подошел слуга и пригласил в покои халифа. Ахмата мы оставили в саду.

– Как здоровье, Гарун? – сразу после приветствий поинтересовался Синдбад. – Дурные сны всё еще посещают?

– Посещают, будь они прокляты Аллахом!

– Вот это уже странно, Гарун, – сказал я. – Бочек в последние дни не было и больше не будет. Попробуйте, никого не предупреждая, переночевать не в своей спальне. Если кошмаров не будет, то значит, на вашу личную спальню кто‑то навел порчу.

– Ладно, попробую. А вам, выходит, удалось найти источник бочек?

– Удалось. Ничего особо интересного и увлекательного. Мы разочарованы и подумываем, что за такую скуку надо потребовать с вас награду. Тем более что для выдачи награды не придется истощать казну.

– Вот это уже интересно. Я очень люблю рассчитываться тем, что мне ничего не стоит. Рассказывайте.

– Всё очень просто. Мы нашли вам новый источник доходов. Правда, небольшой, но зато постоянный, если его аккуратно использовать. Нас попросили с вами об этом поговорить.

– Так‑так, продолжай, Сержи‑сахеб. Рассказы о доходах я очень люблю.

– Да? А нам они кажутся скучными. Так вот: лет триста назад какие‑то люди наткнулись на небольшую горную долину в глубоком и недоступном ущелье. Вход в долину возможен только через длинную пещеру. Люди обжились и размножились в долине, никогда не выходя за ее пределы. О них никто не знает и не беспокоит их.

– Дальше можно о чём‑то и догадаться, Сержи‑сахеб. Налогов они не платили триста лет и не платят сейчас. Вот их‑то вы и накрыли. Замечательно!

– Совершенно верно. Но слушайте о бочках. Это интереснее. Плодородная земля в долине есть, но не очень много. В конце концов рост населения привел к тому, что земля уже не может прокормить всех. Тогда они решили, что при каждом рождении ребенка из долины должен уходить кто‑то взрослый.

– Понятное решение.

– Понятное‑то понятное, да вот как тогда сохранить секрет существования долины и свой уклад и религию, которые они не хотят менять? Они стали поить уходящих людей зельем для потери памяти. А в бочках сплавлять подальше от долины. Через сто‑двести фарсахов уже не поймешь, откуда плывет бочка.

– Да, в сообразительности им не откажешь. Теперь понятно, откуда и зачем в выловленных нами бочках оказывались и деньги. На какое‑то время новой жизни беспамятному.

– Правильно. Мы попали в эту долину и узнали, что правит этой крошечной страной избираемый на пять лет вазир. А религия у них своя – не ислам. Поговорили и с вазиром. Он пришел в сильное беспокойство, что их тайна теперь раскрыта. Но он умный человек и не стал противиться неизбежности. Они готовы платить налоги, если их никто не будет трогать, сохранятся их уклад и религия.

– То, что они готовы платить налоги, – хорошо, но то, что позволяют себе ставить условия, – плохо. Мне ничего не стоит послать войско – и все их условия развеются как дым.

– Можно и войско послать. Но тогда надежды на получение денег в казну и нашей награды тоже развеются как дым. Пещеру, ведущую в долину, просто засыплют. С чем будете воевать? Со скалами? Они жили триста лет без Багдада – проживут и еще столько же. Ограничат рождение детей – и плевать им на Багдад. Затеять большую войну с преодолением гор? Сколько она будет стоить? А они снимутся и уйдут в соседнюю страну через другой конец долины. Завоюете только груду камней, которые и так принадлежат вам. И ни одного таньга добычи. Весь арабский мир будет потешаться над такой победой!

– И что вы предлагаете?

– Шайтан с ними! Пусть живут, как хотят. Вот, Гарун, смотрите карту.

– Так долина‑то совсем крошечная! Что с них возьмешь?

– В любом случае больше, чем ничего.

– Разве что. Думаю, ваша компания уже и прикинула, что можно взять.

– Прикинула. Можно взять за всю землю, а не только за ту, которую обрабатывают. Вместе с подушным налогом это даст сто восемьдесят золотых динаров в год неизменно. Ведь ни население, ни земля там прирастать не могут. Что еще с них можно потребовать, Гарун?

– Солдат в войско.

– Сколько?

– По три с тысячи. Сколько их там всех?

– Десять тысяч.

– Значит, тридцать солдат на пять лет. Или нет – пусть платят военный налог и не надо никаких солдат.

– Сколько?

– Для ровного счета пятьдесят… нет, семьдесят динаров – и ладно. И еще пятьдесят за неприкосновенность религии. И еще пятьдесят за… За что бы еще пятьдесят взять?

– Может быть, хватит? И так вы, Гарун, уже триста насчитали. Не переходите границы разумного! Это постоянный налог, который нужно будет указать в фирмане о вазирстве долины Хал. Пусть его платят и живут, как хотят. Можно пощипать их разовым штрафом за неуплату налогов.

– Пощипать – это мне нравится! Особенно пощипать бы за триста лет.

– Эка хватили! Триста лет их не десять тысяч было. Да и халифата не было. Возьмите штраф в размере годовых налогов.

– Двух годовых налогов!

– Не много ли? Я знаю, что вазир, который прибыл с нами, захватил с собой какие‑то деньги. Но будет ли это девятьсот динаров…

– Ничего не знаю! Фирман в обмен на девятьсот динаров сейчас и триста каждый год – и точка!

– Хорошо. С вами трудно спорить, Гарун. Да я и не буду. Чем больше вы получите с них, тем больше будет и наша награда с вас. Пополам, я думаю, будет справедливо.

– Пополам?! – взвился халиф. – Это же четыреста пятьдесят динаров! За полчаса нашей беседы?

– Не за полчаса разговоров, а за решение проблемы и добычу денег для вашей казны из ничего. Если вас такое не устраивает, то мы не настаиваем. Решайте свои проблемы сами и к нам больше не обращайтесь. А то мы перечислим еще и все ваши прошлые долги нам, – и я стал приподниматься, как бы собираясь уходить. Остальные тоже зашевелились.

– Ладно, ладно, я погорячился. Признаю. Я эти девятьсот динаров уже почувствовал своими. С тобой, Сержи‑сахеб, тоже трудно спорить. Чуть что – за горло хватаешь. Пополам так пополам.

– Зовите писца и казначея. Синдбад, бери вазира Ахмата и быстро за деньгами!

– Мы мигом.

Составление фирмана не заняло много времени. Я просто диктовал заготовленный текст, а Гарун поддакивал и вставлял пустяшные замечания. Подписал без звука. Только недоверчиво покачал головой, словно его обманули, но он так и не понял, как. Поставили большую государственную печать. Пришел казначей и получил высочайшие распоряжения о получении денег от вазира, выдаче нам и занесении в налоговые книги вазирства Хал.

– Ладно, ждите меня все в тронном зале, – распорядился халиф и ушел, забрав с собой фирман.

Запыхавшись, пришли Синдбад с вазиром Ахматом. Мешок при них. Шехерезада повела обоих во владения казначея. Вернулись сначала Шехерезада с Ахматом, а чуть позже – и казначей с Синдбадом. Синдбад опять с мешком, но поменьше. Все двинулись в тронный зал.

Это, наверное, традиция – ждать высочайшего халифа по полчаса, чтобы было время проникнуться уважением к его персоне. Наконец вошел и взошел. Взглянул на казначея. Тот кивнул. Тут же появился и визирь Джафар. На нас не смотрит. Быстро отбарабанил что‑то о воле Света солнца к народу вазирства Хал. Вазир Ахмат подошел к руке, покорно облобызал ее и получил для своего маленького народа свободу делать что угодно в пределах долины Хал. Вышли из тронного зала и подождали, пока вазир Ахмат пару раз прочтет полученный документ.

– То, что надо? – спросил Ахмед.

– Еще бы! Честно говоря, не думал, что такое будет возможно. Как вам это удалось?

– Странный вопрос, Ахмат, – ответила Шехерезада, – ведь мы – боги‑хранители долины Хал. Вы забыли что ли, что сами нас ими выбрали?

– А ведь и в самом деле боги‑хранители! Значит, вход в Хал будет для вас всегда открыт.

Уже когда лодка вазира Ахмата собралась отчаливать от борта корабля, Шехерезада вдруг вспомнила:

– Синдбад, Синдбад, про мешок‑то забыли! Бросай скорее!

Ахмат едва поймал зазвеневший мешок.

– Что это?

– Это ваши же деньги на поддержание религии Хала в мою честь, – засмеявшись, ответила Шехерезада.

Постояли, посмотрели, как лодка скрывается вдали.

– Вы не находите, что уже пора ужинать, а мы сегодня за этой всей суетой даже не обедали? – словно очнулся Синдбад.

– Да‑да, – подтвердил Ахмед, – и ужинать будем у меня. Мы с Сержем вам одну любопытную штуку покажем.

Только вошли ко мне, как Синдбад, увидев куклу, воскликнул:

– А я совсем и забыл про нее! Это же моя месть Ахмеду.

– Месть мне? За что?

– За бинокль.

– Во‑первых, из‑за твоей забывчивости эту вещь чуть не продали неизвестно кому. А во‑вторых, месть, Синдбад, не бывает половинчатой. Или она есть, или ее совсем нет, – начал дразнить Синдбада Ахмед.

– Ты что – хочешь сказать, что эта кукла – только половина куклы? Друзья, наш уважаемый предводитель с ума сдвинулся.

– Перестань, Синдбад, я говорю не о половине куклы, а о том, что у бинокля две штучки для глядения – пара. А эта кукла не парная. Только девочка. А где мальчик? Так что твоя месть не считается. Она неполновесная.

– Неполновесная? Так я… так я ее и заберу обратно! – задыхаясь от возмущения, заявил Синдбад.

– Не выйдет. Месть ты заявил сейчас при людях, а это обязательство! Предмет забирается в залог выполнения этого обязательства полностью. Так что где хочешь бери, а мальчика мне вынь да положь без всяких разговоров!

– Вот видели, – обратился к обществу обескураженный капитан, – что он со мной делает? Вымогательство чистой воды! Но не на того напал, Ахмед! Я с тобой мигом рассчитаюсь. Развинчу бинокль и половину верну тебе. Вот и будем в расчете. Что, съел?

Общий хохот долго не стихал, а когда поутих, то кое‑кто вытирал глаза от выступивших слёз.

– Здравствуйте, – донесся мелодичный голосок от двери.

– Зубейда, Зубейда, иди скорее сюда, – позвала Шехерезада, – смотри, какая прелесть на столе! Нравится?

– Да, очень!

– Ахмед, а Гюльнара видела?

– Нет еще. Надо ее позвать.

– Я сейчас схожу, – откликнулась Зубейда и вышла, вернувшись через минуту с хозяйкой дома.

– Смотри, Гюльнара, какая вещь!

– Какая прелесть, Ахмед! Похоже, очень непростая кукла.

– Вот‑вот, именно непростая, и ты это заметила, а другие – нет.

Ахмед передвинул куклу в середину стола, завел и щелкнул рычажком. Все замерли как зачарованные, наблюдая за грациозным кукольным танцем. Ахмед завел и запустил игрушку еще раз.

– Мне, конечно, такую куклу никогда не подарят, – раздался мечтательный голосок неслышно подкравшейся Джамили.

– Ты всегда сможешь посмотреть ее со взрослыми, – успокоила чертенка бабушка. – Но сама не смей трогать. Ахмед, эта прелесть останется в доме?

– Я подумываю подарить ее тебе, Гюльнара.