Камень, ножницы, бумага. Стивен сидел один у себя в номере в «Плаза», в Нью‑Йорке

Стивен сидел один у себя в номере в «Плаза», в Нью‑Йорке. Телевизор работал, хотя ничего не показывал – на экране рябили серые точки. Стивен хлопнул очередной стакан водки. Жизнь прекрасна и удивительна. Почти как опера.

А что, если это действительно опера – какая‑нибудь вагнеровская опера? Только представь: куда бы ты ни пошел, тебя окружают монументальные разливы симфонического оркестра – как будто у всех, кого ты встречаешь, есть невидимый плейер с той же самой мелодией, что звучит у тебя в ушах! У жизни должно быть либретто, очень подробное, с указанием каждой реплики и переводом. И если это действительно Вагнер, то у каждого основного персонажа и события должны быть свои лейтмотивы. Стивен представлял себе эти главные лейтмотивы, их названия указаны в программке в скобочках‑звездочках, и они периодически проявляются – как пояснения‑сноски к либретто жизни. В моем случае самым главным, наверное, будет «огонь», подумал Стивен. В голове у него звучала тема волшебного огня из «Валькирии». Он припомнил, что у Вагнера «огонь» означает также бога‑обманщика, и иллюзию, и трансформацию…

Стук в дверь оборвал эти странные мечтания.

Это был Брайен Дзоттоли.

– Давай заходи. У меня есть водка, – поприветствовал его Стивен. – А где все?

– Засели в номере принца Пратны. Готовят очередной хитрый план, – сказал Брайен. – Я потихонечку смылся, хотел с вами поговорить. Вы – единственный из всей этой оголтелой компании, Стивен, кто кажется более или менее нормальным.

Стивен рассмеялся.

– И это при том, что я единственный из всей «оголтелой компании» лечился, в психушке. Садись. – Он указал на громоздкое кресло, якобы девятнадцатого века. – Не жалеешь, что примкнул к нашему скромному обществу?

– Нет. Я хочу отомстить.

– Ага, месть. Вожделенная месть, тема для великой оперы, – задумчиво проговорил Стивен, прислушиваясь к теме огня, что гремела у него в голове.

– Мне непонятно, почему именно Нью‑Йорк?

– Какой ты все‑таки наивный молодой человек. Ты уверен, что все дело в нескольких смертях, в потерянной племяннице, в одном большом доме, где собрались одержимые жаждой крови. Ты не знаешь этого мальчика так, как я. – Стивен начал рассказывать Брайену о своих предыдущих «знакомствах» с Тимми Валентайном, или Конрадом Штольцем, или с кем там еще, но сбился где‑то на середине, упал на диван и налил себе еще водки. – Вот видишь. – Он открыл свой дипломат и вывалил его содержимое на журнальный столик. – Телеграммы. Меня зовут дирижировать. В любой театр, какой я скажу. Письмо от Терезы Бензино. Они готовы возобновить мой контракт, причем гонорар теперь вчетверо больше против того, что был раньше. А теперь смотри.

Он порвал все бумаги на мелкие кусочки, сложил их в пепельнице и поджег зажигалкой.

– Смотри, как проходит мирская слава и чахнет карьера неудачливого, в сущности, старика. Ты по‑прежнему думаешь, что я тут единственный нормальный?

– Пожалуй, да.

– А почему именно Нью‑Йорк… у меня тут есть знакомые из музыкальных кругов, которые могут знать, где сейчас Тимми Валентайн. Это все‑таки лучше, чем целыми днями сшиваться у ворот особняка. Ты ничего больше не вычислил из тех газетных вырезок?

– Нет.

Стивен сказал:

– Когда‑то я любил женщину. Но теперь она одержима. Этим вампиром. Однажды мне было видение… по крайней мере я думал, что это видение, но когда я в последний раз видел его, он был из плоти и крови…

– По‑настоящему ты не с ними, правда?

– А ты как думаешь?

– Ты преследуешь что‑то свое.

– Ну разумеется. Неужели ты думаешь, что меня хоть сколько‑нибудь волнует великое отправление мистерии зла, которое затеял Пратна?! Я хочу вновь обрести себя, понимаешь?! Шестьдесят лет назад я заглянул в глаза призрачного существа и лишился души. С тех пор я жил лишь в тени реальности и обретал плоть, только когда смотрел ха огонь. Огонь! Огонь – это сама жизнь. В это верили древние персы, знаешь. Их религия и философия строились на бесконечной борьбе между жизнью и нежизнью, добром и злом, созиданием и разрушением. Для них огонь был воплощением самой жизни.

– Они поклонялись огню?

– Да. Они верили "о вселенский дух, Ахурамазяу, и в Ахримана, темную силу… – Стивен замолчал, вдруг решив, что Брайену это скучно. В конце концов, для большинства людей огонь – это просто огонь.

– Было бы намного праще, – сказал Брайен, – если бы эти двое, что сейчас шепчутся наверху, не питали такую страсть к пышным эффектам. Они одержимы. Вы понимаете, что я хочу сказать, да? Мы не такие, как они. Мы другие. Нами движут любовь и отчаяние.

– Нет! Я такой же одержимый, как и они!

Огонь в пепельнице догорал. И вместе с ним тускнел свет в глазах Стивена.