Глава двадцать первая

Бартон добрался до хижины вовремя; в свете звезд мелькнула спина человека, входящего внутрь. Бартон обошел хижину по широкому кругу и стал приближаться к ней со стороны заросших деревьями холмов, на фоне темных очертаний которых его фигура была не так заметна. Согнувшись, он осторожно, но быстро бежал вперед, пока не оказался у входа в хижину.

Внезапно до него донесся громкий вопль; обернувшись, он увидел Геринга, ковылявшего по склону холма. Геринг закричал снова, предупреждая Эгни, что Бартон поджидает его снаружи. В руках немец держал длинное копье, собираясь метнуть его в Бартона.

Бартон всем телом ударил в тонкую бамбуковую дверь хижины; она сорвалась с деревянных петель и рухнула на Эгни, который стоял за ней. Эгни, дверь и Бартон повалились на пол хижины, причем этик оказался в самом низу.

Бартон перекатился на бок, вскочил и прыгнул на дверь, ударив обеими ногами по бамбуковым планкам. Эгни дико вскрикнул и затих. Отшвырнув дверь в сторону, Бартон обнаружил, что его добыча валяется на земле в бессознательном состоянии; из носа Эгни текла кровь. Отлично! Теперь он сможет привести в исполнение свой план — если сумеет быстро и без шума разделаться с Герингом.

Он обернулся вовремя — звездный свет блеснул на полированном наконечнике копья, которое летело прямо в него. Он бросился в сторону, и копье с глухим звуком воткнулось в пол хижины. Его древко покачивалось, как тело гремучей змеи, изготовившейся к прыжку.

Бартон шагнул к дверному проему. Темная фигура Геринга маячила перед ним, подсвеченная лившимся с неба звездным сиянием. Прикинув расстояние, Бартон метнул свой ассегай. Копье попало в живот немца; он взмахнул руками, вскрикнул и осел на землю. Бартон взвалил на плечо обмякшее тело Эгни и вышел из хижины.

Со стороны Круглого Дома доносился гул встревоженных людских голосов. Загорались факелы, что-то кричал часовой на ближайшей сторожевой вышке. Геринг сидел на земле — скорчившись, сжимая древко обеими руками. Он посмотрел на Бартона. Из широко раскрытого рта вместе с натужным дыханием, вырвались слова:

— Вы... вы опять сделали это! Вы...

Он медленно повалился на бок, предсмертный хрип вырвался из его горла.

Эгни неожиданно пришел в себя. Выскользнув из захвата Бартона, он упал на землю, вскочил и бросился бежать. В отличие от Геринга, этик старался не шуметь; у него имелось не меньше причин, чем у Бартона, чтобы сохранять тишину — даже, возможно, больше. Бартон был так ошеломлен, что остался стоять, сжимая в руках набедренную повязку, из которой выскользнул его пленник. Он хотел уже отшвырнуть кусок ткани, когда почувствовал что-то твердое, скрытое в ее складках. Он переложил повязку в левую руку, выдернул ассегай из тела Геринга и бросился за этиком.

Эгни метнулся к одному из бамбуковых каноэ, причаленных к берегу. Он начал отчаянно грести, то и дело оглядываясь назад; лодка быстро скользила по залитым светом водам. Бартон поднял ассегай и с силой метнул его. Короткое копье, с толстым древком и тяжелым наконечником, предназначалось не для метания, а для рукопашнго боя. Тем не менее его стремительный полет закончился под лопаткой Эгни. Этик упал лицом вперед, навалившись телом на борт пироги. Утлое суденышко накренилось, зачерпнуло воду и перевернулось. Тело Эгни исчезло в глубине.

Бартон чертыхнулся. Он собирался захватить Эгни живым — но будь он проклят, если позволит этику сбежать! Пока еще оставался шанс, что Эгни не успел связаться со своим центром.

Он повернул обратно, к хижинам для гостей. Барабаны гремели вверх и вниз по Реке, люди с пылающими факелами в руках стекались к стенам Круглого Дома. Бартон попросил факел у какой-то женщины; она протянула ему пропитанную смолой палку и спросила, что случилось. Бартон ответил, что, по-видимому, живущие за Рекой команчи решили совершить набег. Женщина заторопилась к отряду, собиравшемуся около ограды Круглого Дома.

Бартон воткнул факел в мягкий прибрежный песок и осмотрел полосу ткани, которую Эгни оставил в его руках. На внутренней стороне, незаметная на темном материале подкладки, была прорезь; ее окаймляла магнитная застежка, которая легко разошлась под его нетерпеливыми пальцами. Он достал предмет, скрытый за подкладкой, и начал рассматривать его при свете факела.

Он долго сидел на корточках, освещенный пляшущими языками пламени, не в силах отвести взгляд или выйти из состояния почти парализовавшего его изумления. Фотография! В этом мире, лишенном фотокамер, она поражала воображение. Но его собственная фотография была еще более поразительным фактом; ведь ее сделали не на этой планете! Его сняли на Земле — на той Земле, что затерялась теперь в звездном потоке, сиявшем наверху; и это было бог знает сколько сотен или тысяч лет назад!

Невозможность громоздилась на невероятность! Его сфотографировали в такое время и в таком месте, где, как он твердо знал, не могло быть никакой фотокамеры. Усы были удалены с его лица, но неведомый ретушер не потрудился убрать фон или изменить одежду. Это был он — снятый по пояс и чудесным образом заключенный в плоскую пластину из какого-то неизвестного материала. В плоскую? Когда он повернул эту фотографию, то увидел свое изображение в профиль. Если он держал ее прямо перед глазами, его лицо было видно в анфас.

«В 1848 году», — прошептал он про себя, — «Когда я был двадцатилетним субалтерном Ост-Индской армии. Вот — голубой хребет Гоа. Снимок сделан, должно быть, когда я отдыхал там. Но как, бог мой? Кем? И откуда этикам удалось раздобыть эту фотографию?»

Эгни, по-видимому, носил снимок с собой, чтобы опознать Бартона. Скорее всего, каждый, кто охотится за ним, прячет такой же в потайном кармашке своего кильта. Вверх и вниз по Реке ведутся поиски; Их агентов — тысячи, может быть, десятки тысяч. Кто знает, сколько у Них людей и как настойчиво Они его разыскивают и почему Они так жаждут его заполучить?

Сунув снимок обратно в карман, он повернулся и направился к своей хижине. В это мгновение взгляд его скользнул по вершинам гор — этих неприступных высот, сжимавших с обеих сторон речную долину. Он увидел, как что-то мелькнуло на фоне ярко светящихся облаков космического газа. Оно появилось только на миг, равный взмаху ресниц — и опять исчезло.

Через несколько секунд это возникло снова — темный полусферический объект, словно вынырнувший из пустоты и канувший в ничто. Второй летательный аппарат показался в вышине, стремительно ринулся вниз и так же быстро, как первый, растворился в ночном полумраке.

Его уже ищут. Этики заберут его в Туманный Замок, которого он так стремился достичь, а обитатели Севьерии будут потом удивляться, что заставило их внезапно заснуть на час-другой.

У него нет времени, чтобы вернуться в хижину и разбудить остальных. Если он протянет время, то окажется в западне.

Бартон повернул к Реке, бросился в воду и поплыл к другому берегу, скрытому в сумраке ночи в полутора милях впереди. Но он не успел удалиться и на сорок ярдов, как ощутил, что над ним нависло огромное, массивное тело. Он перевернулся на спину и уставился вверх. Сначала он увидел только мягкий блеск звезд, усеивающих небосклон. Затем в воздухе, в пятидесяти футах над поверхностью воды, появилось нечто — дисковидная тень диаметром футов шестьдесят, закрывшая участок звездного неба. Она мелькнула, исчезла и появилась снова — всего лишь в двадцати футах над его головой.

Итак, у Них есть средства, чтобы видеть ночью на большом расстоянии и находить во время полета нужные им объекты.

Он приподнял голову из воды и ощутил на лице движение воздуха. Аппарат снижался.

— Вы, шакалы! — крикнул он, грозя кулаком. — Вы меня не получите! Никогда!

Он нырнул и резко пошел в глубину. Вода стала холоднее, барабанные перепонки пронзила острая боль. Его глаза были открыты, но он не видел ничего. Внезапно вода словно толкнула его в спину, и он понял, что этот перепад давления вызван огромным телом, погрузившимся в Реку.

Воздушный аппарат следовал за ним по пятам!

Теперь у него оставался лишь один выход. Пусть Им достанется его мертвое тело — и ничего больше! Он может снова ускользнуть от Них и очнуться где-то на берегах Реки, перехитрить Их, нанести свой ответный удар!

Он открыл рот и глубоко вдохнул воду.

Железный обруч перехватил его горло. Только огромным усилием воли он удержался от того, чтобы вновь не сомкнуть губы... не сопротивляться леденящему прикосновению смерти... Разумом он понимал, что будет жив снова, но клетки его тела не знали этого, не хотели знать. В этот последний момент они цеплялись за жизнь со всей силой древнего инстинкта; сейчас для них не существовало будущего. И они исторгали из его горла, сжатого тисками удушья, вопль отчаяния.