Глава двадцатая

Геринг начал жевать, остановился, взглянул на Бартона и с удивлением сказал:

— Но при чем тут я? У меня тут нет никакой власти, я ничем не могу повредить вам, даже если бы захотел. Я только гость здесь. Чертовски порядочные люди в этих краях: они мне совершенно не докучают, только иногда справляются, все ли у меня в порядке. Хотя я не знаю, как долго они позволят мне тут оставаться, если я не буду отрабатывать свое содержание.

— Вы что, совсем не выходите из хижины? — удивился Бартон. — Кто же тогда заряжает вашу чашу? И откуда у вас столько Жвачки?

Геринг хитровато улыбнулся.

— Я прихватил с собой солидный запас... когда был вынужден съехать с последней квартиры... примерно в тысяче миль отсюда вверх по Реке.

— И запасы, конечно, отняты у несчастных рабов, — со злостью прокомментировал Бартон. — Не понимаю, зачем вам надо было покидать то место, если там вы смогли так отлично устроиться.

Внезапно Геринг зарыдал. Его плечи затряслись, из глаз покатились слезы, стекая по подбородку на шею и грудь.

Мне... мне пришлось бежать оттуда. Я потерял авторитет — слишком много выпивки, слишком много марихуаны и Жвачки... Я ослабел духом... и стал им ненужен... Они бы убили меня или продали в рабство. Я взял лодку и ускользнул однажды ночью... и плыл, плыл, пока не попал сюда. Я предложил часть моих запасов Севьеру... за то, что он предоставил мне убежище на две недели.

Бартон с удивлением воззрился на немца.

— Но вы же знаете, что происходит, если употреблять Жвачку слишком часто, — сказал он. — Кошмары, галлюцинации, ужасные

видения... Деградация — умственная и физическая. Разве вы никогда не видели этих симптомов у других?

— У меня тяга к наркотикам! — с отчаянием закричал Геринг. — Там, на Земле, я принимал морфий. Я боролся — и мне удалось победить свое пристрастие. Но потом, когда дела Третьего Рейха пошли плохо, а мои собственные — еще хуже, я снова начал колоться. — Он перевел дыхание и продолжал: — Но здесь, когда я пробудился к новой жизни в юном теле, когда, казалось, мне подарены вечная жизнь и молодость — и нет ни бога на небесах, ни дьявола в аду, чтобы остановить меня, — тогда я решил, что могу делать все, что мне нравится. Я мог бы стать более великим, чем фюрер! Та маленькая страна, в которой мы встретились впервые, могла стать началом! Я уже видел перед собой Империю, простирающуюся на тысячи миль вверх и вниз по Реке по обоим ее берегам! Я правил бы народами, в десять раз более многочисленными, чем Гитлер мог бы мечтать!

Он снова начал рыдать, затем затих и жадно припал к сосуду с водой. Достав откуда-то кусок Жвачки, он сунул ее в рот; его челюсти задвигались, и вскоре по лицу разлилось выражение спокойствия и блаженства. Удовлетворенно кивнув головой, он сказал:

— Меня преследовали кошмары; сотни раз я видел и чувствовал, как копье протыкает мой живот. Когда я пробуждался, живот болел так, словно кремневый наконечник действительно сидел у меня в кишках. Тогда я стал прибегать к Жвачке; она снимала боль и воспоминания об испытанном унижении. Это помогало. Я становился великим. Я был повелителем мира — Гитлером, Наполеоном, Юлием Цезарем, Александром Македонским, Чингисханом в одном лице. Я снова водил в бой эскадрилью «Красная Смерть», эскадрилью фон Ритгофена; то были счастливые дни, пожалуй, лучшие в моей жизни. Но эйфория скоро сменилась отвращением. Я погружался в ад; я обвинял самого себя, а за моей спиной стояли миллионы безымянных свидетелей, миллионы жертв этого великого и славного героя, этого жуткого безумца Гитлера, которого я когда-то боготворил — и во имя которого я совершил так много преступлений.

— Вы признаете, что были преступником? — язвительно спросил Бартон. — Значительный прогресс по сравнению с историями, что вы рассказывали мне раньше. Тогда вы утверждали, что ни в чем не виноваты, что вас предали... — он замолчал, сообразив, что начинает отступать от своей первоначальной цели. — Невероятно, но у вас, кажется, пробудилась совесть. Может быть, под влиянием Жвачки? Тогда понятно, зачем в чашах вместе с пищей появляются табак, спиртное, марихуана и этот наркотик. Значит, Жвачка — данайский дар, замаскированная западня для тех, у кого нечистая совесть.

Он шагнул к Герингу. Глаза немца были полуприкрыты, челюсть отвисла.

— Вы знаете мое настоящее имя. Сейчас у меня есть основания скрывать его. Помните ли вы Спрюса, одного из ваших рабов? После того, как вы были убиты, произошли важные события. Благодаря чистой случайности, нам удалось установить, что Спрюс —один из Тех... один из той расы, что воскресила человечество. Мы назвали их этиками — за неимением лучших предложений... Геринг! Вы слышите меня?

Немец кивнул головой, расслабленно, нехотя.

— Спрюс покончил с собой раньше, чем мы выжали из него все нужные сведения. Через несколько месяцев Они появились в той местности и погрузили всех в беспробудный сон — вероятно, с помощью какого-то газа. Они искали меня — наверно, чтобы забрать в свой центр для исследований... Но они промахнулись. В то время я путешествовал по Реке... а когда вернулся и понял, что нужен им, ударился в бега... Геринг, вы слушаете?

Геринг мерно засопел, голова его свесилась на грудь. Бартон несколько раз сильно шлепнул его по щекам. Геринг простонал — «Ох!» — поднял голову и открыл глаза. На лице немца застыла страдальческая гримаса.

— Я слышу вас! — пробормотал он. — Все... пустяки... суета... Все суета, все... вот если бы уплыть куда-то... уплыть... плавно покачиваясь...

— Заткнитесь и слушайте! — Бартон чувствовал, как гнев закипает в нем. — Слушайте! У этиков повсюду свои люди, и они ищут меня. Я не могу оставить вас в живых, вы понимаете это? Я не могу доверять вам. Даже если бы вы были моим другом, я не сделал бы такой глупости! Вы стали рабом Жвачки!

Геринг хихикнул, шагнул к Бартону и обвил руками его шею. Бартон оттолкнул его с такой силой, что немец отлетел к стене и еле удержался на ногах, ухватившись за край стола.

— Удивительно, — произнес Геринг неожиданно ясным голосом; казалось, он пришел в себя. — В тот день, когда я прибыл сюда, какой-то человек расспрашивал меня о вас. Он подробно описал вашу внешность, он знал ваше имя. Я ответил, что хорошо вас знаю — даже слишком хорошо — и надеюсь никогда больше не увидеть снова. Он просил известить его, если я вас встречу. Он даже обещал вознаградить меня за труды.

Бартон не стал тратить времени даром. Он бросился к Герингу и схватил его обеими руками. Его ладони были небольшими и изящными, но Геринг сморщился от боли.

— Что вы хотите сделать? — простонал он. — Собираетесь опять убить меня?

— Я не трону вас — если вы скажете имя человека, который так интересовался мной. Иначе...

— Ну, действуйте! Убейте меня! — хрипел немец. — Что с того? Я проснусь снова, где-то в другом месте, в тясячах миль отсюда, там, где вы не достанете меня...

Бартон указал на ящик из бамбуковых планок, стоявший в углу хижины. Предполагая, что Геринг хранит в нем запас наркотика, он резко произнес:

— Да, но вы проснетесь без него! Где еще вы достанете столько Жвачки?

— Идите к дьяволу! — завопил Геринг, пытаясь вырваться и схватить ящик со своим сокровищем.

— Имя! Скажите мне его имя, или я швырну эту дрянь в Реку!

— Эгни! Роджер Эгни! Он живет в хижине под оградой Круглого Дома!

— Я разберусь с вами потом, — сказал Бартон и сильно ударил немца по шее ребром ладони.

Он повернулся к выходу из хижины, внезапно уловив там какое-то движение. Серая тень, согнувшаяся у дверного проема, метнулась прочь. Бартон бросился за ним; через минуту они петляли среди высоких дубов и сосен на склонах холмов. Здесь было темно, и преследуемому удалось скрыться среди высокой травы и зарослей кустарника.

Бартон перешел на легкую рысцу, осматриваясь по сторонам и пытаясь обнаружить белое пятно — отблеск звездного света на лице или обнаженной коже человека. Он надеялся, что этик не покончит с собой немедленно, так как разработал целый план для извлечения информации из чужака. Бартон собирался пустить в ход свои способности гипнотизера, но, прежде всего, следовало поймать этика. Агент мог иметь какой-то способ для быстрой связи с соплеменниками; возможно, уже сейчас он говорил с ними — где бы они ни находились. Если так, скоро они появятся здесь на своих летающих машинах и тогда его, Бартона, дела будут плохи.

Он остановился. Он потерял след своей добычи и все, что ему теперь оставалось — быстро поднять Алису и остальных — и бежать. Пожалуй, они успеют добраться до гор и спрятаться там на некоторое время.

Но сначала он должен осмотреть хижину Эгни. Конечно, вероятность застать его там была невелика, но не мешало в этом точно убедиться.