ЖИЛИ-БЫЛИ МОСКВИЧИ 1 page

Дом — полная чаша

В области этнографии средневековой Москвы и средневековой России исследователи добились значительных успехов, детально описав классическую этнографическую триаду «жилище, одежда, пища». Богатый материал для этого дают письменные источники (документы и описания иностранцев), а также результаты археологических исследований. Опираясь на труды предшественников, мы можем представить себе, как выглядели дома столичных жителей, как протекала повседневная жизнь московской семьи той эпохи.

Дом зажиточного горожанина состоял из нескольких групп помещений — парадные комнаты, покои хозяина дома, женская и детская половина, хозяйственные и служебные помещения. Если с отцом жили взрослые сыновья или дочери, они также имели собственные комнаты.

Для хозяйственных нужд обычно отводился подклет. В источниках говорится о жилых и «глухих» подклетах. Вероятно, в первом случае это было пространство на первом этаже под жилыми комнатами хозяев, которое также могло использоваться под жилье (чаще всего для слуг), а во втором — не имевшие отдельного входа помещения первого этажа, в которые спускались сверху^{507}.

Подклет существовал и в одноэтажных избах. В этом случае он представлял собой врытый в землю сруб, в котором находился хозяйственный подпол. 55-я глава «Домостроя» была посвящена тому, как «в клетех, и в подклетех, и в онбарех устроити всякая порядня ключнику по государеву наказу». Под клетью в данном случае имеется в виду отдельное срубное помещение хозяйственного назначения, а вот подклет мог подразумеваться как первого типа (условно говоря, первый этаж), так и второго — подземное хранилище, подпол. М.Г. Рабинович, проанализировав описания московских дворов XVI—XVII веков, встретил упоминания о шестнадцати «поземных» избах и тринадцати домах на подклетах, при этом первые были у феодалов, а вторые — у посадских людей^{508}.

В княжеском, а затем царском дворце подклеты использовались не только для хозяйственных нужд. Здесь жили княжеские слуги и другие зависимые люди, а в московскую эпоху располагались приказные учреждения, стрелецкие караулы, жилье дворцовых служителей, «мыленки».

В богатом доме высокое парадное крыльцо (оно по традиции называлось «красным») вело прямо на второй этаж Посетитель попадал в красиво отделанные сени, а оттуда — в жилые помещения. Аналогичным образом был организован и вход в главную парадную залу царского дворца — Грановитую палату, также стоявшую на высоком подклете. Комната для приемов именовалась «передней», реже — «столовой». По отношению к помещениям второго этажа упоминалось также общее наименование «горница», поскольку они были «горними» — верхними. Иногда «передняя» и «столовая» существовали отдельно: в первой хозяин беседовал с гостями, садившимися на лавки у стен, во второй происходили пиршества.

Такова, например, была царская «передняя» в Теремном дворце. И.Е. Забелин пишет: «Приемной комнатой была передняя, поэтому главный предмет ее уборки, который обращал на себя внимание, было царское место, стоявшее в переднем углу, или же большое кресло, соответствовавшее по своему значению упомянутому месту. Затем никакой другой мебели, кроме обычных лавок у стен, в передней не было. Гостей приглашали садиться на эти лавки по старшинству, более почетных ближе к креслам или к месту»^{509}.

Войдя в «переднюю», гость первым делом искал взглядом иконы, помещавшиеся в «красном углу», чтобы сотворить молитву, а уже затем общался с хозяином. «Образа ставились в переднем углу покоя, и этот угол задергивался занавесом, называемым застенок, — писал Н.И. Костомаров. — Сверх того, каждый образ поодиночке задергивался привешенным к концу его убрусцем, а внизу спускался кусок материи, называемый пеленою. Застенки, убрусцы и пелены у богатых людей унизывались драгоценными камнями и дробницами (металлическими блестками), особенно по концам, а иногда на них вышивались изображения святых. Убрусцы и пелены переменялись на образах и в известные праздничные дни привешивались более нарядные, чем в будни и посты. Перед иконами висели лампады и стояли восковые свечи. Между всеми образами, стоявшими в одном углу, был один главный, поставленный на первое место посредине угла»^{510}.

Иконы, или «образа», особо ценились людьми Средневековья. В духовных грамотах или описях приданого богатых и знатных людей они перечисляются десятками. Например, князь Д.М. Пожарский в 1642 году «благословил» своего сына Петра: «…образ Пречистые Казанской в серебряном киоте; да образ в киоте их ангел, оклад чеканной; да образ Пречистые Богородицы… да образ Зосимы и Савватея чеканной в киоте ж». Сыну Ивану были завещаны «образ Пречистые Богородицы Знамение, да образ Николая Чудотворца в киотах, да Минеи месечные, да Макарий Унежской, да Пафнотей Боровской чюдотворец». Иконы, находившиеся в «крестовой палате» (домашней молельне), князь велел разделить «детем моим пополам», а образа «в постельной у княини в хоромех» должны были отойти его вдове, «потому что теми образами нас с нею на свадьбе благословили».^{511}

Вероятнее всего, главной иконой в доме князя Д.М. Пожарского была Казанская икона Божией Матери, с чьим чудотворным заступничеством он связывал освобождение Москвы от поляков в 1612 году. Очевидно, находилась она в «передней», а не в «крестовой» («моленной»).

Сохранился перечень икон из «столовой палаты» князя В.В. Голицына: «Образ Распятия Господня на кипарисе; по правую сторону образ Пресвятые Богородицы, а по левую сторону образ Иоанна Богослова; ризы и поля наклеены розных цветом объярьми и отласы, венцы медные с лучами. Перед тем же образом лампада медная, вызолочена, да завесь — тафта рудожелтая. Цена лампаде рубль, а завесу 6 рублев. Итого 7 рублев…» Так же описаны и два других образа из «столовой палаты» — Богоявления Иоанна Предтечи. Как видим, Голицын не стремился удивить посетителей количеством икон, зато в палате висели целых 15 портретов («парсун») русских государей, польских королей и еще двух человек, оставшихся неизвестными составителям описи имущества князя. Была у Голицына и «крестовая палата». Помимо икон там были, по-видимому, и картины религиозной тематики («в рамех: Отечество, и Пресвятые Богородицы, и апостолов, и иных святых, писан по полотну»), а кроме того — портреты, книги (среди них, как уже говорилось, и светские, и даже Коран), герб князей Голицыных. Вероятно, князь не только использовал «крестовую» для молитв, но и хранил там значительное число различных предметов обихода: часы, посуду, мебель, одежду, шкатулки, ткани и пр.^{512} В домах москвичей победнее, конечно, не было ни такого количества икон, ни особой молельни, однако два-три образа обязательно помещались на видном месте.

Печь, стоявшая в парадной комнате, была выложена изразцами, в XV—XVI веках терракотовыми, в XVII столетии — поливными муравлеными. В домах зажиточных москвичей верхние этажи нагревались трубами, шедшими от печей нижнего яруса и также украшенными изразцами. Дымоходы завершались изразцовыми коронками и шатерчиками, а «для птичьих гнезд, для галок и для сору» защищались медными решетками^{513}.

Печь была основой существования жилого дома. В наиболее ранних источниках упоминается жилище только двух видов — изба и клеть. Наличие печи являлось главным отличием «истобки» от клети — хозяйственной постройки.

Печи домонгольского времени имели полусферическую форму с топкой внизу и отверстием для выхода дыма наверху. Однако при отсутствии дымохода искры, вылетавшие через верхнее отверстие, представляли большую пожарную опасность. Позднее (возможно, на рубеже XV—XVI веков) появились печи кубической формы, у которых дым выходил через топку. Они быстрее нагревались, лучше держали тепло и были менее опасны в пожарном отношении. Дым от них выходил через щели в потолке или верхнее волоковое окошко. На некоторых миниатюрах XVI столетия изображены дымовые трубы («дымницы»), которые выводили дым из избы — но не от самой печи, а из помещения. Ранние печи были глинобитными, а с XV века стали появляться каменки и кирпичные печи^{514}. В жилище простого москвича печь служила и для отопления, и для готовки, а в богатой усадьбе варили, жарили и пекли отдельно — на печах, стоявших в поварнях.

Вернемся теперь в парадную «хоромину» богатого московского дома. Мебель «передней» или «столовой» горницы состояла из лавок и столов; в XVII веке стали более широко распространяться кресла, стулья, шкафы. Лавки, плотно примыкавшие к стенам, изготавливались и «опушались» (украшались резьбой по нижнему краю) плотниками при строительстве дома. Подлавками иногда делали небольшие рундуки — ящики с подъемными крышками. И.Е. Забелин пишет: «Лавка, находившаяся у входных дверей комнаты, в заднем углу, называлась коником, может быть, потому, что ею оканчивалась линия лавок, что она служила концом комнатных или избных лавок. Под нею, как в самом удобном месте, почти всегда устраивался рундук, ларь, служивший для поклажи разных вещей из хоромного убора». Лавки обивали войлоком, а поверх него либо драпировали той же тканью, которой были обиты стены в помещении, либо покрывали «полавочниками». В будние дни стелились «полавочники» попроще, суконные, а в праздники и во время приема гостей — понаряднее, шелковые или бархатные, разных цветов, иногда вышитые. Такие же куски материи — «наоконники» — украшали подоконники. Иногда на лавки клали тюфяки или «бумажники» — матрасы^{515}.

Столы большого размера предназначались для трапезы. Небольшие столы в царском дворце и домах вельмож расписывались «травами» (узорами), символическими изображениями, «притчами» из Священного Писания. Они делались чаще всего из дуба или липы с круглыми, овальными, четырехугольными, восьмигранными столешницами, с выдвижными ящиками, на точеных, резных или «львиных» ногах. Столовая доска иногда могла быть каменной — мраморной или аспидной (из черного сланца). Со второй половины XVII века начали распространяться «немецкие» и «польские» столы, еще более изысканно украшенные инкрустацией и другими приемами декоративного искусства той эпохи. Столы также покрывались — в обыденное время сукном, в праздники — коврами или «подскатертниками» из дорогих тканей; скатерти же появлялись на них во время трапезы^{516}.

За столами сидели на скамьях, опиравшихся на четыре ножки или глухие ноги из целой доски. Скамейная спинка могла быть перекидной на обе стороны — такие скамьи именовались «переметными» или «опрометными». На больших «спальных» скамьях отдыхали днем, для чего на одном конце у них делался «взголовашек». Скамьи также покрывали или обивали тканями. Реже встречались кресла и стулья — в основном иноземной работы. Вероятно, отечественное происхождение имели «стольцы» — маленькие круглые или четырехугольные табуреты^{517}.

Дополняли интерьер парадной залы богатого дома «шафы» (шкафы), поставцы (полки), рундуки, скрыни (шкафы с выдвижными ящиками типа комодов). В шкафах и на поставцах стояла дорогая посуда, а на рундуках и скрынях — различные «диковины»: часы, «арганы» (органы) и пр. Стены, как уже говорилось, украшали «парсуны», карты («чертежи»), гравюры и, видимо со второй половины XVII века, живописные полотна. Свет в помещение попадал через слюдяные или стеклянные «косящатые» окна, а с наступлением темноты оно освещалось восковыми или сальными свечами, которые ставились в паникадило или в «шендан» (шандал) — подсвечник, стоявший на столе или на полу или крепившийся к стене. В царском дворце и у вельмож были дорогие серебряные шандалы — например такой: «птица, вверху позолочена сама себя ест; в середине два человека, мужеск пол в левой руке держит рукавицу перщатую, а женский пол держит мужика по правую руку»^{518}.

Примером того, как эта мебель и предметы интерьера сочетались друг с другом, может служить «столовая палата» князя В.В. Голицына. Помимо уже упомянутых икон и произведений искусства в ней находились три стола (два из них имели аспидные столешницы, а третий — вероятно, обеденный — был дубовым), семь скамей «опрометных», 22 стула, шкафы с серебряной и стеклянной посудой, рундук со стоявшими на нем «ар-ганами» в соседстве с «домброй большой басистой», большое и дорогое паникадило, «шенданы», подсвечники и пр.^{519}

Голландец Н. Витсен, побывавший в 1665 году в гостях у богатого московского купца Аверкия Степановича Кириллова, был более скуп на описание его дома, чем оценщики имущества опального Голицына:

«Я посетил Аверкия Степановича Кириллова, первого гостя, которого считают одним из самых богатых купцов. Он живет в прекраснейшем здании; это большая и красивая каменная палата, верх из дерева. Во дворе у него собственная церковь и колокольня, богато убранные, красивый двор и сад. Обстановка внутри дома не хуже, в окнах немецкие разрисованные стекла. Короче — у него все, что нужно для богато обставленного дома: прекрасные стулья и столы, картины, ковры, шкафы, серебряные изделия и т. д. Он угостил нас различными напитками, а также огурцами, дынями, тыквой, орехами и прозрачными яблоками, и всё это подали на красивом резном серебре, очень чистом. Не было недостатка в резных кубках и чарках. Все его слуги были одеты в одинаковое платье, что не было принято даже у самого царя»^{520}.

Как видим, парадные помещения старомосковских палат производили впечатление. Теперь постараемся составить представление о других комнатах богатого московского дома эпохи Средневековья. По-видимому, женская и мужская его части не обязательно были разнесены по разным этажам, хотя, очевидно, для светелок — женских комнат, где занимались рукоделием, — отводился верхний этаж постройки. Можно предположить, что ближе всего к парадным помещениям располагался кабинет хозяина, который именовался «комнатой». Правда, не во всех богатых домах такой кабинет существовал. Например, В.В. Голицын, человек образованный и много работавший с бумагами, без него обходился. Возможно, кабинетом князю служила «крестовая палата», где, помимо прочей мебели, стояли столы, а среди утвари были приборы для письма — чернильница и «песошница» (написанное посыпали песком, чтобы чернила быстрее сохли и не размазывались)^{521}.

В монументальном труде о быте русских царей И.Е. Забелин уделил значительное внимание кабинетам царей и других членов царской фамилии. Он отмечает: «Комната, в собственном значении, была кабинетом или вообще таким помещением, в котором оставались большую часть дня. Поэтому она ближе может ознакомить нас со вкусами и потребностями повседневной жизни в царских хоромах». Каждый хозяин обставлял кабинет в соответствии со своими интересами и вкусами. Очень хорошо это проиллюстрировал Забелин: «Книга церковных поучений или церковно-исторических сказаний, житий и т. п. сменялась иногда шахматною доскою или, особенно на женской половине, какими-либо предметами мастерства и работ, которые нужно было осмотреть, обсудить, рассказать и приказать, чего хочется и что нужно делать, а нередко и предметами собственного рукоделья. Кто особенно прилежал книжному учению, у того на комнатном столе чаще встречались книги, чем другие предметы, у того и в комнате стояла особая книгохранительница с запасом избранных, или наиболее необходимых, так сказать, настольных книг, для душевного спасения»^{522}.

Чаще всего «комната» служила хозяину дома для работы: в ней создавали литературные произведения, вели переписку, занимались бухгалтерскими подсчетами. Поэтому главное место в ней занимали стол и кресло, нужные для работы книги и документы, письменные принадлежности. Забелин описывает рабочий стол царей: «Чистая бумага… большею частию резалась на столбцы, которые по написании подклеивались один под другой, для чего на столе находилась и клеельница с клеем. Письменный прибор заключался в чернильнице с песочницею и с трубкою, где перья мочить. Перья государь употреблял обыкновенно лебяжьи. Знатные люди в то время редко писали гусиными. Кроме того, были перья с карандашами и с грифелями для записок в книжках левкасных, пергаментных и каменных или на грифельных досках… В числе царских вещей, описанных в 1611 г. по случаю их продажи в уплату жалованья находившимся тогда в Москве польским ротам, между прочим была чернильница серебряна, в ней свистелка серебряна с зуботычками да с уховерткою. Свистелка нужна была для призыва слуг и заменяла в то время теперешний колокольчик. Зуботычка есть собственно зубочистка, предмет, вместе с уховерткою, необходимый в повседневной жизни»^{523}. Письменный прибор также мог включать в себя «осла» (оселок), «монастырек» (готовальню), нож для очинки перьев, свечные ножницы и прочие принадлежности. Эти предметы упоминаются не только среди царского имущества, но также в описях «животов» бояр Н.И. Романова, А.С. Матвеева и В.В. Голицына.

Цари Михаил Федорович и Алексей Михайлович для чтения и письма пользовались очками. «У царя Михаила Федоровича (1636 г.), — пишет И.Е. Забелин, — находим двои очки во влагалищах в серебряных; на одном влагалище была надпись: “очки князь Олексея Васильевича Приимково-Ростовского”. Оно было украшено с одной стороны клеймом с двумя львами, а на другой стороне был изображен инрог… со змием дерется. У других очков у влагалища по сторонам резаны в травах птицы… У царя Алексея Михайловича в 1676 году были очки большого стекла, в золотой оправе, в серебряном, местами позолоченном, влагалище»^{524}.

Каждый кабинет обставлялся и украшался различными предметами роскоши и «диковинами». Это были часы, различные музыкальные инструменты и автоматы («арганы», «цымбалы»), драгоценная посуда, небольшие скульптуры западноевропейского производства, картины, карты («чертежи»), зеркала, шкатулки, ларцы и прочие затейливые вещицы, радовавшие глаз хозяина и удивлявшие гостей. Например, среди имущества боярина Н.И. Романова были «2 яблока немецкия большия, писано на них землемерие на стоянах в кольцах медных на верху по колечку медному»; понятно, что речь идет о глобусах. Для полноты картины следует добавить клетки с птицами — попугаями, канарейками, снегирями, щеглами, перепелками и др.

Следующей комнатой была «крестовая палата». В богатых усадьбах имелись домовые церкви, что не исключало наличия «крестовой» (так, например, было в доме В.В. Голицына). Одна стена такой молельни представляла собой иконостас, здесь же хранилась всякая домашняя «святость»: кресты, панагии, частицы мощей святых в специальных ковчежцах, особо чтимые предметы из Святой земли, священные книги и жития святых, четки, «лествицы» (лестовки — особый вид плетеных четок). Здесь стоял аналой, на который клался молитвенник. В «крестовой» совершали утренние и вечерние молитвы, могли проходить церковные службы, особенно если владелец усадьбы не имел домовой церкви.

Самой удаленной комнатой была «постельная» или «спальная». В домах среднего достатка спали на лавках, которые делались шире обычных, а в богатых хоромах были кровати. Старинная русская кровать, по объяснению И.Е. Забелина, «была в настоящем смысле кровом, в роде сени и шатра». Над ней возвышался балдахин, именовавшийся «небом» или «подволокой». Шился он из камки — шелковой материи с узором, образованным блестящим атласным переплетением нитей на матовом фоне, — и украшался кружевом и кистями; по «небу» вышивались орнаменты, изображения людей и зверей. Деревянные части самого ложа украшались резьбой, росписью, позолотой, обивались дорогими тканями, иногда в изголовье вставляли зеркала. Очень высоко ценились кровати «немецкие» (иноземной работы). В 1654 году после смерти Н.И. Романова его «немецкая» кровать «с завесом» по воле государя досталась князю Я. К Черкасскому^{525}. Князь являлся состоятельным человеком, однако, вероятно, обрадовался подарку

«Немецкая» кровать могла стоить и 150 рублей (упоминается в описях имущества князя В.В. Голицына), и даже 2800 рублей — именно за такую цену была куплена пышнейшая кровать, которую в 1662 году царь Алексей Михайлович отправил в дар персидскому шаху^{526}.

В царском дворе и в домах вельмож кровать не была в полном смысле супружеским ложем. Обычно муж и жена спали раздельно. У князя В.В. Голицына и его супруги Евдокии Ивановны было несколько разных спален, но не было общей. Отдельная «постельная» была и у жены князя Д.М. Пожарского Феодоры Андреевны^{527}. Г.К. Котошихин пишет: «И на празники господския, и в воскресные дни, и в посты царь и царица опочивают в своих покоех порознь; а когда случитца быти опи-чивати им вместе, и в то время царь по царицу посылает, велит быть к себе спать, или сам к ней похочет быть»^{528}. В таких случаях стелилась «постель большая пуховая»: «…наволока тафта желта, верхняя наволока полотняная бела полосата. Бумажник (тюфяк из хлопчатобумажной ткани, который всегда лежал под постелью. — С.Ш), наволока тафта червчата, верхняя наволока полотняная ж полосата. Взголовье (подушка во всю ширину кровати. — С Ш.) пуховое, наволока тафта червчата, верхняя наволока полотняная полосата. Две подушки пуховыя, наволочки куфтерныя желты, верхния наволочки полотняныя. Две подушечки пуховыя, наволочки отлас червчат. Одеяло камка кизыл-башская по серебреной земле травы шолк гвоздичен, зелен, празелен, червчат; в травках листье золотное с розными шолки; грива (кайма) отлас золотной по зеленой земле полосы с белым да с червчатым шолком; испод и опушка горностайная. Одеяло холодное камка кизылбашская цветная по белой земле листье золото в травах; грива отлас золотной по лазоревой земле; подкладка тафта лазорева»^{529}. «Односпальная» царская постель была убрана гораздо проще.

На полу лежал «ковер цветной велик», а на нем стояли «две колодки сафьянные червчаты», приставлявшиеся к кровати, чтобы на нее легче было взбираться. Помимо перин, подушек и одеял в «постельной» палате держали белье, часть одежды и находились предметы для утреннего туалета: зеркала (чаще всего небольшие, хранившиеся в ларцах), гребни, щетки, у женщин — белила, румяна и другая косметика. Как ни удивительно, уже в XVII веке по утрам некоторые знатные москвичи вставали по будильнику. Например, у Алексея Михайловича еще в его бытность наследником в спальне был «будильник на стоянце меденом, наверху немчин с копьем»; его брат царевич Иван просыпался под звуки, которые издавали «часы боевые с будильником и с дробным перечасьем медные прорезные теремчаты позолочены четвероугольны с дву сторон стекла вставлены хрустальные круглые; на поддоне деревянном черном, у поддона 4 подножка медные луженые. Интересно, что первые часы появляются в домашнем быту еще в XVI веке. Это были настенные часы царя Симеона Бекбулатовича, которые находились в его хоромах в селе Кушалино Тверского уезда»^{530}.

Из «постельной» палаты через сени часто устраивали переход в «мыльню» — домашнюю баню.

По всей видимости, женская половина дома в основном повторяла мужскую: у цариц и боярынь были свои «комнаты», где преобладали, конечно, предметы, связанные с рукоделием (в первую очередь с шитьем и вышивкой), и «постельные» палаты. Опись дома В.В. Голицына упоминает об отдельных кладовых у каждого из супругов. Перечень добра княгини Евдокии Ивановны не отличается оригинальностью. Она хранила посуду, одежду (как мужскую, так и женскую), постельное белье; были тут и сладости: «ковришка сахарная большая», «в коробье 12 голов сахару», «4 коробье с постилами, с сахарами и с ковришки» и др.^{531} Специфическими помещениями были светелки — комнаты с большими окнами (иногда они делались даже в крыше), в которых женщины и девушки шили и вышивали. Эти комнаты, располагавшиеся на верхних ярусах дворца или богатых хором, назывались также «теремами» или «чердаками». С «чердака» мог быть устроен выход на «гульбище» — балкон с резными перилами. Как можно видеть, фольклорный образ царицы или княгини, тоскующей по мужу в высоком тереме, либо царевны, ожидающей там же суженого, имеет вполне реальную историческую основу

Неизвестно, имелись ли в богатых старомосковских домах детские комнаты. Во дворце у царевичей и царевен были свои помещения. Сыновья князя В.В. Голицына, к моменту составления описи уже достигшие «совершенного возраста», также жили в собственных комнатах. Учитывая то, что юный барич или боярышня были окружены заботой кормилиц, «дядек» и нянек, можно предположить, что отдельное помещение, подобное позднейшей детской, существовало где-то поблизости от апартаментов хозяйки дома.

Дополняли комплекс богатого старомосковского дома многочисленные подсобные помещения — «казенные палаты» (кладовые), чуланы, каморки, а также «людское жилье» (комнаты для слуг), богадельни и т. п. Особое место в архитектурном комплексе боярской усадьбы занимали башни-«повалуши», существовавшие в архитектуре городской усадьбы еще в домонгольское время и широко распространенные в XVI—XVII веках.

Царский дворец и дома вельмож и крупного купечества богато украшались как снаружи, так и изнутри. Фасады (как каменные, так и деревянные) декорировались резьбой, росписью и позолотой; кроме того, в каменные иди кирпичные стены вставлялись изразцы. Над воротами и входами в дом помещались иконы. «Хоромный наряд» — внутренняя отделка дома — состоял из «плотничного» (деревянные пол, потолок, лавки, резные детали) и «шатерного» (обивка стен и мебели тканями). Собственно, название «обои» для стенового покрытия пошло с тех времен, поскольку стены в богатом доме почти всегда обивались материей. Для этого использовались холсты и полотна, по которым потом наносился рисунок — «травчатый» или «аспидный». Иногда применялись западноевропейские шпалеры — безворсовые ковры-гобелены, которыми обивали как стены, так и потолок.

В избе простого горожанина

Большинство москвичей жили гораздо скромнее. Согласно данным археологии, в XIII—XV веках большинство домов в Москве состояло из одной рубленой клети (от 3,5x3,5 до 6 x 6 метров). Ее могла разделять пополам деревянная стена, в результате чего образовывались два помещения: «истобка» с печью и «светлица» (по отношению к избе, топившейся по-черному, она была светлой). С крыльца входили в светлицу, а через нее — в теплую избу.

В XVI—XVII веках такие одно- и двукамерные посадские дома продолжали существовать, однако были широко распространены трехкамерные, состоявшие из избы, сеней и клети. В это время на московском посаде встречаются жилища, сочетавшие избу, сени и чулан или избу, сени и «повалушу». Вот одно из описаний такого «трехкаморного» дома XVII столетия: «…горница белая на глухом подклете да горница черная на глухом же подклете, меж ними сени… да под сенями погреб»^{532}.

Такая планировка предполагала проживание всей семьи зимой в одном помещении — черной избе. Летом для жилья и сна могли использоваться холодные клети, чуланы и «повалуши». Сени в данном случае являлись коридором и местом хранения различных предметов. Если в хоромах богача существовали отдельные помещения для приема гостей, молитвы, работы, проживания хозяина и хозяйки, то в доме рядового москвича были соответствующие зоны, расположение которых и внутреннюю планировку жилища определяла печь. Она ставилась слева или справа от входа, устьем к противоположной стене, и занимала целый угол. По диагонали от нее находился «красный угол», где располагались иконы. У рядового москвича их было немного, однако их также украшали окладами, занавешивали, зажигали перед ними лампады. Под иконами сажали почетных гостей — здесь была парадная часть дома.

Напротив печного устья находился «бабий кут» (угол) — место для стряпни и женских работ; здесь стояла деревянная и глиняная (реже — металлическая) посуда, находились прялка и другие инструменты женского рукоделия. Четвертый угол избы, по диагонали от «бабьего», предназначался для мужских работ. Здесь же, на лавке-конике (койнике, койке), под которым в «задвижной залавке» хранились различные ценности, спал сам хозяин дома.

Мебель в избе была простая: лавки, крепившиеся к стенам, переносные стол и скамьи. Последние, как и лавки или полати с боковой стороны печки, могли использоваться для сна. На стены набивались полки, именовавшиеся «грядками». Освещалась изба лучиной, пучки которой вставлялись в металлические кованые светцы, ввинченные или вбитые в деревянные стены. Использовались также масляные светильники — плошки, в которые опускался фитиль. В избе было темно из-за дыма курной печи, однако древние обитатели таких жилищ говорили: «Горечи дымные не претерпев, тепла не видати»^{533}.

«Домострой» предписывал блюсти чистоту в доме: «Стол и блюда и ставцы и лошки и всякие суды и ковши и братены, воды согрев, из утра перемыти и вытерьти и высушить, а после обеда такоже и вечере, а ведра и ночвы (лотки. — С. Ш.) и квашни и корыта и сита и решета и горшки и кукшины и корчаги також всегды вымыта и выскресть и вытерть и высушить и положить в чистом месте, где будет пригоже». В случае, если в посуде осталась еда, автор «Домостроя» протопоп Сильвестр советовал: «…то бы покрыто было чистоты ради… и повязано от тороканав и от всякия нечистоты». Покончив с посудой, хозяйке предстояло приняться за сам дом: «…изба и стены и лавки и скамъи и пол и окна и двери и в сенех и на крылцы вымыть и вытерть и выместь и выскресть, всегда бы было чисто и десницы и нижнее крылце все бы то было измыто и выскреблено и вытерто…» Перед крыльцом надо было положить сено, у входа — рогожку или ветхий войлок для вытирания ног, а в плохую погоду менять то и другое^{534}.

Эти, в общем, довольно банальные правила хорошие хозяйки знали и следовали им и без наставлений. Интересен перечень посуды, имевшейся в посадском доме: блюда, ковши, братины, горшки, кувшины, сита, решета, ложки и пр. При археологических раскопках такие предметы находили неоднократно. Пищу в печи готовили в горшках, в них же и подавали. Затем появились специальные, парадные горшки, украшенные орнаментом, которые и ставились на стол. Употреблялись также глиняные сковороды-«латки», имевшие полые глиняные ручки с отверстиями, в которые вставлялись деревянные рукояти. В зажиточных домах употребляли металлические сковороды. Металлические котлы в повседневном городском быту не употреблялись, их использовали для варки пива. Например, в описи имущества Н.И. Романова перечислены «в пивоварне котел большой железной пивной в очаге ведро во 140. Другой котел железной же в очаге в 16 ведер. 2 котла медных один ведр в 16, а другой в 12»^{535}. Котлы брали с собой в путешествия, когда предстояло готовить на открытом огне.