Часть первая. 8 page

Ближе к Сретенским воротам Земляного города находилась черная Панкратьевская слобода, получившая наименование по храму Священномученика Панкратия. Кроме ремесленников разных специальностей в 1638 году здесь жили служилые люди — казаки. По другую сторону Сретенки, также у стены Земляного города, существовала стрелецкая слобода. В 1657 году командиром размещавшегося здесь стрелецкого полка был Василий Пушечников, и слободской храм именовался церковью Троицы, что «в Васильеве приказе Пушечникова», а также «в Листах». Эта церковь, возведенная в 1651 —1661 годах, сохранилась до нашего времени. На ее строительство из приказа Большого дворца в 1657 году было заимообразно выделено 150 тысяч кирпичей. Отдать этот долг стрельцы не торопились либо не могли, и царь Алексей Михайлович распорядился его простить «за поимание и привод в Москву бунтовщика Стеньки Разина с товарищами». После ликвидации стрелецких полков в 1699 году храм получал государственное содержание — ругу, однако было предписано: «…давать сполна, покамест вместо стрельцов иных чинов люди будут на их местах жить, а того смотрить накрепко, чтоб той дач при прямых прихожанах не было»^{118}.

С 1685/86 года полком командовал стольник Лаврентий Панкратьевич Сухарев. Во время противостояния Петра I с сестрой-царевной Софьей в 1689 году Сухарев со своим полком одним из первых перешел на сторону молодого государя. Согласно московскому преданию, Петр распорядился в знак признательности за поддержку возвести на месте Сретенских ворот Земляного города башню с часами и наречь ее именем полковника. На самом деле возведенная в 1692—1695 годах башня, великолепный памятник гражданской архитектуры XVII века, получила название Сухаревой по общепринятой традиции называть храмы и местности по фамилиям стрелецких командиров.

За Сретенскими воротами Земляного города в 1670—1671 годах была создана Мещанская слобода, заселенная выходцами из белорусских городов и селений, вывезенных в Москву во время русско-польской войны 1654— 1667 годов. Их называли мещанами, то есть горожанами (от белорусского «место» — город). Здесь жили белорусы, украинцы, поляки, евреи. Жители слободы подчинялись Посольскому приказу, имели выборное самоуправление и ряд налоговых привилегий, занимались ремеслами и торговлей. Особо славились своим искусством белорусские изразцовые мастера, которые принесли в Россию новые технические приемы. В 1672 году в слободе выстроили церковь Адриана и Наталии.

С Мещанской слободой соседствовала Троицкая, принадлежавшая Троицесергиеву монастырю. Слободской храм Святой Троицы был освящен в 1632 году. В приходе этого храма в 1718 году поселился сержант Александр Петрович Пушкин, прадед поэта. Судьба его была трагичной: в припадке ревности или сумасшествия он зарезал супругу Евдокию Ивановну (урожденную Головину), был арестован и умер в тюрьме.

Троицкая слобода находилась на высоком правом берегу Неглинной, и ныне ее храм (возведен к 1696 году) возвышается над Самотечной площадью. В Средние века здесь существовал Самотечный пруд, на который в праздник Крещения Господня приходили окунуться в прорубь священники церкви Святого Сергия Радонежского и ее прихожане-пушкари. На Самотеку река поступала из «трубы», в которую была заключена под стеной Белого города. Это гидротехническое сооружение и дало здешней местности наименование Труба, позднее — Трубная площадь и Трубная улица.

С другой стороны Неглинной, за стеной Белого города, на Трубе, находился Лубяной торг. Олеарий описывает его таким образом: «В этой части находится лесной рынок и вышеназванный рынок домов, где можно купить дом и получить его готово отстроенным [для установки] в другой части города через два дня: балки уже пригнаны друг к другу, и остается только сложить их и законопатить щели мхом»^{119}. Иностранные авторы справедливо замечали, что существование такого торга была связано с частыми пожарами, опустошавшими Москву.

Дворцовые слободы Занеглименья

Земли по другую сторону Неглинной, в северной части Земляного города, имели много общего с вышеназванными территориями. Здесь также была чересполосица военных, дворцовых, тяглых и иноземных слобод. Одной из крупнейших в этом районе была Бронная слобода, память о которой сохранилась в наименовании современных Малой и Большой Бронных улиц. В ней обитали мастера-оружейники, работавшие на нужды царского дворца. Слобода являлась одной из старейших в Москве — возникла на рубеже XV—XVI веков — и сохраняла свой уклад и подведомственность Оружейной палате до конца XVII столетия. Она была довольно крупной: по переписи 1638 года здесь находилось 328 дворов; в 1665-м — 224, из которых 41 пустовал.

Приходским храмом Бронной слободы была церковь Иоанна Богослова, каменное здание которой было выстроено в 1652 году, а в 1662— 1665 годах перестроено и сохранилось до наших дней. Эта церковь знаменита тем, что при ней существовала одна из первых в Москве школ. Второй приходской храм — Рождества Христова — именовался «в Старых Палачах», а впоследствии «в Старых Палашах», отчего и близлежащий переулок получил название Палашевского. Версия о том, что здесь жили мастера, изготавливавшие прямые кавалерийские сабли — палаши, явно несостоятельна, поскольку в документах XVII—XVIII веков встречается только один вариант — «в Старых Палачах». Несмотря на сомнения москвоведов, следует признать, что здесь располагалась слобода палачей, но к XVII веку она прекратила свое существование — ни одного представителя этой профессии в приходе храма Рождества Христова не встречается.

О московских палачах в источниках сохранились разрозненные свидетельства. Известно надгробие палача Марка Никитина (XVI век). В переписях Москвы также встречается упоминание о палачах, которые, правда, именуются «наплечными мастерами». Так, на Рождественке в 1620 году находился двор «наплечного мастера» Ивашки Варфоломеева. Любопытно также указание лейб-медика царя Алексея Михайловича, англичанина С. Коллинса: «Должность палача наследственна, и он учит детей своих сечь кожаные мешки». Существование слободы палачей допускали такие знатоки древней Москвы, как А.А. Мартынов, И.М. Снегирев и П.В.Сытин^{120}.

С восточной стороны к Бронной слободе примыкала Патриаршая. Святой патриарх Гермоген выстроил здесь церковь во имя своего покровителя — священномученика Ермолая, давшую название современному Ермолаевскому переулку. В 1683—1684 годах при патриархе Иоакиме здесь были вырыты три пруда, которые получили наименование Патриарших. Позднее два из них были засыпаны, однако древнее наименование сохранилось и по сей день. К Патриаршим прудам примыкала местность с красноречивым названием Козье Болото. Там был исток крупнейшего московского ручья — Черторыя, протекавшего под стеной Белого города и впадавшего в Москву-реку. Притоком Черторыя была речка Сивка, промывшая Сивцев Вражек.

Эти земли, протянувшиеся на западе Москвы от Патриарших прудов и верхнего течения Черторыя, были заняты по преимуществу дворцовыми слободами. Значительную часть из них составляли кормовые слободы, жители которых обеспечивали изобилие царского стола. Кормовые слободы занимали всё пространство между Никитской улицей и Арбатом (Смоленской). Память о них сохранили современные наименования переулков: Хлебный, Столовый, Ножевой, Скатертный, — а также Поварская улица. Переписи Москвы XVII века демонстрируют все разнообразие специальностей местных жителей: в 1668 году здесь обитали повара, сытники, хлебники, уксусники, помясы (мясники), винокуры, браговары, куретники, коровники, пивовары… Ножевники, скатертники и бочары занимались посудой и кухонной утварью. Бок о бок с ними проживало немало других дворцовых служителей: истопники, ключники, сторожа, сокольники, дрововозы, певчие. Среди них упоминается «накрачей» Иван Григорьев сын Кузов-лев — музыкант, игравший на накрах (керамических литаврах)^{121}. Ведал жителями кормовых слобод приказ Большого дворца, в составе которого находились Сытный, Кормовой и Хлебный дворцы. В 1701 году в нем служили 532 человека, в том числе 69 поваров и столько же хлебников, 44 помяса, 22 уксусника, восемь коровников, семь кислошников, девять куретников, четыре винокура, шесть браговаров, восемь квасоваров и др.

Рядом с кормовыми слободами находились и другие поселения дворцовых служителей. Так, современный Трубниковский переулок, протянувшийся от Арбата от Большой Никитской улицы, обязан своим происхождением Трубничьей слободе. Чем занимались населявшие ее трубники, также не вполне ясно. А.А. Мартынов полагал, что они были печниками, чистильщиками труб. С ним был согласен и П.В. Сытин, писавший, что здесь жили не только печники и трубочисты, но также «мастера казенных соляных варниц в XVII в. на Девичьем поле, выкачивавшие трубами раствор соли из земли». Таким образом, ученый свел в одну слободу одинаково называвшихся мастеров разных специальностей. Но существовало и другое значение слова «трубник» — трубач. Описывая индийских бояр, Афанасий Никитин писал: «А все их носят на кровати своей на сребряных, да пред ними водят кони в снастех златых до 20; а на конех за ними 300 человек, а пеших пятьсот человек, да трубников 10 человек, да нагарников (это уже упоминавшиеся выше накрачеи. — С.Ш.) 10 человек, да свирелников 10 человек». Трубники, места обитания которых встречаются в переписи 1665 года по соседству с двором накрачея Кузовлева, вполне могли быть царскими трубачами. Здесь же находился и «двор государев съезжий трубного ученья». Надо ли было учить трубочистов? Скорее всего, двор предназначался для подготовки музыкантов-трубачей^{122}.

Неподалеку от Трубничьей слободы находились царские Кречетный и Псаренный дворы, обслуживавшие государеву охоту. Местная церковь во имя Иоанна Предтечи «у Кречетного двора» впервые упоминается как каменная в 1657 году (ныне на ее месте располагается Дом Морфлота, выходящий на угол Нового Арбата и Новинского бульвара). Трубничью слободу окружали три стрелецкие слободы, а еще три были размещены в южной части Земляного города, у Арбатских и Чертольских (Пречистенских) ворот. Такая концентрация стрелецких слобод на западе столицы объясняется тем, что в XVII веке западное направление считалось более опасным, нежели восточное.

За Никитскими воротами Белого города располагался Федоровский мужской монастырь, основанный патриархом Филаретом (в миру Федором Никитичем Романовым) в ознаменование своего освобождения из польского плена. Когда 14 июня 1619 года владыка возвращался в Москву, сын-государь встречал его на Пресне, за стенами города. Далее шествие двигалось по Никитской улице, а духовенство вышло навстречу патриарху крестным ходом у стен Белого города за Никитскими воротами. Видимо, эти обстоятельства и повлияли на выбор места для будущей обители. В память о том, что он находился в заточении в Смоленске, Филарет дал обет устроить мужской монастырь во имя Смоленской иконы Божией Матери. Новую церковь освятили 1 февраля 1627 года: главный престол — в честь Смоленской иконы Божией Матери, располагавшийся в трапезной придел — во имя преподобного Феодора Студита.

Документы патриаршей канцелярии сообщают, как создавался монастырь: иконописец Назарий Истомин писал для него иконы, завершалась отделка храма, в Сусальном ряду купили подсвечники, в Иконном «променяли» деревянный напрестольный крест. Богослужебные книги поступили в новую обитель из патриаршей домовой казны и с Печатного двора, а частично были приобретены у торговцев Овощного ряда. В Котельном ряду купили «в церковь сосуды церковные потир, блюдца и копье и лжица», укропник медный и два деревянных ковшика, а позднее — два колокола и паникадило; в Железном ряду приобрели крест на Святые ворота. Было куплено также облачение: «ризы миткальные», «оплечье бархателное», «стихарь полотняной», «поручи бархателные», пошиты хоругвь и «пелены комчатые». Плотник Никита Онофриев с товарищами огородил монастырь заметом, поставив 50 прясел^[12]. Работы по организации обители проводились с 6 сентября 1626 года по 8 апреля 1627-го. Заключительным аккордом стал сбор братии. Шесть черноризцев «с рухлядью» были переведены сюда из Новоспасского монастыря, а из Симонова монастыря привезли «нищего старца». Обустройство монастыря продолжалось и впоследствии, из патриаршей казны неоднократно выдавались средства на платье, посуду, предметы быта. Так, 6 марта 1629 года старцы купили за восемь денег бадью с веревкой «черпати вода из колодезя», а 6 августа за пять алтын приобрели «доску сосновую, на чем капусту сечи про братию нашти»^{123}.

От Федоровского монастыря к Арбату тянулась Мастрюкина улица (Мамстрюков переулок), чье название связано с двором видного деятеля эпохи Смуты и царствования Михаила Федоровича боярина и воеводы князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского (ум. 1651). После кончины боярина владение было продано, а деньги розданы на помин его души. Перепись 1670 года отмечает здесь полтора десятка дворов, один из которых, принадлежащий стольнику Самсону Емельяновичу Бутурлину, находился на месте современного дома 7а по Никитскому бульвару, в котором скончался Н.В. Гоголь^{124}. Соседний с этим владением переулок к XIX веку приобрел более привычное для русского слуха наименование Мерзляковский.

Средневековый Арбат

Арбат впервые называется в летописи в 1475 году, когда в этом районе сгорел двор окольничего Никифора Басенкова, сына Федора Васильевича Басенка, вредного деятеля эпохи Василия II. Двор находился напротив Кремля, в районе позднейшей Воздвиженки, которая и в XVII веке часто именовалась Арбатом. Следующее упоминание встречается спустя 18 лет при описании страшного пожара, начавшегося от церкви Николы «на Песку» (так именовался храм в Замоскворечье, позднее получивший название Николы на Берсеневке). Пожар 1493 года, начавшийся от «копеечной свечи», был одним из крупнейших: «…летописец и старые люди сказывают: как Москва стала, таков пожар на Москве не бывал»^{125}. Он начался за рекой, потом огонь перекинулся в район Чертолья, охватил Арбат, Занеглименье, Кремль и Великий посад. В числе храмов, пострадавших от пожара, упоминается церковь Бориса и Глеба на Арбате.

В XV—XVI веках Арбатом (Орбатом) называли довольно значительный район в Занеглименье, от самой Неглинной до городских границ, вплоть до Новинского монастыря. Главная улица в этой местности именовалась (в пределах Земляного города) Арбатом, Смоленской и Воздвиженкой. Царский указ 1658 года предписал закрепить за ней название Воздвиженка, однако ее по-прежнему звали Арбатом вплоть до XVIII века, когда две ее части получили разные имена: от Кремля до Арбатской площади у одноименных ворот Белого города протянулась Воздвиженка, далее до границ бывшего Земляного города — Арбат.

Название «Арбат» имеет несколько объяснений. Историк князь М.М. Щербатов полагал, что оно происходит от восточного слова «арба». И.Е. Забелин выводил этот топоним от русского слова «горбат». В.К. Трутовский связывал Арбат и арабское «рабад», «рабат» — предместье. Есть и другие гипотезы, с разной степенью убедительности объясняющие странное название, однако ни одна из них не является окончательной^{126}.

В XVII веке к Арбату с обеих сторон примыкали слободы. У начала улицы с правой стороны размещалась черная Арбатская четверть сотни, с левой — дворцовые Иконная и Царицына слободы. Слободские храмы были освящены во имя Воскресения Словущего (с приделом Апостола Филиппа) и Афанасия и Кирилла Александрийских. Церковное предание гласит, что храм Воскресения в XVI веке находился на загородном дворе митрополита Филиппа (Колычева), осмелившегося обличать кровавые злодеяния Ивана Грозного и убитого по приказу царя. В источниках эта церковь впервые упоминается в 1631 году в описании Иконной слободы. В 1688 году были выстроены каменные храм и шатровая колокольня. Храм во имя Афанасия и Кирилла Александрийских возвели в XVI веке на подворье Кирилло-Белозерского монастыря. В Смутное время он был сильно разрушен и долго не восстанавливался. В конце XVII столетия было возведено его каменное здание, причем с 1681 года главным являлся престол во имя Спаса Нерукотворного Образа. К наименованию храма в Средние века прибавляли «на Сивцевом Вражке» — река Сивка протекала непосредственно за дворами Царицыной мастерской слободы по линии современного переулка Сивцев Вражек.

Украшением улицы являлась великолепная церковь Николы Явленного на Арбате, построенная в 1600 году «повелением царя и великого князя Бориса Федоровича»^{127}. Она была приходской для части стрелецкой слободы, располагавшейся по правую сторону улицы, за дворами черной Арбатской четверти сотни. Одноглавый храм с тремя ярусами кокошников получил посвящение по «явленному» образу Николая Чудотворца. В 1689 году у него появилась каменная шатровая колокольня. В 1696 году патриарх Адриан отпевал в этом храме окольничего Ивана Ивановича Чаадаева — видного дипломата, предка «басманного философа» П.Я. Чаадаева. В арбатской стрелецкой слободе стояли еще два храма — Николая Чудотворца и Спаса Преображения, оба именовавшиеся «на Песках». По другую сторону улицы, в дворцовой Плотничьей слободе, находился храм Николы в Плотниках, что дало Арбату еще два наименования: «улица трех Никол» или «улица святого Николая».

За Сивцевым Вражком вплоть до Пречистенки располагались дворы царской Конюшенной слободы. Здесь же стояла церковь Святого Власия, считавшегося покровителем домашней скотины (другой слободской храм был освящен во имя Иоанна Предтечи). Как мы помним, юго-западная часть города издревле была связана с великокняжеским, а затем и царским конюшенным хозяйством.

Низкий правый берег Москвы-реки к западу от Кремля (как и Васильевский луг) в древности был занят покосами, от чего и произошло название этой местности — Остожье, а позднее и улицы Остоженка. В XII—XIII веках по будущей Остоженке шла дорога на Киев (с XIV столетия этот путь пошел по Арбату через Смоленск). В XIV веке местность Остоженки занимало село Семчинское (Семцинское), упоминаемое еще в духовной грамоте Ивана Калиты. Память о нем сохраняла в XVII веке стоявшая на Остоженке церковь Успения Богородицы «в Семьценском селе». Неподалеку от нее на берегу реки у стены Земляного города располагался государев Конюшенный остожный двор. Рядом находились еще две слободы царских конюхов — на Остоженке и за Пречистенскими (Чертольскими) воротами Земляного города.

По обе стороны Пречистенки тянулись дворы двух стрелецких слобод, а за стеной Земляного города — обширная казенная Хамовная слобода, населенная мастерами Хамовского двора, одной из первых московских ткацких мануфактур. Центром слободы была великолепная церковь Николая Чудотворца в Хамовниках, сохранившаяся до наших дней (построена в 1679—1682 годах). В стрелецких слободах были расквартированы полки Афанасия Ивановича Левшина и Ивана Дмитриевича Зубова. Фамилии этих командиров дали прибавки к наименованиям слободских храмов: Покрова Богородицы в Левшине, иконы Божией Матери «Знамение» и Живоначальной Троицы в Зубове, а в настоящее время они сохранились в названиях Большого и Малого Левшинских переулков, Зубовского бульвара и площади.

Переписи 1669 и 1676 годов показывают, что эта местность, как и Арбат, была населена дворцовыми служителями, в первую очередь конюхами. Встречаются здесь также трубники, накрачеи, сурначеи (игравшие на духовых музыкальных инструментах — сурнах или зурнах), сытники, бараши, подключники, истопники, сторожа, певчие, стряпчие, ремесленники разных специальностей, дворяне и приказные (в основном дворцовых приказов)^{128}.

В конце XVII века Пречистенка и Остоженка стали заселяться крупными вельможами, возводившими здесь каменные хоромы. Два таких памятника сохранились до настоящего времени — «Белые палаты» и «Красные палаты». Первые были поставлены (1685—1688) по заказу боярина князя Бориса Ивановича Прозоровского (1661—1718) и перестроены (1712—1713). Хоромы Прозоровского (современный адрес — Пречистенка, дом 1) представляют собой обширные двухэтажные палаты «на погребах» Г-образной формы, в отличие от большинства других палат того времени не укрытые в глубине двора, а ориентированные на проезжую часть улицы. В центре здания находилась арка, выводившая в парадный внутренний двор.

«Красные палаты» находятся на стрелке Пречистенки и Остоженки. Их возвели в 1680-х годах для боярина Бориса Гавриловича Юшкова (? —1713), «дядьки» царя Ивана V. Дом Юшкова на Остоженке — двухэтажное величественное здание, первоначально имевшее еще один — деревянный — этаж. Внизу располагались хозяйственные помещения, второй этаж предназначался для приемов, третий был жилым. Соединяла их винтовая лестница. Здание выходило торцом на Остоженку, а лицевым фасадом, декорированным пышными наличниками, было обращено к Чертольским воротам Белого города.

В этой же части города находился один из древнейших женских монастырей Москвы — Зачатьевский, предшественником которого являлся Алексеевский, о котором уже шла речь. После переноса Алексеевского монастыря в Чертолье это место некоторое время находилось в запустении. Царь Федор Иванович, не имевший детей, в 1584 году выстроил здесь по обету храм в честь Зачатия праведной Анны, матери Пресвятой Богородицы. Монастырский собор получил также приделы во имя великомученика Феодора Стратилата и мученицы Ирины (святых покровителей царя и царицы Ирины Федоровны, урожденной Годуновой) и трапезный храм Рождества Богородицы. В Смутное время обитель была разорена, а при царе Михаиле Федоровиче восстановлена. В последней трети XVII века в монастыре велось большое каменное строительство. В 1696 году на средства стольника Андрея Леонтьевича Римского-Корсака на месте надвратной часовни был возведен храм в честь Спаса Нерукотворного Образа.

В советское время монастырь был уничтожен, а на месте собора поставлена школа. В 1995 году обитель была возрождена, а в 2006—2010 годах сооружен собор Рождества Богородицы. В его подземелье открылся церковно-археологический музей, в котором выставлены экспонаты, обнаруженные во время предшествовавших строительству раскопок: средневековые надгробия, фрагменты деревянных срубов, монеты, сосуды и т. д. Археологические работы на территории Зачатьевского монастыря под руководством Л.А. Беляева подтвердили существование на этом месте древней обители XIV века.

Замоскворечье, или Стрелецкий город

Замоскворечье, именовавшееся также Заречьем, в конце XVI — XVII веке входило в границы Земляного города, однако чаще всего воспринималось как отдельная часть Москвы. Это было вызвано и его удаленностью, и особенностями местного уклада. Обширная местность за Москвой-рекой к югу от Кремля стала заселяться позднее других частей города из-за угрозы ордынских и крымских набегов. С этим связаны и бедность этого района в Средние века (каменные храмы здесь появляются только во второй половине XVII столетия), и обилие военных слобод (в основном стрелецких).

Основная дорога, проходившая через Замоскворечье, именовалась Ордынской (ныне это улицы Большая и Малая Ордынка). С татарским влиянием связаны и другие топонимы этой местности — улицы Балчуг и Большая Татарская, Толмачевский переулок. Здесь располагались слободы татар, а южнее, за пределами города, Крымский и Ногайский торговые дворы. Не случайно именно в Замоскворечье в начале XIX века была поставлена древнейшая в Москве мечеть.

Как и другие районы Москвы, Замоскворечье было пестрым по социальному составу: со стрелецкими слободами соседствовали черные ремесленные и дворцовые. К этому добавлялось этническое разнообразие. После создания в 1652 году Иноземной (Новой Немецкой) слободы на Яузе только в Замоскворечье сохранились районы проживания иноземцев — Панская, Татарская и Толмачевская (Толмацкая) слободы.

Впервые Заречье упоминается при описании крупного пожара 1365 года. Еще в XIII—XIV веках за Москвой-рекой располагались села, существование которые можно проследить и в более поздние времена: к западу от современной Якиманки — Голутвино, рядом с ним — Колычево, в районе станции метро «Полянка» — Хвостово. Наименование последнего, с храмом Петра и Павла, связывают с личностью московского тысяцкого Алексея Петровича Хвоста, убитого во время боярской усобицы в 1356 году. Память о древнем селе сохранилась в названии Первого и Второго Хвостовых переулков.

Превращение Замоскворечья в полноценную городскую территорию завершилось во второй половине XV века. Летописное известие о пожаре, произошедшем в 1475 году за рекой, говорит: «…И погоре дворов много». При описании пожара 1493 года упомянута церковь Иоакима и Анны (стоявшая в середине позднейшей Якиманки), по-видимому, находившаяся тогда на городской окраине — далее простирались луга, выгоны, огороды, поля. Венецианец Амброджио Контарини, посетивший Москву в 1476 году, сообщает, что на одной стороне Москвы-реки «находится замок и часть города, на другой — остальная часть города. На реке много мостов, по которым переходят с одного берега на другой»^{129}.

«Территория в Замоскворечье, — писал академик М.Н. Тихомиров, — примыкавшая непосредственно к Китай-городу называлась Балчугом, по правдоподобному предположению, от татарского названия “балчуг”, грязь. Поблизости от этой улицы находилось урочище “в Ендове”, или в “Яндове”, т. е. в яме. Непролазная грязь отделяла Замоскворечье от города и в других местах, оставив о себе воспоминание в названиях “болото”, “за болотом”. Крупнейшую ремесленную слободу в Замоскворечье называли Кадышевской слободой — “в Кадышеве”, “что на грязи”»^{130}.

Южная часть Москвы по-прежнему оставалась самой уязвимой во время татарских набегов. Видимо, этим было вызвано решение Василия III создать здесь слободу иноземцев-военных. Так возникла первая из московских иноземных слобод, известная как Наливки, о которой еще пойдет речь.

После учреждения стрелецкого войска в Замоскворечье были созданы стрелецкие слободы. К концу XVII века в этом районе их было шесть, что дало иностранцам основание называть всё Замоскворечье «Стрелецким городом» или «Стрелецкой слободой». Наиболее подробно повествует о служилых людях Замоскворечья Б. Таннер: «Прямо против Кремля, на той стороне реки, лежит Стрелецкая слобода, населенная… княжескими солдатами и разделенная, ввиду их многочисленности, на 8 кварталов; им только и позволяется иметь тут дома. Их обязанность — охранять великого князя; каждому из них из княжеской казны дается ежегодно и жалованье, и одинакового цвета одежда… Так как для незнающих число их может показаться превышающим вероятие, то я счел лучше умолчать о нем; скажу только одно, что солдат, охраняющих г. Москву, свыше 50 тысяч… Этот солдатский город крепок столько же силой и множеством воинов, сколько и своим положением. С одной стороны обтекает его полукругом р. Москва, с другой защищают двойным рядом стены»^{131}.

Стрелецкие слободы, а также слободские храмы именовались по фамилиям командиров полков, и память о некоторых из них сохранилась в замоскворецкой топонимике. Так, храм стрелецкого полка под командованием Богдана Клементьевича Пыжова звался Николой в Пыжах, а церковь в слободе полка Матвея Михайловича Вешнякова — Троицей в Вешняках; от них пошли названия Пыжевского и Вешняковского переулков.

В Замоскворечье располагалась еще одна военно-служилая слобода — Казачья, населенная казаками, несшими постоянную службу за жалованье. Ее слободская церковь была отстроена в камне (1695—1697) на пожертвования стольника В.Ф. Полтева; она сохранилась до наших дней, будучи сильно перестроенной в манере классицизма. В эпоху Петра I Казачья слобода, как и другие военно-служилые слободы, была ликвидирована, но здесь сохранилось подворье (представительство) Войска Донского, на котором еще в начале XIX века жили несколько казаков с урядником. В настоящее время память о слободе хранят Первый и Второй Казачьи переулки.

История Замоскворечья тесно связана с московско-ордынскими контактами и взаимоотношениями Российского государства с осколками Золотой Орды — Казанским и Крымским ханствами. Возможно, именно здесь в XIV веке находился Ордынский посольский двор. В 1532 году упоминается Крымский посольский двор в Замоскворечье, вероятно, располагавшийся там же, где и в более поздние времена, — на окраине Земляного города, у Калужских ворот^{132}.

Крымский двор, огороженный забором, представлял собой четырехугольник со сторонами 98 (с западной и восточной стороны), 81 (с южной) и 88 (с северной) метров. Внутри находились несколько деревянных изб, деревянные поварни и конюшни, у ворот — сторожевая изба. По докладу служащих Посольского приказа, в 1643 году эти строения находились в плачевном состоянии: «На Крымском посольском дворе десять изб сгнили и углы пообвалились, и впредь в тех избах, послом и гонцом от дождя и морозу стоять не мочно; да две поварни были рублены, и те поварни сгнили и развалились…» Впоследствии Крымский двор не раз перестраивался, в последний раз, видимо, в 1702 году, когда сюда были привезены крымцами 54 полоняника для обмена на пленных татар.

Ханские послы прибывали в Москву с большой свитой — до пятидесяти человек, содержание которой обходилось казне в значительную сумму. В 1649 году Посольский приказ потребовал от крымских дипломатов ограничить число послов тремя человеками, их свиту сократить до двенадцати человек, а для гонцов — до трех. В итоге переговоров сошлись на двадцати пяти сопровождающих у послов и пятнадцати — у гонцов. Во время пребывания крымцев на подворье их строго охраняли, не допуская посторонних и не давая возможности самим татарам выйти в город. Караул на Крымском дворе состоял из полусотни стрельцов. Когда во время эпидемии чумы их число уменьшилось до пяти, было принято решение направить сюда еще 25 человек из опасения, «как бы и от крымских татар на Москве какова дурна не учинилась». «Дурно», однако, всё равно «учинялось» — правда, в пределах самого Крымского двора: в 1642 году стрельцы жаловались, что татары их побили; пятью годами ранее сам посол Ибрагим был убит подчиненными^{133}.