Глава 7. Длинной чередой вытянулись по водной глади ладьи и ошивы

Длинной чередой вытянулись по водной глади ладьи и ошивы. Равномерно поднимаются и опускаются весла, ритм на каждом судне задает большой барабан. Над самой водой, и выше, и так высоко, что едва видно, тянутся на север караваны птиц, вытягиваясь в подвижные нити, выстраиваясь на лету в клинья и дуги. Многочисленные стаи уток, гусей, куликов и прочей птицы кормятся у берегов. Одни садятся, гогоча и крякая, вспенивая воду, другие взлетают, отдохнув и наевшись, с трудом отрываясь от поверхности воды.

Князь Святослав стоит на носу первой ладьи. На нем белая льняная рубаха, доходящая до колен, такие же порты, заправленные в сапоги, рубаха подпоясана широким кожаным поясом, за поясом большой черкесский кинжал с серебряной рукоятью. Тонкий и длинный пук волос, оставленный на темени, треплет свежий встречный ветер.

Впереди каравана, на расстоянии нескольких полетов стрелы, ходко идут развернутым строем четыре легких шестивесельных челна, на коих кормчие длинными шестами замеряют глубины. Вода разлилась столь широко, что не видно берегов, будто караван движется по морю, лишь там и сям стоят в воде отдельные рощи, или торчат из воды еще не зазеленевшие гривы кустов, или пялятся пучеглазо на текущую мимо жизнь вырубленные из засохшего на корню дерева угрюмые фигуры богов. Иногда над темной полоской далекого леса поднимется столб дыма, предупреждающий тамошних обитателей о вторжении неизвестного войска, или завиднеется узкая долбленка одинокого рыбака, и тот, едва завидев ладьи, начинает поспешно грести к берегу, унося ноги. В этих лесисто‑болотистых краях обитают племена словен, и туда, куда держит путь караван, его ведет знающий здешние пути‑дороги словенин по прозванию Протва.

К вечеру добрались до первого волока, ведущего к озерам в обход Валдайских гор. Подгребли к берегу, раскинули шатры, огородились деревянными щитами, сбитыми из обрезков досок, развели костры, в больших казанах кашевары принялись варить дичину. Любители рыбной ловли спустили на воду малые челны, выметывая с них сети. С берега видно, как тянут они их, а по звонким и веселым голосам угадывается, что сети полны рыбой и, значит, к утру будет уха.

Князь Святослав, сопровождаемый варяжским воеводой Свенельдом и своим дядькой‑воспитателем Асмудом, обошел лагерь, давая указания начальникам отдельных отрядов, где и какие выставлять сторожевые посты, куда направить разведчиков для выяснения, нет ли где засады и каким путем лучше идти дальше.

Едва затеплилось туманное утро, лагерь пришел в движение. Пилили из осины и липы короткие лежни, топорами вырубали в них устья для ладейного хода, укладывали на землю, на болотный мох с таким расчетом, чтобы быстрее миновать сухопутье, прорубали просеки в густом лесу. Работали споро, привычно, никого подгонять нужды не было, и сам князь, поплевав на руки, то и дело брался за топор.

Видать, этим путем никто раньше не ходил, потому что лес стоит нетронутым, ни пеньков старых, ни других каких следов рук человеческих. Однако проводник уверяет, что это самый короткий путь к реке Итиль, которую в верховьях тамошние племена прозывают Вольгой; что раньше здесь, сказывают старики, имелись лежневки, по ним перетаскивали челны из одной реки в другую, но происходило это давно, когда людей в этих краях невозможно было встретить за целый месяц пути, а пришлые люди только осваивали эти места. Потом берега рек мало‑помалу заселили, исчезла нужда в подобных путях, да и нашлись более удобные для купцов, кочующих со своими товарами между морем Варяжским и Хазарским. Но если князь хочет знать, как лучше соединить Днепр с Итилем и сохранить это в тайне от завистливых глаз, то другого пути он, Протва, не ведает.

А полая вода, между тем, стремительно утекала в море Варяжское, обнажая высокие берега. Следовало торопиться, чтобы она сама привела, где только можно, к тем озерам, откуда начинает свой путь великая река Вольга‑Итиль. Но иногда Святослав поднимется на высокий холм, глянет с высоты окрест, и куда ни обратит свой взор, везде видит зеленый ковер из сосен и елей, кое‑где пятнаемый еще не зазеленевшим чернолесьем, прорезанный там и сям извилистыми ущельями, указывающими на ручьи и речки; или заголубеет вдали окруженное лесом озерное око, или из туманной дымки выступят высокие холмы, перегораживающие все пути‑дороги, и кажется Святославу, что они никогда не прорвутся со своими ладьями и ошивами через эту вековечную преграду. Однако глаза боятся, а руки делают: и падают деревья, и ложатся под ладьи, и впрягаются в них люди, и тащат, подбадривая себя криками, оставляя позади себя прорубленную просеку и уложенные на ней стволы.

Где‑то там, за высокими холмами, закончатся земли словен, и, если верить проводнику и Свиридису, дальше пойдут земли муромы, затем вятичей, и с каждым народом надо будет договориться, не доводя дело до мечей. Потому что давно задумано Святославом идти на Итиль походом с севера, а не через степи хазарские, где кочуют враждебные русам племена. О своей задумке он поведал лишь самым близким людям. Пока сидел в Невогороде, расспрашивал купцов, приходящих с юга, о хазарах, об их войске, крепостях, о подвластных каганбеку Хазарскому народах. Но купцы остерегались говорить правду, потому что если прознают об этом среди купечества, станешь среди них изгоем, а то и примешь смерть от яда, влитого в вино и просто в воду, которую тебе поднесут. Спрашивал Святослав и у ветеранов, ходивших на Царьград с князьями Олегом и Игорем по требованию тех же хазар, а потом в море Хазарское за легкой добычей, о тамошних народах, военачальниках, вооружении их войск, обычаях вести битву. Эти и рады бы рассказать все, что знают и видели, да не умеют. У того же Свенельда, например, многие знания воинские Святослав почерпнул, но все, что касается народов и стран, прошло как бы мимо Свенельда, они интересовали его лишь в том смысле, сколько у них золота‑серебра и дорогой утвари. Однако и эти крохи князь собирал в своей памяти, отбирая то, что полагал полезным для дела. Вот и своим нынешним кружным походом в реку Итиль, с нее в Оку, с Оки в Днепр решил Святослав осуществить разведку, чтобы выяснить, удобен ли путь для прохода большого войска с Днепра к Итилю, найдется ли на этом пути пропитание для воев, сколько времени потребуется, чтобы дойти от Киева до Итиля‑города, столицы Каганата, не полагаясь на слухи и домыслы.

Ни одна неделя понадобилась, чтобы волоками выйти к озерам, пройти по ним и дойти до истоков Итиля‑реки. Она начиналась с маленького ручейка, но через несколько верст по ней уже могли двигаться легкие челны. Правда, во многих местах, когда речушка рассекала лесное непролазье, ее частенько перегораживали завалы буреломные, но дружинники набрасывались на них с топорами и пилами, как муравьи на падаль, так что через малое время от того завала оставались на берегах коряги, обрубленные со всех сторон, да промокшие, осклизлые обрубки и обрезки деревьев, сваленные в кучи. Еще через пару дней вышли на вполне судоходную воду. А там уж и на речной простор.

Но прежде чем двигаться дальше, встали неподалеку от деревни народа муромы, как раз напротив священной рощи их племени, с ритуальными кострищами, деревянными богами, стоящими по кругу. Здесь решили воздать должное грозным богам, и прежде всего Перуну‑воителю, за вполне благополучное завершение первой части похода, а заодно выяснить, что ожидает дружину и самого князя впереди.

Жители деревни при виде такого большого войска бежали в лес, покинув свои дома, но, видя, что никто за ними не гонится, выслали своего старейшину, чтобы вызнал, что за войско, кто ведет его и не будет ли им, муроме, от него худа.

Старейшина вскоре вернулся и сказал, что иде через их землю с войском своим князь Киевской Руси Святослав, что нет у него злого умысла против жителей деревни, а посему могут они вернуться в свои дома без всякого страха. От старейшины этой деревни Святослав узнал, что князь Муромский сиде на Оке‑реке, там его городище по прозвищу Муром, оттуда он правит и сбирает дани, что дани те делит с хазарами, и это им, муроме, весьма прискорбно.

В священной роще местные и свои волхвы разожгли костры, принесли красных жертвенных петухов, княжеская дружина построилась вокруг жертвенников, на них отсекли петухам головы и отпустили, чтобы по тому, в какую сторону полетят обезглавленные птицы, узнать, будет ли Святославу удача, или нет. Три птицы из четырех полетели на восход солнца – в пределы бога Хорса. А это значит, что удача будет. На радостях волхвы принялись прыгать через огонь, выкрикивая заклинания, потом на том же костре на вертеле стали жарить зарезанного быка, отрезая от него куски по мере готовности, варить в больших котлах мясо с просом. Местные муромцы прикатили колоды с просяным пивом на меду, вышибли крышки, потек пенный напиток в деревянные кружки, и веселое пиршество закрутилось на всю весеннюю ночь.

А когда взошло солнце, увидело оно вповалку спящих людей, где кого свалил хмельной напиток, тонкими струйками дымящие кострища, приткнувшиеся к берегу ладьи и ошивы, бродящих среди спящих деревенских собак, грызущихся из‑за костей и остатков мяса, бессонную стражу, время от времени перекликающуюся между собою протяжными голосами. И лишь на лугу, где сохранились копешки сена, не спали, похоже, двое: князь Святослав и молоденькая вдовица, мужа которой этой зимою задрал медведь, сломав рогатину. Из вороха сена слышались стоны и торопливые слова, сменившиеся долгими вздохами. Затем в истаивающем тумане мелькнул белый сарафан, звякнуло в подоле серебро, и все стихло. Князь потянулся, поддернул порты и, завалившись на медвежью полсть, тут же провалился в глубокий сон, так что утром дядька Асмуд едва его добудился.

Еще через несколько дней караван судов вышел на широкий речной простор и стремительно двинулся вниз, подгоняемый течением и попутным ветром. Река петляла, мимо тянулись то обрывистые берега, заросшие лесом, то заливные луга. В Итиль‑реку чуть ли ни на каждой версте вливалась новая речка, не говоря о многочисленных ручьях, и река ширилась, наливалась силой, ветер гнал по ней волну, та с плеском кидалась на деревянные борта судов, и они на этом просторе казались уже не судами, а суденышками.

На берега иногда вымахивали на низкорослых конягах всадники, одетые в шкуры, метали из луков стрелы, но они ладей не достигали, падали в воду, со звоном пронзая ее поверхность.

– Не шибко ли далеко забираемся, княже? – спросил воевода Свенельд, подходя к Святославу, стоящему на носу головной ладьи.

– Что тебя заботит, воевода? – вопросом на вопрос ответил Святослав.

– Нас ждет в Киеве, княже, твоя матушка‑княгиня. Вести о нашем походе разнесутся во все концы, жидовины, сидящие в Киеве, всполошатся, призовут угров или черных булгар. Прольется много крови, подвластные тебе племена усомнятся в твоей удачливости.

– Ну и что? Чего ты испугался, старый вояка? Никто не знает, куда мы идем. А на все пути войска не наберешься. Боги с нами, воевода. Они нас не оставят. Вот как дойдем до реки, прозванием Ока, на которой живет мурома и стоит их городище, так и повернем на запад. Надо встретиться с князьями этих племен, посмотреть, чем дышат, попытаться договориться на будущее. А главное – разведать самый короткий проход из Днепра на Итиль. Когда мы пойдем на козар, тогда все будет решать быстрота и внезапность. А пока мы все еще подданные каганбека козарского и не помышляем ни о чем другом, как служить ему верой и правдой, – закончил князь, пряча лукавую усмешку в черных усах.

– Да поможет тебе, княже, грозный воитель Перун, – смиренно произнес старый Свенельд. – А мой меч всегда готов разить твоих врагов.

– Я знаю. Поэтом и хочу, чтобы ты верил в удачу вместе со мной.