На сером фоне

«Для чего скромничать? Пушкин первый, Лермонтов второй, а я, Величков, – третий. За неумеющего читать г. Величкова прочтут его друзья». Так в придуманном объявлении высмеивал восхваление недостойных Антон Чехов.

Справедливости ради, надо сказать, что сам Шевченко оценивал себя довольно объективно. В обществе образованных людей, присутствуя при серьезных разговорах, он, если был трезв, отмалчивался, опасаясь показать свое невежество. Лавровый венок «величайшего и гениальнейшего», «достигшаго высочайшего уровня образованности, вкуса, знания и понимания истории и философии» навесили на Кобзаря уже после смерти.

Тем временем знакомые поэта оставили на этот счет однозначные свидетельства. «Читать, он, кажется, никогда не читал при мне; книг, как и вообще ничего, не собирал. Валялись у него и по полу, и по столу растерзанные книги «Современника» да Мицкевича» – вспоминал скульптор Михаил Микешин. «Читал Шевченко, я полагаю, очень мало (даже Гоголь был ему лишь поверхностно известен), а знал еще менее того» – утверждал Иван Тургенев. «Шевченко не был ни учен, ни начитан» – писал поэт Яков Полонский. «Недостаток образования и лень» Кобзаря отмечал Михаил Максимович, добавляя, что «писал он большею частью в пьяном виде». Аналогичного мнения придерживался и Пантелеймон Кулиш.

Кроме того, современники осуждали Кобзаря за богохульство, безудержное пьянство, в конце концов сведшее поэта в могилу, и многое, многое другое. Бралось под сомнение даже литературное дарование Тараса Григорьевича.

Сегодня мало кто знает, что не все публикующееся в собраниях сочинений Шевченко является произведением его пера. Грубые наброски, созданные Кобзарем, дорабатывались («доводились до ладу») его друзьями и редакторами, вынужденными не только исправлять огромное количество грамматических ошибок (грамотно писать Тарас Григорьевич не научился до конца жизни), но и дописывать иногда целые строки, изменять слова, чтобы придать творениям более литературную форму. Те же, кто имел возможность прочитать Шевченко без поправок, в оригинале (Пантелеймон Кулиш, Яков Щеголев и др.), были далеки от признания его «поэтического гения».

«А‑а, это наш славный поэт. Скажите, какую толстую книгу написал. Видимо, не даром его фухтелями угощали. (Фухтель – удар саблей плашмя – Авт.). В сущности ведь пьянчужка был» – пренебрежительно заметил видный малорусский историк (впоследствии – ректор Киевского университета) Николай Иванишев, получив в подарок новое издание сочинений Шевченко.

Невысокого мнения о творчестве Тараса Григорьевича были и Николай Гоголь, и Михаил Драгоманов, и Иван Франко. Последний из перечисленных, публично восторгаясь «великим Кобзарем», в частном письме известному шевченковеду Василию Доманицкому писал: «Вы, сударь, глупости делаете – носитесь с этим Шевченко, как не ведомо с кем, а тем временем это просто средний поэт, которого незаслуженно пытаются посадить на пьедестал мирового гения».

В самом деле, большинство произведений «великого Кобзаря» – всего лишь подражание другим поэтам – русским (Жуковскому, Пушкину, Лермонтову, Козлову, Кольцову и др.), польским (Мицкевичу, Красинскому и др.), западноевропейским (Байрону, Бернсу – с их творениями Тарас Григорьевич был знаком в русских переводах). Так, ранние баллады Шевченко («Порченная» и др.) – попытка подражать Василию Жуковскому. Поэма «Катерина» – «перепев на украинский лад» (выражение известного литературоведа В.В. Данилова) карамзинской «Бедной Лизы» и т. п. произведений русских литераторов о соблазненных и брошенных девушках. Знаменитое «Послание» («И мертвым, и живым…») отчасти позаимствовано у Зигмунта Красинского. Первоисточником упоминавшейся поэмы «Сон» явилось сочинение неизвестного автора «Сновидение, бывшее мне в ночь на 4‑ое июля 1794 г.», ходившее в списках по либеральным кружкам. (Хотя некоторые эпизоды для поэмы Тарас Григорьевич позаимствовал у Мицкевича и у Пушкина). Пьеса «Назар Стодоля» написана на основе «Черноморского быта» Якова Кухаренко. (Тут вообще не очень красивая история: обещая через свои связи продвинуть пьесу Кухаренко на сцену, Кобзарь взял рукопись у автора и использовал ее содержание, никуда, понятное дело, «Черноморский быт» не продвигая). «Гайдамаки» написаны под явным влиянием сочинений польских авторов на ту же тему. И так далее.

Разумеется, это не был примитивный плагиат. Заимствованный материал поэт перерабатывал, вносил в него малорусский колорит. Он не являлся бездарным подражателем. Отрицать одаренность Шевченко, конечно же, неправомерно. Степень этой одаренности позволяет говорить о несомненных литературных способностях Тараса Григорьевича, но, наверное, все‑таки не о таланте, и уж во всяком случае не о гениальности.

«На безрыбьи и рак рыба» – гласит народная мудрость. «На бесптичьи и ж… соловей» – добавляют, опять же, циники. «Соловьем» на бесптичьи оказался и Кобзарь. Провинциальная малорусская литература была необычайно бедна на даровитых сочинителей. Более‑менее талантливые писатели‑малорусы творили на русском (общерусском, общим для всей Руси) литературном языке, прибегая к малорусскому наречию лишь ради шутки или для лучшей передачи местных особенностей. Такие писатели принадлежали к русской литературе. А в провинциальную литературу шли те, кому не хватало способностей, чтоб проявить себя на уровне общерусском. Здесь, среди провинциалов, Шевченко был первым. Но только здесь. Он тоже стремился занять место в русской литературе. Пытался сочинять на русском языке стихи, а потом и прозу (при этом по привычке заимствуя сюжеты у русских писателей). Но…

Роль третьестепенного литератора Тараса Григорьевича не устраивала, а на большее в русской литературе он рассчитывать не мог. И чем яснее Шевченко сознавал это, тем сильнее ненавидел русскую культуру, русских писателей, Россию. В элементарной зависти к более, чем он сам одаренным, заключается причина русофобских настроений поэта. Здесь же нужно искать объяснение его «малорусскому патриотизму» (приверженности к местному наречию и т. п.). Он любил то, где мог претендовать на славу и уважение, где на общем сером фоне можно было казаться ярким, сверкать «звездой». И, соответственно, ненавидел то, где в свете талантов других писателей хороша была видна его собственная ущербность.

Таков был Тарас Шевченко. Мелкий, ничтожный человек и средний поэт из которого на Украине пытаются сделать великого гения. Культ лепят старательно. Но Солнце Правды все равно взойдет. И рассвет уже не за горами.

Валуевский циркуляр: мифы и действительность (1863)

Документ, подписанный 30 (18‑го по старому стилю) июля 1863 года царским министром Петром Валуевым давно уже стал притчей во языцех. И в советское время, и, тем более, сегодня о нем говорили и говорят как о чудовищном русификаторском акте. Акте, направленном против украинского языка, украинской культуры, украинской нации. Правда, желающие порассуждать о насильственной русификации Украины царским режимом, как правило, выдергивают из валуевского циркуляра только одну фразу: «особенного малороссийского языка не было, нет и быть не может». Более подробного цитирования тщательно избегают. Почему? Видимо имеет смысл поговорить об этом документе подробнее и попытаться развеять хотя бы некоторые мифы, сложившиеся вокруг него.