Спутники техникализма

Превосходство технической эффективности подразумевало несколько коррелирующих тенденций, которые рассматриваются в рамках техникализированного духа. Их можно отнести к переходу от авторитарного обычая к независимой расчетливости. Хотя эти тенденции ориентированы на потребности различных технических специализаций, а не на рационализацию как таковую. Более того, они развивались в таком направлении, чтобы институционализировать не просто случайные элементы перехода, а его основные черты. Рациональная расчетливость, будучи основной чертой технической специализации, зависела в первую очередь от ожиданий постоянных инноваций. Таким образом, поощрялась тяга к экспериментам, постоянное стремление к новым достижениям, любые авторитеты подвергались пересмотру с учетом возможных рисков, которые эти эксперименты могли повлечь за собой. В начале данного периода важнейшие институты как на Западе, так и в других странах демонстрировали застой аграрной системы, хотя господство консервативного духа пошло на убыль уже в эпоху Ренессанса. Максимальная консервация установленных моделей помогала поддерживать порядок в моменты хаоса, который естественно возникал в минуты нестабильности. (Действительно, само определение культуры подразумевает передачу наследия от одного поколения другому, поэтому не обязательно каждому из них начинать все с чистого листа.) К концу XVIII столетия наиболее значимые институты в западной культуре стали ревностно придерживаться принципа изменчивости и инновационности. Научные журналы и сообщества считали своим долгом не только сохранить добытые ранее знания, но и привнести нечто новое. Патенты гарантировали законную защиту прав, что стало обычным явлением в промышленности. Тому, кто больше и эффективнее внедрял новые технологии, был обеспечен успех. Как мы видим, в новой социальной организации инновации были институционализированы.

В итоге само государство воплощало этот принцип. В задачи законодательного института входило не только налогообложение, распределение административных должностей и определение политики во времена войн или кризиса, но и постоянная готовность изменять законы, которые отражали степень внедрения инновации в новый социальный порядок. Начиная с осевого времени, если вообще не с начала цивилизации, мыслители утверждали, что административная система и даже политика должны меняться в соответствии с обстоятельствами. Но при этом по возможности законы должны быть долговечными. Хотя во все времена и во всех сообществах законы менялись, для этого явления существовала определенная база, например (в Османской империи) регулирование законодательных декретов кануна. Основной же целью социальных институтов было устранить или минимизировать подобные изменения. В результате до сих пор даже сам термин «законодательство» несет в себе двоякий смысл.

В сложившейся атмосфере упоминание «прогресса», как основной темы серьезных размышлений об исторических явлениях, стало неизбежным. Не только постоянные изменения, но и различные усовершенствования были уже вполне ожидаемыми событиями. Мнение «старого поколения» о том, что молодежь ни на что не способна, уравновешивалось надеждами молодых на прогресс каждого нового поколения.

Несколько медленнее, но в конечном счете более существенно последствия техникализма проявились в массово активных обществах. Каждое из них постепенно становилось очередным звеном сложного комплекса технических специализаций. Новый экономический порядок во многом зависел от скорости и качества снабжения квалифицированными работниками и от класса покупателей, живущих на уровне выше прожиточного минимума, обеспечивающих постоянный спрос на продукты массового потребления. С ростом массовой продукции и массового потребления низшие классы, в том числе крестьянство, старались достичь городского уровня жизни, ранее доступного только элите. Со временем стало ясно, что для четкого функционирования техникализации необходима всеобщая грамотность. Постепенно народные массы стали политической силой. (В итоге выяснилось, что техникализированному обществу, власть в котором принадлежит нескольким лицам, недостаточно просто быть толерантным к народным массам; чтобы государственный механизм работал без сбоев, ему требуется активное участие народа в «тоталитарном» политическом процессе.)

По сути, возрастающая роль государства, вошедшего так или иначе в каждый дом, является характерной чертой техникализированного общества, так как выражает всеобъемлющий прогресс. В обществе аграрного уровня существовали прослойки посредников между государством и индивидуумами, которым не приходилось общаться с властями напрямую. Теперь значение этих прослоек резко снизилось, в отдельных случаях их заменили специализированные формирования, отвечающие потребностям нового техникализма, и значение личных контактов при этом общении свелось к нулю. Государство в беспрецедентных масштабах напрямую контактировало с каждым отдельным представителем общества. Только безличная государственная власть могла надежно контролировать замкнутую сеть технических специальностей, возникшую в массовом обществе.

В итоге техникализация установила жесткую моральную дисциплину, возникшую на основе «смягчения нравов», о которых мы уже говорили. Этой дисциплине следовало не только массовое общество, но и некогда жившие изолированно индивиды, которые теперь активно развивались и сотрудничали. Только независимый самодостаточный человек, не связанный обязательствами перед гильдией, племенем или религиозным сообществом, мог свободно воспользоваться инновациями или даже усовершенствовать существующие специализации, необходимые для технической эффективности. Благодаря этому особо высоко стала цениться личная свобода индивидуума и независимость от постороннего контроля. Более того, возросла тенденция анонимного и безличного сотрудничества между отдельным человеком и массовым сообществом. Не менее важными, чем независимость и частное уединение, были личная неприкосновенность и самосовершенствование. Эти качества развивались вкупе с командным духом и желанием сотрудничать. Следовательно, техникализм подразумевал высокие нравственные устои и уважение к личным способностям.

^{Войска Хайдара Али ведут бой с англичанами в ходе 2‑й англо‑майсурской войны. Западноевропейская гравюра XIX в.}

Промышленная революция в Англии сопровождалась нравственной революцией, в ходе которой на первый план вышли нормы «буржуазного сознания». В течение жизни следующего поколения оно не только покончило с разгульным образом жизни и непотребными поступками отдельных членов общества, но даже положило конец коррупции и взяточничеству в политике. Отныне более чем когда‑либо (сильнее, чем в исламском мире) требовалось введение равноправия.

По новым техникализированным стандартам специалисты теперь ценились не за преемственность или полезные связи, а за личный вклад в развитие. Единственный признанный неоспоримый статус того времени – это человеческая личность. Этот статус предполагал неприкосновенность личности, ранее этой прерогативой могли пользоваться только особые группы благодаря их власти или святости. Этот явление стало великим достижением

XVIII века, так в эпоху Просвещения появилась тенденция к подавлению человеческой жестокости. Рост возможностей шел бок о бок с поощрением инноваций и усилением технической эффективности. Для простых людей это был реальный шанс подобрать профессию по способностям. В определенных случаях у них появилась возможность выразить свое индивидуальное видение мира.

Все эти изменения, особенно в сфере, связанной с социальным контролем, способствовали росту доступных материальных ресурсов и, следовательно, общего благосостояния. Шло развитие позитивных знаний и творческих возможностей, увеличилось количество методов и способов образования, а следовательно, расширилась база для конструктивной свободной деятельности. Богатство, знания и свобода в дальнейшем усилили влияние техникализированных организаций в сфере социальной власти. Эта власть заключалась в производстве товаров, открытии новых научных фактов и организации жизнедеятельности людей.

Для мусульман все эти явления обрели глубокое нравственное значение. Представители Запада научились разрешать моральные проблемы городского общества, которые волновали человеческую совесть с самого начала цивилизации. Особенно остро они встали в рамках ирано‑семитской духовной традиции, которую разделяли и европейцы. На Западе развились институты, обеспечивавшие личную правовую безопасность, социальный порядок и процветание, действие их распространялось даже на самых слабых членов общества. Более того, даже на межличностном уровне были установлены стандарты честности, трудолюбия, терпимости и скромности. Также особое внимание уделялось способности превзойти своих конкурентов, эта далеко не самая нравственная черта была характерна для привилегированных слоев европейского общества.

Можно только восхищаться беспристрастностью приверженцев исламского шариата. По указанию самого Мухаммада шариат строился на принципах равноправного суда, он подразумевал определенную долю общественной активности, при этом подчеркивалась личная ответственность и ключевая роль семьи в обществе. Эта религия, больше чем какая‑либо другая, отвечала буржуазным ценностям. Она боролась против традиционного господства и принижения универсальных законов и человеческого достоинства. Ислам представил доказательство того, что добросовестное правительство в сочетании с личной нравственностью может способствовать процветанию людей, мусульмане видели в этом божественное благо, за которое человек несет ответственность. В этом смысле европейские христиане эпохи великих преобразований пошли дальше и воплотили идеальные представления в реальность. Уже в начале XIX века, при всем уважении к мусульманам, стоит признать, что европейцы лучше адаптировали к жизни исламские стандарты, чем сами мусульмане.

Однако в действительности не все ключевые моральные проблемы общества были полностью решены. Стоит отметить, что подобного прогресса удалось достичь, изменив термины, в которых были сформулированы проблемы, существовавшие еще со времен шумеров. Осознать цену этих преобразований невозможно по сей день. Некоторые мусульмане уже с самого начала скептично относились к усиливавшейся власти и процветанию новой Европы, и многие были разочарованы, увидев несовершенство принимаемых там решений.