Умма добивается автономии

Для мединцев подобный шаг стал решением насущных проблем. Медина издавна развивалась как сельскохозяйственный оазис (основной культурой являлись финиковые пальмы), восстановленный иудейскими арабскими племенами. Не считая религии, эти племена следовали тем же культурным традициям, что и остальные арабы. Хотя стоит заметить, что основатели этого племени пришли с севера и изначально принадлежали арамейским народам Сирии. Принятие еврейской религии позволило установить иудейский правовой порядок. Однако в последующие поколения вновь прибывающие кланы отказывались принимать иудаизм и оставались язычниками. При этом бедуинский «кодекс чести» порождал распри среди осевших семей. Во времена Мухаммада кланы разделились на две группы – аус и хазрадж. В итоге ситуация зашла в тупик, ни один человек не чувствовал себя в безопасности за пределами территории своего клана. Все, даже язычники, оказывавшиеся в иудейских племенах, постепенно проникались уважением к монотеистической религии. В послании Мухаммада они увидели возможность адаптировать монотеистический культ. Более того, они получали новый тип нравственных санкций и беспристрастного лидера, способного разрешить междоусобный спор. Так увеличилась аудитория, которая прислушалась к Откровению. И даже язычники, не проявившие интереса к новой вере, с радостью приняли нового лидера, способного восстановить мир[72].

Для Мухаммада переселение в Медину было не просто бегством от недоброжелателей из Мекки. Это была возможность создать новый порядок социальной жизни, который требовала быстро развивающаяся религия. Культ Аллаха как Творца в первую очередь подразумевал личную нравственную чистоту. Но личная чистота обязывала к определенному социальному поведению: благородство по отношению к слабым и отрицание превосходства сильных. Более того, признанный факт, что нравственная жизнь человека зависит не от позволения, а от ожиданий, возложенных на него. Следовательно, менять нужно не только личность, но и все общество. Коран ясно дает понять, что новая жизнь доступна всем, а не только высоконравственным героям. Восхвалялась добродетель как тех, кто призывал к ней, так и тех, кто следовал этим советам. Новая жизнь должна воплощаться во всем обществе в целом.

Однако одной проповеди было недостаточно. Со временем стало ясно, что в обществе, основанном на противоположных принципах, мусульмане выглядели странными чудаками. Как бы то ни было, Коран требовал создания справедливого государственного устройства. В качестве контекста выступали естественная необходимость и личная чистота. Вполне очевидно, что любой язычник, не принимавший поначалу этот вызов, со временем не мог остаться равнодушным. Как бы ни складывались личные обстоятельства, язычники курайшиты не могли лояльно относиться к принципам, противоречащим их социальному порядку. Более того, новое движение предлагало альтернативу существующим нравственным нормам и социальному авторитету. Пока мусульмане представляли в Мекке меньшинство, они находились в тупике.

Мухаммад и его сподвижники представляли в Мекке нечто вроде новой клановой организации (видимо, на этом уровне аналогом может служить пример, когда Кусайя объединил курайшитов). Каждый человек сохранял приверженность исключительно к своему клану. Однако (этим отличается пример с Кусайей) в новом сообществе понятие лояльности было переосмыслено. Симпатия основывалась не на родственных связях, а на принятии веры, которую проповедовал Мухаммад. Для определения новой группы Мухаммад использовал слово умма. Изначально это понятие включало в себя весь народ, которому был послан пророк (то есть мекканцев), но со временем оно трансформировалось. Сейчас умма означает только тех людей, которые прислушались к Пророку и сформировали с ним новое сообщество. Во время переговоров с мединскими мусульманами Мухаммад явно установил превосходство над их религиозной общиной, которая даже в сравнении с мекканскими последователями была незначительной. Конечно, среди немусульман Мухаммад не высказывал подобных притязаний. Но политическая автономность мусульман позволила им сформировать определенный уровень социальных ожиданий. Более того, Мухаммад выступал в качестве хакима – беспристрастного судьи. Его полномочия распространялись даже на тех мединцев, которые не приняли ислам. Таким образом, Мухаммад приобрел авторитет за пределами уммы еще задолго до того, как вся Медина влилась в исламскую общину.

Жизнь в новой умме отмечена установлением новых нравственных норм, которые исходили непосредственно из личных отношений человека с Богом. При этом поддерживались интересы всей группы (поскольку нравственные стандарты должны выдерживать «здоровую конкуренцию»), которая обретала черты корпоративной жизни. Новые нормы противоречили как бедуинской кочевой скотоводческой морали, так и понятиям оседлых бедуинов‑язычников. Прежде всего, стоит выделить групповое и индивидуальное понятие гордости и чести: гордость за происхождение, богатство или доблесть, которая при столкновении с чужими интересами порождала безжалостную месть. Страстная и отчасти беспечная (хотя порой завораживающая) погоня за эгоцентричными интересами обычно заканчивалась тривиально. Даже те, которые хотели найти свой путь в жизни, незаметно для себя втягивались в модель, продиктованную обществом, которое призывало к мести как самому практичному средству справедливости, восхваляло радости дурманящих напитков и секса, позволявших забыться и убить время.

Подобную беспечность людей ислам расценивал как откровенную неблагодарность (куфр) Создателю. Такому образу жизни религия противопоставляла смирение, великодушие и осмысленное следование велениям Бога, дабы достичь чистой жизни. Яростной мстительности ислам противопоставлял сдержанность и милосердие. Самые разумные из бедуинов признавали и старались применять на практике некоторые из этих добродетелей, хотя и смирение, и сдержанность забывались в плотских утехах. В любом случае этому не уделялось особое внимание. Ислам должен был укрепить в общественной жизни благочестивые добродетели, предоставить разумную альтернативу междоусобной вражде и искоренить все порочные убеждения.

Итог этих противоречий сведен к определенным терминам. Прежняя беспечность, куфр, т. е. «неблагодарность» или «отказ», должна смениться преданностью Богу, исламом. Неконтролируемая ярость, джахилиййа, заменяется доверием и верностью Богу, иман. (Позднее куфр станет теологическим термином, означающим все несовместимое с исламом, а джахилиййа превратится в исторический термин и будет означать эпоху до появления ислама.)[73]Новый нравственный уклад так же, как и прежний, не просто отражал личные идеалы, это были эффективные критерии социальной ответственности.

Отделившись от кланов Мекки, мусульманская умма сформировала собственный политический союз, который на первый взгляд повторял черты племенного образования. В Медине Мухаммад был неоспоримым лидером мусульман, как мекканских мухаджиритов (араб, «эмигранты»), так и мединских ансаритов (араб, «помощники»). Более того, он являлся беспристрастным судьей для всех социальных групп Медины. Эта позиция закреплялась документом (который иногда называют «мединской конституцией»), где были изложены взаимные права и обязанности кланов, в итоге вся Медина представляла собой клановый союз. Но все же в первую очередь полномочия Мухаммада распространялись на мусульман, в частности на эмигрантов из Мекки. Прибыв в Медину, мухаджириты испытывали недостаток средств. Они были гостями у мединских ансаритов, и многие из них стали побратимами. Очень скоро Мухаммад стал отправлять мухаджиритов на перехват караванов курайшитов.

^{Мухаммад повергает идолов. Средневековая персидская миниатюра}

Набеги были естественным явлением, когда плохо обеспеченные арабские племена старались поправить свое положение за счет более удачливых соседей. Покидая Мекку, мухаджириты разорвали все связи со своими кланами и утратили право на их защиту. Отныне они представляли свой собственный клан или племя. Следовательно, они спокойно могли (при возможности) грабить караваны кланов, с которыми у них уже не было никаких соглашений. Мухаммад, в свою очередь, постарался найти оправдание этим мерам в рамках новой нравственной ориентации. Он подчеркивал, что курайшиты не только отказались принять ислам, но и активно выступали против божественного порядка, преследуя мусульман и препятствуя соблюдению норм ислама. Здесь была не личная неприязнь мухаджиритов, а общественная причина. Мухаджириты считали, что получают право бороться с курайшитами до тех пор, пока последние не прекратят чинить препятствия тем, кто желает быть мусульманином.

В частности, существовало два особенных мотива, которые отличали эти набеги от обычных арабских рейдов. Во‑первых, это было практическое средство приобрести экономическую независимость в Медине. Без базового капитала весь социальный уклад нового сообщества оставался бы искусственным. (Возможно, благодаря этим грабежам мединцы выплескивали накопившуюся агрессию, к которой они привыкли при старом укладе, однако Мухаммад вряд ли посчитал бы эту причину достойной.) Во‑вторых, рейды были нацелены на то, чтобы в ожидании акта Божьего правосудия смирить гордость курайшитов. Иногда эти действия трактуются как часть данного правосудия, т. е. борьба предписана Кораном. Возможно, на самом деле Мухаммад хотел подорвать торговлю курайшитов и затем доказать им, что с принятием ислама у них будет больше возможностей, чем в настоящей жизни.

Первые набеги закончились неудачей. Лишь одна маленькая вылазка (в Нахле, близ Мекки) увенчалась успехом: во время священного месяца был ограблен караван, в результате погиб один человек, а всю добычу грабители унесли с собой. До сих пор остается загадкой, взял ли Мухаммад на себя ответственность за разбой в священный мирный месяц. Это событие обернулось скандалом в Медине. Его удалось уладить, убедив народ, что сражение в мирный месяц осуждается Кораном, но наказание врагов ислама оправдывает нарушение закона. В итоге Мухаммаду предложили забрать всю добычу. Это событие усугубило вражду между мусульманами и курайшитами. Отныне в силу того что арабские язычники глубоко чтили месяц перемирия, между исламом и языческой арабской культурой, и в частности мекканской системой, легла непреодолимая пропасть. Ислам доказал свое превосходство над старыми обычаями. Фактически исламское сообщество не нуждалось в связях с языческой системой, исключение составляли лишь случаи, переосмысленные в исламских реалиях. В дальнейшие годы этот принцип последовательно реализовывался. Какие бы грехи человек ни совершал, даже если это были преступления против ислама, становясь мусульманином, он сразу от них очищался. И поскольку мусульманин расставался с языческим прошлым, он не только не нес наказания за прежние грехи, но и оставлял в прошлом и материальные блага. Точнее, ему доставалось его личное имущество, но он отказывался от поддержки родственников язычников. Таким образом, исламская умма провозглашала себя полностью независимой.

Несмотря на сомнения своих последователей, Мухаммад признал безусловный успех в Нахле. Он был убежден, что эти события являются естественным продолжением его миссии. Если бы он пошел на компромисс, то его умма утратила бы свой статус и опустилась бы на уровень очередного племенного объединения, живущего по языческим моральным нормам. Видимо, Мухаммад приложил весь свой талант, чтобы не отклониться от намеченной цели. В то же время в данной ситуации наглядно проявилась проблема миссии Мухаммада. Пророк получает свыше и передает людям истину, которая воплощается в работе и в судьбе человеческого сообщества. При этом сообщество ограничено определенными обстоятельствами. Отсюда можно извлечь практическую пользу. Однако разбойничье нападение в Нахе не только подчеркнуло разрыв с суеверными языческими обычаями, оно оказалось несовместимым и с новой моралью. Этот акт не просто подтвердил неуважение мусульман к ранее объявленному месяцу перемирия. 1Это было откровенное предательство, одобренное самим Мухаммадом. Таким образом, у последователей ислама появился повод объявить о формировании собственной независимой нравственной политики[74].