Наследница Аттилы

Однажды в обшитой деревянными панелями столовой палаты лордов за чашечкой чая и кремовыми пирожными я беседовал с баронессой Стрейндж, обсуждая неминуемую гибель ее социальной группы. Это напоминало разговор о гильотине за булочками в революционной Франции. Стрейнджей и почти все остальное британское потомственное пэрство как раз собирались изгнать из верхней палаты парламента, места в которой их семьи занимали по праву рождения, причем некоторые более 800 лет. Намечалась бескровная революция. Именно в тот день пэры дебатировали условия их удаления из палаты (что характерно, в самых благоприличных выражениях). И (что тоже характерно) по-прежнему рассматривали государственные дела, обсуждая среди прочих вопросов необходимость обеспечения гуманной отбраковки барсуков.

«Вы, американцы, смотрите на все горизонтально, в пространственном разрезе, - говорила Стрейндж, потягивая китайский чай, - Мы смотрим на вещи вертикально, во временном разрезе. Мы говорим о том, что произошло 100 лет или 1000 лет назад, как о непрерывной истории». Затем она продолжала на примере истории своего рода. Это был целый поток казней, аристократических модных словечек и приводящих в замешательство переходов на библейский язык вроде: «И было три сестры, и были они потомками четвертого герцога». Уже 372 года сидели Стрейнджи на красных кожаных скамьях палаты лордов, но их род уходит своими корнями еще далее вглубь европейской истории. Была у этого наследия некая мистическая особенность: «Я не умею исцелять людей, - сказала между делом леди Стрейндж, - но иногда могу снять боль, прикоснувшись руками».

Леди Стрейндж - приветливая и впечатляющая женщина лет семидесяти, в клетчатой юбке своего шотландского клана, зеленом бархатном пиджаке (с небольшой заштопанной дырочкой слева) и кружевных манжетах (слегка потертых) - была ярой защитницей аристократии: «Дело не в титуле. Я имею в виду наследственные влияния, которые себя проявят. Если ваши предки были такими людьми и занимались чем-то, что сделало их пэрами, то есть вероятность того, что эти гены не пропадут даром».

Родственные отношения являлись самым важным. Леди Стрейндж, к примеру, знала, что с виконтом Крэн- борном из семьи Сесилей, долгое время возглавлявшим палату лордов, ее связывает не только членство в Консервативной партии, но и родство («он мой четырнадцати- или пятнадцатиюродный брат»). Такая далекая связь американца вряд ли бы заинтересовала, впрочем, как и биолога: теория родственного отбора утверждает, что готовность одной особи приносить жертвы ради другой зависит от степени родственной близости. Или, как однажды пошутил кто-то из биологов, резюмировав суть идеи, «особь охотно бы отдала свою жизнь за двоих братьев, четверых двоюродных братьев или восьмерых троюродных братьев». С другой стороны, ради пят- надцатиюродного брата большинство простых людей не пошевелили бы и пальцем. Тем не менее это неизменное чувство семейного единства стало сутью цивилизованных дебатов в палате лордов. Реформа, сказала Стрейндж, равнялась «наследственной чистке», и добавила, как будто такое уподобление геноциду что-то напомнило ей: «Я могу проследить свою родословную до Аттилы, предводителя гуннов». Но искорка в ее глазах потухла так же быстро, как и зажглась. «Не самый приятный предок, - признала она. - Думаю, его наследственные черты были довольно сильно разбавлены».

Она допила чай и встала в очередь в кассу, чтобы оплатить счет и вернуться к дебатам. «Чудное место, правда?» - заметила она так, будто была здесь одна. Взглянув через плечо, она заметила портрет короля Генриха VII в полный рост и сообщила: «Мой предок».

НЕМНОГИМ ПОНЯТНЕЕ КИТАЙСКОЙ ГРАМОТЫ

По случайному совпадению в тот день вышла в свет книга, столь же очаровательная и анахроничная, как и сама палата лордов. Burke’s Peerage and Baronetage, справочник о благородных и неблагородных прародителях британской аристократии, был опубликован после 29-летнего перерыва и в основном посвящен мертвым и опозоренным. Новая книга (106-е издание Burke's с момента основания альманаха в 1826 году) была подготовлена командой из девяти редакторов и обошлась в 1,2 миллиона долларов. «В ней больше слов, чем в Библии», - похвастался издатель, а главный редактор подхватил: «Я бы обратил внимание на то, что наши родословные более достоверны, чем „Сим родил Моисея”». Этот двухтомник, содержащий данные о двух тысячах семей и весящий двадцать фунтов, подытожил усилия людей, отдававшихся любимому делу.

С точки зрения натуралиста, Burke’s интересен как справочное пособие по жизнеспособной, удачно развивавшейся и сплоченной популяции животных. Но это нечто большее. Для членов этой популяции Burke's был в свое время настольной книгой, позволявшей разоблачать мошенников и поддерживать отношения с «благородными родственниками». В момент расцвета аристократии эта книга также являлась каталогом их родослов- ных для подбора удачной брачной партии. В пьесе Оскара Уайльда «Женщина, не стоящая внимания» (1893) лорд Иллингворт описывает Peerage как «единственную книгу, которую светскому молодому человеку надлежит знать досконально». Поддержание отношений с другими членами группы было столь важным делом, что лорд Мальборо отметил для Консуэлы Вандербильт двести семей, «чьи ответвления, происхождение и титулы она должна выучить». И это во время медового месяца.

Burke's был олицетворением сословной идои семьи. Это было то средство, с помощью которого члены группы посылали друг другу сигналы своей состоятельности и одновременно укрывали себя облаком таинственности и мистификации. Люди посторонние могли и не знать, что пэрство состоит из пяти рангов (на самой вершине герцоги, затем следуют маркизы, графы, виконты и бароны - чаще всего в таком порядке) или как следует должным образом к каждому обращаться, помимо традиционного поклона. Сторонние наблюдатели могли быть обескуражены (что в принципе и предполагалось) извилистыми путями размножения аристократии. Титулованные семьи обладали удивительной сноровкой соединять свои фамилии с помощью дефисов, заключая браки с другими титулованными семьями, или просто менять фамилии в связи с получаемыми новыми титулами, порой три-четыре раза в течение жизни. Идеал обладания одним именем не разделялся ими. Нынешний герцог Бедфордский, к примеру, еще и маркиз Тависток, граф Бедфорд, барон Рассел, барон Рассел Торнхот и барон Хауленд Стритхем. Его настоящее имя Джон Роберт Рассел, а друзья называют его Иан.

С помощью своего непонятного языка Burke's также удавалось скрывать от неискушенного читателя некоторую информацию о представителях сословия. Статья о шотландском графстве Кейтнес начинается так: «Уильям, из Мея; dvp ипт (задушен своим Ьго Старшим)». Сокращения говорят, что он умер при жизни отца (decessit vita patris), неженатым (unmarried) и погиб от руки своего брата {brother). Подобная смесь загадочного и интригующего характерна для Burke’s, где часто в качестве добавления встречается описание какого-нибудь причудливого родового обычая: «Роберт Крайтон, восьмой лорд Крайтон из Санкуара; р. 1568; потерял глаз... в схватке с учителем фехтования Джоном Тернером... планировал убийство Тернера в течение семи лет, совершив его при содействии одного из Карлейлей... Карлейль и несколько других соучастников были повешены на пеньковой веревке, а восьмой лорд-на шелковой, ибо такова привилегия пэра». Основная задача, которую выполняла

* Уильям Мэппок (1849-1923) - автор известной в свое время сатиры «Новея Республика» (1877), е которой читатели легко узнавали знаменитых современников.

загадочная манера изложения Burke’s, заключалась в том, чтобы позволить аристократии выглядеть еще более исключительной. Британский писатель Мэллок, рассматривая отношения между рождением и богатством среди нетитулованного мелкопоместного дворянства, заметил: «За исключением китайской грамоты, сомневаюсь, что существует что-то более запутанное».