Глава 5. Все четверо в кабинете Каминского вокруг стола курили и прислушивались к отдаленному глухому стрекотанию выстрелов на подступах к тому месту

Все четверо в кабинете Каминского вокруг стола курили и прислушивались к отдаленному глухому стрекотанию выстрелов на подступах к тому месту, где все происходило.

– Для меня,– хрипло сказал Джонс,– все это в прошлом. Вот то, что я сижу здесь с вами, в этом здании, для меня это было год назад. Не то чтобы я видел будущее, нет, скорее одной ногой я стою в прошлом. И я не могу от этого отделаться. Я как бы все время запаздываю. Я как бы постоянно проживаю год своей жизни дважды.– Он содрогнулся.– Снова и снова. Все, что я делаю, все, что я говорю, слышу, чувствую,– все это я должен проделывать дважды.– Он возвысил голос, в котором звучали крайнее страдание и безнадежность.– Я дважды проживаю одну и ту же жизнь.

– Другими словами,– медленно произнес Кассик,– для вас будущее остановилось. Вы знаете его, но это не значит, что можете его изменить.

Джонс холодно рассмеялся.

– Изменить? Оно абсолютно неподвижно. Оно более неподвижно и неизменно, чем эта стена.– Он яростно шлепнул по стене ладонью.– Вы думаете, что я более свободен, чем остальные. Не обольщайтесь... чем меньше вы знаете о будущем, тем вам лучше. Вы способны заблуждаться, вам кажется, что вы обладаете свободной волей.

– А вы нет.

– Нет,– горько согласился Джонс.– Я карабкаюсь по тем же ступеням, по которым карабкался год назад. И не могу изменить ни одной. Я знаю этот наш разговор слово в слово. В нем не прозвучит ни слова лишнего из того, что я помню, и ни слова не потеряется.

– Когда я был мальчишкой,– с расстановкой заговорил Пирсон,– я любил два раза ходить на один и тот же фильм. И во второй раз у меня было преимущество перед остальным залом... И мне это ужасно нравилось. Я мог выкрикивать слова персонажей на долю секунды раньше актеров. Это давало мне ощущение власти.

– Точно,– согласился Джонс.– Когда я был мальчишкой, мне тоже это нравилось. Но я уже давно не мальчишка. Я хочу жить как все, жить обычной жизнью. Меня никто не спрашивал, и не я придумал все это.

– Ваш талант представляет собой особую ценность,– тонко заметил Каминский.– Как говорит Пирсон, человек, который способен выкрикнуть слово на долю секунды раньше, обладает немалой властью. Он возвышается над толпой.

– Я очень хорошо помню,– сказал Пирсон,– как я презирал их восхищенные рожи. Их широко открытые глаза, глупые улыбки, хихиканье, страх, как они верят во все, что там происходит, как они ждут, чем все это кончится. А я‑то все знал, и я ненавидел этих дураков. Они внушали мне омерзение. Отчасти поэтому я и кричал в зале.

Джонс не сказал ни слова. Сгорбившись на своем стуле, он уставился в пол и не поднимал головы.

– Как насчет работы у нас? – сухо спросил Каминский.– Старшим Политическим Руководителем?

– Нет, спасибо.

– Ваша помощь нам бы очень даже не помешала,– сказал Пирсон.– В деле реконструкции. Вы могли бы помочь в объединении людей и ресурсов. С вашей помощью мы могли бы внести важные коррективы в нашу деятельность.

Джонс окинул его свирепым взглядом.

– Только одно сейчас важно. Эта ваша реконструкция...– Он нетерпеливо махнул тонкой костлявой рукой.– Вы только даром тратите время... главное теперь – шлынды.

– Почему? – спросил Кассик.

– Потому что перед вами вся Вселенная! Вы тратите время, чтобы переделать эту планету... Боже мой, да у вас могли бы быть миллионы планет. Новых планет, нетронутых планет. Планетных систем с бесконечными ресурсами... а вы тут сидите и пытаетесь переплавить никому не нужный старый лом. Набираете стукачей, и эти бедняги за гроши ковыряются в дерьме.– Он с отвращением отвернулся.– Людей стало слишком много. Еды на всех не хватает. Какая‑нибудь одна планета, пригодная для жизни, решила бы все ваши проблемы.

– Например, Марс? – мягко спросил Кассик.– Или Венера? Мертвые, пустынные и враждебные планеты.

– Я говорю не про них.

– А про что же вы тогда говорите? Наши разведчики обшарили всю Солнечную систему. Покажите нам место, где можно жить.

– Только не здесь. Только за пределами Солнечной системы. Центавр. Или Сириус. Выбирайте.

– И там непременно будет лучше?

– Межзвездная колонизация возможна,– сказал Джонс.– Как вы думаете, откуда здесь взялись шлынды? Дураку понятно, они решили здесь поселиться. Они делают то, что не мешало бы делать нам самим. Они ищут планету, на которой смогли бы жить. Они небось летели сюда миллионы световых лет.

– Ваш ответ нас не вполне устраивает,– промолвил Каминский.

– Он устраивает меня,– сказал Джонс.

– Догадываюсь,– кивнул Каминский. Он явно встревожился.– Вот это и беспокоит меня.

Пирсон с любопытством спросил:

– Вы что‑нибудь еще знаете о шлындах? Кто может появиться через год?

Лицо Джонса бесстрастно застыло.

– Поэтому я и стал священником,– сурово ответил он.

Все трое с нетерпением ждали продолжения, но Джонс не произнес больше ни слова. Слово «шлынд» означало для него что‑то важное, видно было, что одно упоминание об этом пускало в ход внутри него какие‑то сложные глубинные процессы. Нечто такое, от чего сразу искажалось его изможденное лицо. Словно из глубин его существа на поверхность всплывала раскаленная кипящая магма.

– Не очень‑то ты их любишь,– заметил Кассик.

– Кого «их»? – Джонс, казалось, сейчас взорвется.– Шлындов? Явились сюда чужеродные формы жизни и хотят заселить наши планеты? – Он перешел на истерический визг.– Да вы понимаете, что происходит? Вы думаете, они надолго оставили нас в покое? Восемь мертвых планет – сплошные скалы! А тут Земля – единственное подходящее место. Вы что, ничего не понимаете? Они готовятся напасть на нас; на Марсе и на Венере у них базы. Кому нужен этот хлам, на котором ничего нет? Они пришли захватить Землю.

– Может быть, может быть,– тревожно сказал Пирсон.– Как вы сказали, они – чужеродные формы жизни? А может, и Земля им ни к чему. Может, наши условия жизни им совершенно не подходят.

Пристально глядя в глаза Джонсу, Каминский продолжил:

– Каждая форма жизни имеет свои, только ей присущие потребности... Что для нас ненужный хлам, другому покажется плодородной долиной.

– Единственная плодородная планета – Земля,– повторил Джонс убежденно.– Им нужна Земля. Поэтому они и явились сюда.

Наступило молчание.

Итак, вот он здесь стоит, вот он, этот страшный призрак, которого они так боялись. И смысл их собственной жизни в том, чтобы уничтожить его; они призваны для того, чтобы пресечь это, пока оно не стало слишком огромным и само не пресекло их существования. Он стоял перед ними... или нет, пожалуй, сидел. Джонс снова уселся на стул и курил частыми затяжками; худое лицо его было перекошено, и на лбу пульсировала темная жила. Его безумные глаза под очками подернулись пленкой и затуманились от ярости. Спутанные волосы, клочковатая черная борода, сам весь помятый, длиннорукий, с костлявыми ногами... Человек, обладающий беспредельной властью. И беспредельной ненавистью.

– А ты и в самом деле их ненавидишь,– задумчиво сказал Кассик.

Джонс молча кивнул.

– Но ты ничего про них не знаешь?

– Они здесь,– сказал Джонс срывающимся голосом.– Они вокруг нас. Они нас окружают. Они загоняют нас в ловушку. Разве не видно, чего они хотят? Покрывать огромные расстояния в пространстве, столетие за столетием... разрабатывать целую программу, сначала высадиться на Плутоне, потом на Меркурии... они приближаются, они уже совсем близко к вожделенной награде... они уже готовят базы для нападения.

– Нападения,– тихо и вкрадчиво повторил Каминский.– И вы об этом знаете? У вас есть доказательства? Или это лишь ваши домыслы?

– Через шесть месяцев, считая от этого дня,– заявил Джонс сдавленным металлическим голосом,– первый шлынд высадится на Землю.

– Наши разведчики высаживаются на всякие планеты,– сказал Каминский, хотя вкрадчивой уверенности в нем поубавилось.– Это ведь не означает, что мы хотим их захватить.

– Эти планеты наши,– сказал Джонс.– Мы осматриваем их, вот и все.– Подняв глаза, он закончил: – И шлынды делают то же самое, они осматривают Землю. Вот прямо сейчас они нас разглядывают. Неужели вы не чувствуете их взглядов? Мерзкие, отвратительные, враждебные глаза насекомых...

– Да он просто болен,– испуганно сказал Кассик.

– Вы и это видите? – продолжил Каминский.

– Я это знаю.

– Но вы видите это? Вы видите вторжение? Вы видите, как они захватывают, разрушают и все такое?

– Через год,– упрямо твердил Джонс,– шлынды станут высаживаться по всей Земле. Каждый день. По десятку, по сотне штук сразу. Орды шлындов. Все одинаковые. Орды неразумных, мерзких и враждебных существ.

Пирсон произнес с усилием:

– Ага, станут садиться рядом с нами в автобусах. Еще захотят брать в жены наших дочерей, правильно?

Должно быть, Джонс предвидел это замечание. Еще не успел Пирсон открыть рот, лицо его стало белым как мел и он судорожно вцепился в ручки кресла. Пытаясь пересилить себя и не потерять контроля, он процедил сквозь зубы:

– Народ не станет этого терпеть, приятель. Я вижу это. Будет много пожаров. Шлынды состоят из сухого вещества, приятель, они хорошо горят. Предстоит много уборки.

Тихим и злым голосом Каминский выругался.

– Разрешите мне уйти,– начал он, не обращаясь ни к кому в частности.– Мне это все надоело.

– Успокойтесь,– строго сказал Пирсон.

– Нет, я не могу этого выносить.– Каминский бесцельно заходил кругами.– Мы же ничего не можем сделать! Мы ведь и пальцем не можем его тронуть – он ведь на самом деле видит все это! Ему ничто здесь не угрожает – и он знает это.

Приближалась ночь. Кассик и Пирсон стояли в темном коридоре верхнего этажа. В нескольких шагах ожидал посыльный с почтительным выражением лица под стальной маской.

– Так‑так,– начал Пирсон. Он весь дрожал.– Что‑то здесь холодно. Приходите с женой ко мне обедать. Посидим, поболтаем о том о сем.

– Спасибо, с удовольствием. Вы еще не знакомы с Ниной,– ответил Кассик.

– Я понимаю, вы в отпуске. У вас медовый месяц?

– Что‑то в этом роде. У нас прелестная квартирка в Копенгагене... мы уже начали ремонт.

– Как вам удалось найти квартиру?

– Родители Нины помогли.

– Ваша жена не служит у нас, нет?

– Нет. Она идеалистка и занимается искусством.

– А как она относится к вашей профессии?

– Ей не очень нравится. Она сомневается в том, что полиция вообще нужна. Мол, новая тирания.– Кассик иронически прибавил: – В конце концов, сторонники абсолютизма гоже вымирают. Еще несколько лет, и...

– Вы думаете, Гитлер тоже был провидцем? – вдруг спросил Пирсон.

– Думаю, да. Конечно, не таким, как Джонс. Ну там сны, предчувствия, интуиция. Для него будущее тоже было неподвижным и определенным. И он слишком полагался на удачу. Думаю, и Джонс скоро поставит на свою удачу. Похоже, он начинает понимать, зачем он появился на свет.

Пирсон держал какую‑то бумагу в руке, рассеянно барабаня по ней пальцами.

– А знаете, какая сумасшедшая мысль пришла мне в голову? Спуститься туда, где его держат, ну туда, в камеру, раскрыть ему пасть и забить в глотку такую пилюлю, чтоб его разорвало в клочки, а потом уже подумать, что делать дальше.

– Его нельзя убить,– сказал Кассик.

– Его можно убить. Но врасплох его не возьмешь, вот что. Убить Джонса – значит постоянно держать под контролем каждый его шаг, обложить его со всех сторон. У него целый год форы. Когда‑нибудь же он умрет, ведь он тоже смертен. Гитлер же в конце концов умер. Но в свое время в Гитлера были направлены тысячи пуль и бомб, ему подсовывали яды, а он все‑таки ускользнул. Я займусь этим вплотную... я запру его в камеру и прикажу замуровать дверь. Хотя... у него на лице всегда написано, что дверь он все равно найдет.

– Вручить это лично,– обратился к посыльному Пирсон.– Вы знаете кому: вниз по лестнице, сорок пять‑А. Где сидит эта высохшая мумия.

Посыльный козырнул, взял бумагу и рысью побежал прочь.

– Вы думаете, он сам верит всему, что тут наговорил? – поинтересовался Пирсон.– Про этих шлындов?

– Неизвестно. Но что‑то в этом все‑таки есть. Само собой, они высадятся и на Земле, они ведь продвигаются без плана, вслепую.

– Ну да,– ответил Пирсон.– Один уже приземлился.

– Живой?

– Мертвый. Сейчас ведутся исследования. Скорей всего, мы ничего не узнаем, пока не прибудет следующий.

– Хоть что‑нибудь о нем уже можно сказать?

– Почти ничего. Гигантский одноклеточный организм, среда обитания – пустое пространство. Передвигается пассивно, механизм передвижения пока неясен. Абсолютно безвреден. Амеба. Толщиной в двадцать футов. Покрыта грубой шкурой – она предохраняет от холода. Ничего похожего на злобного захватчика: эти забытые богом бедняги просто скитаются там и сям и сами не понимают, где они и что они.

– Чем они питаются?

– Ничем. Они просто живут, пока не помрут. Ни органов питания, ни пищеварения, ни выделения, ни размножения – ничего нет. Какие‑то недоделанные.

– Странно.

– Очевидно, мы просто натолкнулись на какое‑то стадо. Ну да, конечно, они начали падать. Будут шмякаться то здесь, то там, рассыпаться на куски, пачкать машины, расплющиваться. Засорять озера и реки. Они, конечно, нас еще достанут! Станут шлепаться нам на голову, станут гнить. А скорей всего, лягут и спокойно все сдохнут. Изжарятся на солнце... Этот, кстати, погиб от жары, изжарился как сухарь. А тем временем мы что‑нибудь придумаем.

– Особенно когда Джонс примется за дело.

– Не было бы Джонса, появился бы кто‑нибудь другой. Ну да, Джонс способен на многое, в этом его преимущество. Он и стрельбу может вызвать, и все, что угодно.

– Эта бумага – приказ о его освобождении?

– Вы угадали,– сказал Пирсон.– Он освобожден. Пока мы не придумаем нового закона, он свободный человек. И может делать, что захочет.