Глава 2. Когда Никита и Толя вылезли из-под земли на Божий свет, их обоих разобрал смех: темпорал в этом мире был замаскирован под медвежью берлогу

Когда Никита и Толя вылезли из-под земли на Божий свет, их обоих разобрал смех: темпорал в этом мире был замаскирован под медвежью берлогу.

– Хорош был бы местный охотник, вздумав поохотиться на медведя, – сказал Толя, озираясь. Принюхался. – По-моему, здесь весна, а, меченый? Пахнет весной… и еще чем-то.

– Древностью, – буркнул Никита, принюхиваясь и прислушиваясь всеми своими паранормальными органами чувств. – И смертью. Может быть, здесь и весна, тепло во всяком случае.

Они стояли в сосновом лесу с примесью лиственничных – клена, дуба и ольхи. Суборь – пришло слово из лексикона древних славян. Лес был невероятно стар, судя по огромным замшелым стволам, валежнику и непроходимым зарослям дикой малины, гигантского папоротника и крапивы. И был весь он пропитан запахом таинственности и застарелого страха, запахом ужаса и тоски, создавая подспудное ощущение чьего-то незримого присутствия. Его взгляд проникал в душу, в тело, раздражал, будоражил, заставлял оглядываться, потеть, ждать удара в спину и не выпускать из рук оружие…

Такэда сжал кулаки, длинно выдохнул сквозь зубы, успокаиваясь, и невольно понизил голос.

– А лес-то заколдован, Сухов. Мы не ошиблись адресом?

– Нет, – с мрачной уверенностью ответил Никита, закончив биопространственную локацию. – Это хрон Свентаны и Олирны, мир Вселенной, где реализованы законы магической физики, где живут колдуны, ведьмы, упыри, вурдалаки, драконы и химеры. Мир, где спрятан мой меч. И еще здесь живет один из Семерых. Видишь? – Он показал Толе перстень, пульсирующий зеленой пятиконечной звездой. – Но лес действительно жутковат и неуютен. Будем выбираться и спрашивать дорогу. Твой лингвер уцелел?

– По-моему, он стал частью тела, я о нем забыл даже. Но если это мир, где лежит твой… вернее, меч Святогора, который может стать твоим, то нам придется туго. За нами будет охотиться вся нечистая рать Люцифера.

– Так ведь и наши дремать не будут, подстрахуют, если что. Не дрейфь, Наблюдатель, прорвемся.

Такэда не дрейфил, дрейфил сам Сухов, но пытался приободриться, чувствуя гигантские залежи зла на планете, сохранившиеся со времени Битвы и дремлющие до поры до времени. А может быть, и не дремлющие.

В этом мире склад темпорала был пуст. То есть в нем не было ничего: ни транскофа, ни оружия, ни пищевых концентратов, ни прочих нужных вещей. То ли все было разобрано за тысячи лет путешествий неведомыми странниками, то ли здешний выход был задуман пустым изначально. Факт оставался фактом, и землянам ничего не оставалось делать, как выходить в путь налегке и даже без вардзуни, с помощью которого Никита отбил атаки Хуббата. Копье осталось разряженным на родине диморфантов, признавших землян хозяевами и сидевших на них, как вторая кожа. И от их молчаливого одобрения всех поступков, ощущения тепла, скрытой силы и неуязвимости становилось спокойнее.

Сухов сориентировался, владея «волчьим» чутьем магнитного поля, и путешественники решительно направили стопы на север. Путь в любую другую сторону света был, очевидно, не хуже, но Никита ко всему прочему искал обладателя магического поля, а в северной стороне потенциал магиполя был выше.

Однако строго на север держать направление не удалось. Сначала на пути попалось огромное болото с бездонными трясинами, замаскированными под веселые зеленые лужайки или мшаники с россыпями ягод – водяники, морошки и клюквы. Болото было мрачным и странным, потому что деревья, огромные, толстенные, седые от древности, росли и на нем, причем почти с той густотой, что и в обычном лесу, однако пересечь его оказалось невозможно.

Затем лес вдруг расступился, и путешественники вышли на край безбрежного пространства, назвать которое полем или равниной не поворачивался язык. Оно напоминало ноздреватый пласт сгоревшего торфа и было покрыто шрамами и язвами черного, фиолетового, серо-серебристого и ржаво-красного цвета. Ничего на этом поле не росло: ни трава, ни кустарник, и лишь пересекавший его ручей с водой кофейно-розового цвета оживлял пейзаж да редкая цепочка гигантских серых башен по краю поля, исчезавшая за горизонтом.

Никита облизнул губы, чувствуя давление на психику, неприятное томление и даже тошноту. Голова закружилась, в ушах поплыл комариный звон, и кто-то настойчиво стучался в виски, умоляя «впустить» и одновременно пытаясь подчинить себе, заставить повиноваться.

– Слишком высок уровень пси-активности, – прошелестело в ушах, вернее, в костях черепа за ушами, это заговорил диморфант, которому Никита дал имя Зипун. Тотчас же в голове отчетливо «подул сквознячок» и вынес большинство негативных ощущений. Осталась лишь тревожная «дымка» да присутствие взгляда в спину.

Видимо, диморфант Такэды Сусаноо тоже включил пси-защиту, потому что инженер тихонько пошипел и с видимым облегчением расправил плечи.

– Что, действует? – поинтересовался Сухов, подразумевая защиту.

– Еще как! – ответил Толя, имея в виду это жуткое, навевающее ужас место. – Похоже, и здесь воевали когда-то. А ты говоришь – Святая Русь!

– Ей досталось больше всех. – Никита закрыл глаза, сосредоточился, голубая искорка проскочила в его волосах. – Она воюет до сих пор, ибо торчит у Синклита Четырех как кость в горле, рождая творцов и магов, воинов-защитников и просто добрых людей. – Голос танцора упал до шепота, а над ним встал полупрозрачный столб голубоватого сияния и взорвался кольцами и дугами, рванувшими во все стороны.

Никита погас, ссутулился, но тут же выпрямился, поддерживаемый диморфантом.

– Это Чертово Кладбище! Местность соответствует земному Коростеню, а ручей – реке Уше, которая впадает в Днепр возле Чернобыля. Не знаю, совпадение это или нет, но Битва предтеч произошла именно здесь.

– Ты имеешь в виду Чернобыльскую зону? Скорее всего они связаны если и не причинно, то информационно. Отсюда утечка информации о Битве докатилась по Мирам Веера и до Земли. А что это за башни? Издали каждая из них похожа на ступу Бабы Яги.

Вместо ответа Никита направился вдоль лесной опушки к ближайшей из башен, и вскоре она нависла над ними ощутимо тяжелым серым монолитом, с виду – из пористого бетона или, скорее, из чугуна. Поверхность ее была изрыта ямками ветровой или временной коррозии и не имела ни окон, ни дверей, ни намеков на таковые. Лишь наверху, на высоте десятиэтажного дома, имелась выдавленная впадина, здорово смахивающая на след человеческой ладони.

Пси-фон у башни был еще сильнее, чем на равнине, и диморфанты-скафандры трудились вовсю, защищая друзей-хозяев от внешнего воздействия, имеющего злобную основу страха, угрозы и ненависти.

Никита дотронулся до стены башни, отдернул руку. Побледнев, покачал головой:

– Надо же, как долго держится радиация!

– Что? Они радиоактивны?

– Я имею в виду радиацию ненависти, зла. Это могильники, Оямович, в них хранится прах погибших демонов и магов, выступавших на стороне Люцифера. Чуешь эманации? Мощность излучения столь велика, что никто вблизи его бы не выдержал. И стоять им вечно, если кто-нибудь когда-нибудь не попробует оживить этот прах.

– А это… возможно?

– Кто знает?

– Тогда кто-то уже пытался.

– Что ты хочешь сказать? – оглянулся Сухов. Такэда показал на дальний край поля, где высились два омерзительного вида холма.

– Две башни разрушены.

Никита долго смотрел на холмы из-под руки, потом обошел башню и направился к лесу. Такэда передернул плечами и, оглядываясь, чувствуя мерзкий и липкий взгляд, быстро догнал танцора. То и дело наплывало ощущение, будто погребенный в башне прах монстра собирается в призрачную жуткую фигуру, которая оживает и вот-вот выберется из своей гробницы.

– Как ты узнал о могильниках и о самом поле? Весть? Почему бы тебе таким же манером не выйти на мага?

– Пробовал, не получается. Может быть, экранирует здешнее пси-поле, может, он не хочет себя обнаруживать, как Уэтль на Астаамтотле. Я же говорил, Русь неспокойная и все время защищается, хотя в отличие от земной победила и хазарский каганат, и гуннов, готов и печенегов, варягов и половцев, норманнов, и балтов, и татаро-монголов. Здесь, в этом мире, на планете, которой дали название Олирна, Свентана-Русь еще не знала плена и рабства, хотя нашествия идут волна за волной, разве что география вторжений другая, да климат, да названия племен и народов слегка отличаются от земных. Кстати, Книга Бездн, осколки которой Вуккуб собирает по всем хронам, а не только на Земле, пишется здесь.

Такэда, сраженный этим известием, присвистнул.

Они углубились в лес, но не успели пройти и километра, как вышли на тропу, где их ждал сгорбившийся, но тем не менее высокий, выше Никиты, седой как лунь старик с длинной белой бородой. Он был одет в такой же седой, как он сам, меховой тулуп, опирался на посох руками в черных перчатках, а на плече у него сидел филин и зорко глядел на приближающихся людей умными желтыми глазами. Старик казался суровым, спокойным и доброжелательным, одно почему-то отталкивало. Стоял он неподвижно и прочно, будто специально поджидал землян.

– Приветствую вас, добрые люди, – слегка поклонился старик. Голос его шел, казалось, из груди, басовито-хриплый, тихий и выразительный, и говорил он по-русски! То есть слова звучали как русские, хотя и с удивительным акцентом, налетом древности и исчезнувших понятий. Лингвер лишь уточнял смысл речи, а не переводил.

– Кто бы вы ни были, людины или обели

, мир вам.

– Мир и вам, – поклонился Никита, украдкой глянув на эрцхаор, в глубине камня плыли, переходя друг в друга, искаженные геометрические фигуры – треугольники, квадраты, ромбы. Индикатор почему-то никак не мог определить, кто перед ними, друг или враг.

– Ищете кого, чужестранцы? – задал вопрос старик. Филин на его плече встрепенулся, мигнул, открыл клюв, прошипел нечто вроде: «Гыхр-ухух-ищщах», быстро-быстро задышал зобом и снова замер.

«Чужестранцы», – повторил про себя Никита, не зная, что отвечать. А старик-то непрост. Не удивился, встретив их в глухом лесу, это раз. Не удивился ни нашей речи, ни костюмам, это два. Кстати, следовало бы костюмам придать форму здешних одежд. И что он здесь делает, возле Чертова Кладбища? Где никто не живет?

– Ищем, дедушка, – ответил танцор наконец. – Дорогу в стольный град.

– Стало быть, стольный град, – в раздумье повторил старик. – Далеконько вам идти, странники. До Древлянска, стольного града нашего великого князя Мстиши, более трехсот верст будет, да все лесом, буреломом, болотами. А трактом ежели идти – крюк будет верст в сто, да лихие люди – ватага на ватаге, да звери дикие. В такой одежонке и без оружия не дойдете, чужеземцы.

– А что вы нам посоветуете, дедушка? Может нам помочь кто-нибудь? Коней дать, одолжить?

– На конях оно, конечно, быстрее будет, однако кто ж вам их даст? Но советом помочь могу. Версты через три тропинка приведет вас в урему

. Как доберетесь, свертайте ошуюю

и выйдете к избе, там живет моя знакомая…

– Баба Яга, – буркнул Такэда.

Старик сверкнул глазами, а филин заорал, снова проскрипел несколько невнятных слов и затих.

– Откуда вы ее знаете?

– Слухом земля полнится, – улыбнулся Никита, сообразив, что Толя своей шуткой попал в точку. – Спасибо за совет.

Старик поднял посох, направляя его в грудь Сухова. Тот напрягся, заставляя диморфанта увеличить защитный потенциал, но ничего не произошло. Конец посоха, светящийся, как головешка, отклонился влево.

– Туда не ходите, заблудитесь в едоме

, а того хуже – увязнете в зело пакостной мшаре

.

– Спасибо, дедушка. Как вас звать-величать?

– Витий Праселк. – Старик слегка ударил посохом по тропинке… и оказался за десять шагов дальше, хотя не сделал ни единого движения. Стоял и смотрел из-под кустистых бровей на обалдевших землян строго и задумчиво. Еще раз ударил посохом о землю – переместился метров на пятнадцать дальше, за кусты. Затем совсем исчез.

– Витий, – сказал Такэда сипло, – это, по-моему, не имя, а от слова «витьство» – колдовство. Значит, встречал нас колдун, волхв. На чьей он стороне, как ты думаешь?

– Черная рука, – пробормотал Никита. – Ты разве не заметил? У него была черная рука, словно в перчатке.

– То, о чем нас предупреждал Вуккуб. Дьявол! Быстро они нас вычисляют. Только странно: если он – охотник, «чекист», почему он не напал? На безоружных?

– Забыл спросить. Хотя странно, конечно. Может, я ошибаюсь. Но рука у него действительно была черная.

– Значит, к его знакомой Бабе Яге не пойдем?

– Отчего же, сходим, любопытно посмотреть на старушку, о которой столько сказано в русском фольклоре. Соответствует ли образ? К тому же попытка не пытка, вдруг да получим помощь?

Такэда хмыкнул:

– Да и мне интересно, честно говоря. В крайнем случае, за неимением Ивашки, скормишь ей меня.

Никита свернул с тропинки в лес в направлении, в котором волхв Праселк велел им идти. Толя шагнул за ним и шарахнулся в сторону, вскрикнув: прямо перед ним, буквально в сантиметре от ботинка, вылетела из-под земли длинная стрела с раскаленным докрасна острием и с гудением ушла в небо. По лесу раскатился дребезжащий струнный звук, зашумели сосны, словно от порыва ветра.

– Ты чего? – выбежал из-за дерева Сухов.

Такэда коротко рассказал, в чем дело, пытаясь разглядеть в кронах деревьев стрелу, но ничего не увидел. Назад стрела не вернулась. Вдвоем они осмотрели землю в месте, где она вылетела, но обнаружили лишь круглое отверстие с кулак человека, уходящее на неизвестную глубину.

– Охотничья ловушка? – предположил Такэда.

– Не уверен, – помрачнел Никита. – Пока нас охраняют диморфанты, такие ловушки не страшны, но расслабляться не стоит. Уж быстрей бы вооружиться.

– Да уж, с голыми руками против здешних колдунов недолго выстоишь.

Друзья углубились в лес, сторожко приглядываясь к любым подозрительным теням, и вскоре действительно вышли к болоту, Праселк не обманул. Повернули вдоль зелено-оранжевой кромки мхов налево, но не успели пройти и километра, как наткнулись на огромный, величиной с вагон, замшелый камень с выбитой на нем надписью. Буквы были крупные, неровные и смахивали на китайские иероглифы, но кое-какие из них напоминали буквы древнерусского алфавита. Никита очистил шершавый каменный бок от лилового налета лишайника, вглядываясь в строки.

– Кажется, это предупреждение или дорожный знак: направо поедешь – коня потеряешь… ну и так далее.

– Надо же, как точны русские сказки! – восхитился Такэда. – А поточней расшифровать можешь?

– Не уверен, а с каналом Вести связываться лишний раз не хочу, энергии тратится слишком много.

– Может быть, я вам помогу, добрые люди? – раздался сзади, со стороны болота, тонкий девичий голосок.

Приятели оглянулись, автоматически принимая стойки, каждый свою: Такэда в стиле айкидо, Никита в стиле россдао.

На кочке, посреди зеленой от ряски болотной полянки, сидела обнаженная девушка с распущенными по плечам зелеными волосами. Кожа у нее была не то чтобы зеленая, но шафрановая, бархатистая на вид, как бы светящаяся изнутри, волосы сверху охватывал венок из лилий и кувшинок, точно такие же венки охватывали талию и тонкие запястья, ноги прятались в воде, под ряской, и глаз невольно искал рыбий хвост. Лицо у девушки, по сути девочки, было прозрачно-салатное, с огромными темно-зелеными глазами, как и полные губы, но Сухову не показалось это неприятным.

– Что уставились? – засмеялась девица, показав изумрудно светящиеся зубы. – Лимнады не видели?

– Ага, – сказал Такэда хладнокровно. – Лимнады, кажется, нимфы болот?

Зеленоволосая снова засмеялась, уперлась в кочку рукой, заложила ногу за ногу, показав вместо ступни лягушачью лапу с перепонками. У Никиты мороз прошел по коже от этого открытия, хотя он вроде и был готов к подобным вещам.

– Куда путь держите, молодцы? Меня с собой не возьмете? Разговариваете вы чудно, на два голоса, но я вижу – добрые.

– Да мы сами не знаем, куда идем, – признался Никита. – Если бы ты нам верную дорогу указала.

– На дороге стоит и дорогу спрашивает. – Колокольчики смеха рассыпались по болоту. – Вот же Страж-камень перед вами, он путь и укажет.

– А ты разве нездешняя?

– Здешняя-то я здешняя. – Девица слегка опечалилась. – Да ведь я только по болотам живу.

– Нам тут встретился дедушка один, суровый такой, с филином, назвался Праселком…

Девица сиганула с кочки в воду, причем без брызг и плеска, потом высунулась по плечи, сухая на вид, будто не из воды вынырнула.

– Беда, что вы встретили Праселка, витий он, злой и хитрый. Лонись

на моих сестер трясцу

нагнал, много людей в болотах утопил…

Никита почесал затылок, посмотрел на Такэду.

– А он нам показался нормальным стариком, суровым только. Подсказал, как найти подмогу, к своей родственнице послал.

– Какой? Уж не к Ягойой ли?

– Как-как? У нас в сказ… мы знаем Бабу Ягу, костяную ногу. Не она?

– Она самая, Ягойой. И ноги у нее костяные, разрыв-травы не боятся, и голова то добрая, то равнодушная, то злая. Если встретит злая, тогда вы пропали. А как он вам идти велел? Там же торунь к ней, то есть тропа, есть.

– Посоветовал идти прямо, потом свернуть налево, вдоль болота.

– Как же, посоветовал. Там живут трясея и хрипуша, попали бы к ним – уже не выбрались бы. Да и на поляне, где изба Ягойой стоит, трава растет – разрыв-трава называется, у людей ноги отрывает.

– Так уж и отрывает, – усмехнулся Никита.

– А ты не смейся, красивый, лучше послушайся, не ходи туда. Комоня не потеряешь, бо пешец ты, но полжизни оставишь. Страж-камень не зря стоит, витязей предупреждает.

– Что ж он в глухом лесу стоит?

– Так ведь по тракту этому уже почитай тыщу лет никто не ездит. Старый Сол-разбойник и тот помер от скуки, детки остались, двое – Инф и Ульт. Глядите, не наскочите на них, повадки-то у них старого остались. Но если все-таки не послушаетесь, глядите в оба, не то братьями моими станете… когда вас в болото кинут.

Лимнада нырнула, потом спустя несколько секунд вынырнула уже у дальнего края трясины. Лицо у нее было совсем печальное.

– Я бы поплакала по вас, у людей подсмотрела, да плакать не умею.

– Как звать-то тебя, кудрявая? – спросил Такэда.

– Глая. – Девушка сделала жест, как бы отталкивая кого-то, и тихо, без всплеска, ушла под воду.

Путешественники переглянулись.

– Ох и умеешь ты производить впечатление на баб, – сказал Такэда завистливо. – Если уж эта зеленокожая загляделась!

Сухов рассмеялся, но не слишком весело. Он не знал, кому верить, старику с филином или зеленоволосой девчонке с ногами лягушки. А интуиция ничего не подсказывала.

– Эх, забыл у нее спросить об этих подземных стрелах! – в сердцах топнул ногой Такэда. Подошел к камню, потрогал надпись пальцем. – Жаль, что наш лингвер не видит ничего, он бы перевел.

Никита очнулся, подумал: если бы Праселк был из группы обеспечения Семерых, он говорил бы и действовал иначе. А главное, у зеленокожей лимнады по имени Глая были очень бесхитростные глаза. Живые и испуганные.

– Слышишь, профессор, – сказал Сухов, направляясь в обход камня. – Я плохо знаю фольклор. Кто такие хрипуша и трясея?

– Хрипуша, вероятно… э-э… хрипит, – любезно поделился знаниями Такэда, – а трясея… э-э… значит, трясет.

– Не знаешь, – констатировал Никита. – А Сол-разбойник с сыновьями?

– Про сыновей ничего сказать не могу, а вот сам разбойник – это скорее всего Соловей. Все-таки русские былины насчет всей здешней колдовской компании говорили правду.

Они углубились в чащу леса, мрачного и темного, без единого птичьего крика или стука дятла. И снова атмосфера чужого мира заставила их почувствовать страх и застарелую боль этих мест, заставила идти медленней и говорить тише. Бывший тракт зарос лесом практически весь, ничто уже не напоминало о его существовании. Лишь однажды путешественники набрели на скелет лошади да нашли черную стрелу без наконечника, протыкавшую метровый ствол сосны на высоте человеческого роста.

Пройдя с километр, уперлись в другое болото, повернули вдоль него и вскоре вышли на край поляны с высокой, до колен, травой. Посреди поляны стояла не избушка на курьих ножках, как ожидали друзья, невольно подгонявшие читанные в детстве сказки под реальность, а крепкая изба, сложенная из гигантских, не менее полутора метров в диаметре, серых, замшелых бревен. Изба была покрыта двускатной крышей, сбитой из половинок менее толстых бревен, и протыкала ее странная труба, похожая на морщинистый пень.

Путники обошли поляну кругом, но ни в одной из стен избы не заметили ни окна, ни двери, как, впрочем, не увидели и тропинки, соединявшей избу с миром вокруг. Строение казалось своеобразным памятником неолитической архитектуры, реликтовым объектом поклонения, но никак не жилищем, и тем не менее от него пахло живым духом, духом недобрым и угрюмым.

– Ох, чую, съеденному быть! – поежился Такэда.

– Избушка, избушка, стань к лесу задом, ко мне передом! – прокричал вдруг Никита, напугав Толю.

– Дом-дом-дом, – ответило эхо и не успело смолкнуть, как с протяжным скрипом в стене, напротив которой стояли люди, появилась дверь! Вернее, дверной проем. Впечатление было такое, будто часть бревен испарилась, растаяла, причем неровно – вверху уже, внизу шире.

– Гляди-ка, действует! – поразился Толя. В глухой черноте образовавшегося входа что-то зашевелилось, и на порог выполз тщедушный некто. Старик не старик, но двигался он по-стариковски неловко, медленно, спотыкаясь, держась за стены. Сначала друзьям показалось, что он пятится задом, однако, вглядевшись, они поняли, что у старика, по росту – карлика или гнома, нет лица. То есть голова его заросла волосами со всех сторон.

– Что за скоки да голки

? – проскрипел он. – Никого нет дома. – Как и чем он говорил – было загадкой.

– А ты разве не дома? – прищурился Никита.

– Ась? – сунул старик руку к огромному острому уху, заросшему седым пухом.

– Пень глухой, – проворчал Такэда. – Домовой, что ли?

Существо мелко закивало.

– Челядин есть, а тиуна нету. А вы кто будете? Почто шумите?

– Ты нас в дом пусти, да баньку истопи, да накорми, напои, а тогда и спрашивай.

– Не хами, – тихонько одернул Сухова Такэда. – Кто ж пустит после таких претензий?

– Это обычная формула сказки, – так же тихо отозвался Никита. – В принципе действовать надо только так, смело до наглости, сказители не ошибались, передавая поведение фольклорных героев.

– Эт мы могем, – снова закивал старичок, блеснув вдруг внимательным глазом под волосами на лице. – Проходите, люди добрые, если сможете.

– Разрыв-трава, – напомнил Толя слова болотной нимфы.

– Ничего она нам не сделает, прикажи только своему Сусаноо усилить защиту ног. Хотя вряд ли в этом есть необходимость. – Никита имел в виду приказ: диморфанты и сами знали, что им нужно делать.

Сухов первым направился к избе по высокой траве, которая заволновалась, стала хватать человека за зеркально блестящие сапоги, в которые превратилась нижняя часть существа-скафандра, но бессильно опала, вырываемая с корнями. Такэда шагнул на полянку, с любопытством понаблюдал за действиями травы, такой мягкой и нежной на вид, хотел высказать Сухову свои соображения, и в это время с неба послышался шипящий свист.

Какая-то тень мелькнула над избой, метнулась вниз, к людям. Никита разглядел раскаленную докрасна ступу, а в ней знакомую фигуру в меховой дохе, с филином на плече и с посохом в руке.

– Праселк? – омрачился Толя.

Но это оказался не колдун Праселк, встретивший их на тропе.

Ступа с глухим стоном ударилась о землю, окуталась дымом и почти сразу же остыла. На замерших людей смотрела суровая седая старуха с мохнатыми бровями и хищным крючковатым носом. Она так здорово походила на Праселка, что тот вполне мог быть ей если и не братом, то родственником.

– Фу! – сказала старуха хриплым мужским голосом. – Никак, витязским духом запахло.

– А в книгах Баба Яга говорит «русским» духом, – негромко ввернул Такэда, поклонился. – Добрый день, бабушка Ягойой.

Никита сделал то же самое. У него вдруг сильно задергало плечо, до боли, сердце дало сбой, и вдобавок ко всему в голове зазвенело, как от удара по уху. Показалось, будто у хозяйки ступы три головы. Правда, наваждение тут же прошло, но было ясно, что старуха пыталась его прощупать в пси-диапазоне! И ей это почти удалось, несмотря на своевременную защиту диморфанта!

На коричнево-сером морщинистом лице Ягойой отразилось разочарование, разбавленное каплей уважения.

– Вижу, гости вы непростые. Что ж, заходите в избу, покалякаем.

Ступа со старухой метнулась в дверь, сшибла заросшего сторожа и исчезла.

– Не верю я, что она нам поможет! – ровным голосом проговорил Такэда. – Кстати, заметил? Она горбатая.

Никита молча подтолкнул его к входу.