Добрые дела и подвиги

Как же приобретается человеком это спасительное познание себя, своего ветхого человека, открывающее необходимость Спасителя и, таким образом, рождающее веру в Него? Послушаем святителя Игнатия: «Я не вижу греха моего, потому что еще работаю греху. Не может увидеть греха своего наслаждающийся грехом, дозволяющий себе вкушение его — хотя бы одними помышлениями и сочувствием сердца. Тот только может увидеть грех свой, кто решительным произволением отрекся от всякой дружбы с грехом, кто встал на доброй страже во вратах дома своего с обнаженным мечом — глаголом Божиим, кто отражает, посекает этим мечом грех, в каком бы виде он ни приближался к нему. Кто совершит великое дело — установит вражду с грехом, насильно отторгнув от него ум, сердце и тело, тому дарует Бог великий дар: зрение греха своего».

Он дает и такой практический совет: «Кто отказался от осуждения ближних, помысл того, естественно, начинает видеть грехи и немощи свои, которых не видел в то время, как занимался осуждением ближних». Кратко основную свою мысль святитель Игнатий выражает следующими словами преподобного Симеона Нового Богослова: «Тщательное исполнение заповедей Христовых научает человека его немощи», то есть открывает, показывает ему подлинную печальную картину того, что находится и что происходит в его душе.

По существу, вопрос о том, как приобретается познание себя, или видение своего ветхого человека является центральным в духовной жизни. Святитель Игнатий прекрасно показал его логику: только видящий себя погибающим нуждается в Спасителе; «здоровым» Он не нужен. Поэтому для хотящего верить во Христа правильно (ибо и бесы веруют, и трепещут (Иак. 2. 19), то есть для желающего вести правильную духовную жизнь, это видение своего греха является основной задачей и, одновременно, главным критерием истинности его духовного пути. Он неоднократно приводит замечательные слова преподобного Петра Дамаскина: «Начало просвещения души и признак ее здравия заключается в том, когда ум начнет зреть свои согрешения, подобные множеством своим морскому песку».

Потому, говоря о вере во Христа, Святитель непрерывно обращается к самому главному в духовной жизни человека: «Смирение и рождающееся из него покаяние — единственное условие, при котором приемлется Христос! …Смирение и покаяние — единственное нравственное состояние, из которого можно приступить ко Христу, усвоиться Ему! …Зараженных гордостным, ошибочным мнением о себе, признающих покаяние излишним для себя, исключающих себя из числа грешников отвергает Господь. Они не могут быть христианами» (Выделено нами. — А. О.).

Добрые дела и подвиги.

Отсюда становится понятным, почему Святитель большое значение придает вопросу о критериях в оценке добрых дел и подвигов человека. Что они необходимы — понятно, ибо это заповедано Самим Христом: Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф. 5. 7). Но и Господь, и всё святоотеческое учение предупреждают при этом, что добродетели и подвиги, не приводящие верующего к смирению, являются лжеподвигом, и вся жизнь становится лжедуховной (Мф. 5. 20 и др.). Апостол Павел именно эту мысль высказывает, обращаясь к Тимофею: Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться (2 Тим. 2. 5).

Он приводит замечательные слова святого Исаака Сирина: «Воздаяние бывает... не добродетели и не труду ради нее, но рождающемуся от них смирению. Если же оно будет утрачено, то первые будут напрасны …», то есть все труды и все добродетели, если не приведут к смирению, будут бесплодны и бессмысленны. При этом Святитель подчеркивает, что научает человека смирению труд исполнения заповедей Евангелия. Ибо понуждение себя к евангельской жизни воочию показывает ему, с одной стороны, невозможность исполнения их лишь собственными силами, с другой — их реальную исполнимость при неослабном понуждении себя к их исполнению, при осознании своей немощи и смиренном обращении к Христу. Так выясняется одна из сложных богословских проблем о соотношении веры и добрых дел в вопросе спасения — проблема, постоянно возникающая в диалогах между православными, католиками и протестантами.

Святитель Игнатий рассматривает этот вопрос с двух сторон: во-первых, в плане понимания необходимости Жертвы Христовой и, во-вторых, как условие достижения христианского совершенства. Выводы его, основывающиеся на святоотеческом опыте, очень необычны для человека внешнего, мирского, непонимающего законов духовной жизни. Он пишет: «Когда бы добрые дела по чувствам сердечным доставляли спасение, то пришествие Христово было бы излишним». «Дела мнимо добрые, по влечению падшего естества, растят в человеке его «я», уничтожают веру во Христа, враждебны Богу». «Несчастлив тот, кто удовлетворен собственной человеческой правдой: ему не нужен Христос». «Таково свойство всех телесных подвигов и добрых видимых дел. Если мы, совершая их, думаем приносить Богу жертву, а не уплачивать наш необъятный долг, то добрые дела) и подвиги соделываются в нас родителями душепагубной гордости». Святитель завершает свою мысль: «Великое душевное бедствие — дать какую-нибудь цену своему подвигу, счесть его заслугой пред Богом».

Святитель Игнатий даже так пишет: «Делатель правды человеческой исполнен самомнения, высокоумия, самообольщения... ненавистью и мщением платит тем, которые осмелились бы отворить уста для самого основательного и благонамеренного противоречия его правде; признает себя достойным и предостойным наград, земных и небесных». Отсюда и его естественный вывод: «Не ищи совершенства христианского в добродетелях человеческих: тут нет его; оно таинственно хранится в Кресте Христовом». Ученик святителя Игнатия уже в XX веке игумен Никон (Воробьев) писал: «Как часто настоящие даже добрые дела делаются для нас камнем преткновения и даже падения!»

Оказывается, правда и добродетели ветхого и нового человека не взаимодополняют друг друга, а взаимоисключают, ибо первые превозносят человека в своих глазах, ослепляют его и тем «отнимают» у него Христа, вторые, напротив, открывают человеку его страсти, поврежденность его природы и тем смиряют его и приводят к Спасителю.

Таким образом, добродетели и подвиги, необходимые человеку для его спасения, при неправильном взгляде на них, что ими зарабатываются какие-то заслуги перед Богом, как учит католицизм, могут оказаться крайне вредными и губительными, ибо приводят человека к тщеславию, гордости и через это к отпадению от Христа. Следовательно, наставляет святитель Игнатий, «надо сперва усмотреть грех свой, потом омыть его покаянием и стяжать чистоту сердца, без которой невозможно совершить ни одной добродетели чисто, вполне». В качестве примера Святитель приводит оценку истинными подвижниками своих подвигов и добродетелей. «Подвижник только что начнет исполнять их, как и увидит, что исполняет их весьма недостаточно, нечисто... Усиленная деятельность по Евангелию яснее и яснее открывает ему недостаточность его добрых дел, множество его уклонений и побуждений, несчастное состояние его падшего естества. Исполнение им заповедей он признает искаженней и осквернением их». Поэтому «святые омывали свои добродетели, как бы грехи, потоками слез». Без осознания этой истины невозможно христианину правильно относиться ко всему, что делает, и понять то глубокое различие, которое существует между православной духовной жизнью и мирским о ней представлением.

Страсти и грехи.

Эта тема самая знакомая каждому человеку, независимо от его отношения к ней. Она говорит о том, что на языке Священного Писания и творений святых Отцов называется плотью (но не телом), которая желает противного духу, а дух — противного плоти: они друг другу противятся (Гал. 5. 17). Ввиду огромности этого вопроса и определенной его понятности приведем лишь несколько высказываний Святителя, раскрывающих некоторые часто скрытые его стороны.

Прежде всего, он обращает серьезное внимание на так называемые навыки, то есть привычки, которым, как правило, мало кто придает какое-либо значение. Он пишет: «Грехи, закосневая в душе, обращаются в навыки: столько же сильные, как природа, а иногда более сильные, нежели природа. Греховные навыки называются страстями… Вообще все страсти развиваются в человеке от послабления им; учащающееся послабление обращает наклонность в навык, а навык делает страсть насильственным властелином над человеком». «Убойся злых навыков, — сказал преподобный Исаак Сирский, — более, нежели бесов».

Многие даже не подозревают об одном очень серьезном обстоятельстве, которое связанно с действием страстей в человеке, именно, что «все страсти и все падшие духи находятся в ближайшем сродстве и союзе между собою». «Страстный не перестаёт совершать грех в мечтании и сердечном чувстве, чрез что поддер­живает своё общение с тёмными духами и свою подчинённость им». То есть страсти, оказывается, являются проводником, через который душа человека входит в контакт с бесами и подвергается их злобному действию.

«Чем обнаруживаются страсти?» — задает он вопрос и отвечает: «Помыслами, мечтаниями и ощущениями греховными». И совсем не безопасно для человека дать им свободу, поскольку они прямо способствуют развитию страсти, влекут за собой порабощение ей, и тогда человек легко может впасть в совершение греха. Ибо «страстность, произвольно приведённая в действие, после этого дейст­вует уже насильственно и против воли того, кто первоначально по­пустит ей действовать по произволению» (Марк Подвижник).

Святитель Игнатий, ссылаясь на преподобного Нила Сорского, предупреждает монашествующих, что часто, особенно во время молитвы, даже «за бесстрастными помыслами последуют страсти: допу­щенный вход первым бывает причиною насильственного входа вторых». И поскольку «страсти в иноках голодны, они, если будут оставлены без хранения, то кидаются с неистовством на предметы похотения, подобно хищным зве­рям, спущенным с цепей». Поэтому он наставляет: «Каждое сопротивление, оказанное требованию страсти, ослаб­ляет её постоянное сопротивление низлагать её. Каждое увлечение страстью усиливает её; постоянное увлечение страстью порабощает страсти увлекающегося ею».

Назидательно его слово по поводу не прекращающегося в нас действия страстей: «Не тревожься восстающими страстями: старайся по возможности про­тивиться им; человек, доколе на земле и обречён в бренное тело, дотоле подвержен изменениям; то чувствует сердечный мир и спокойствие, не возмущаемое никакою страстью, то находится в обуревании страстями. Такая изменяемость научает нас самопознанию, смирению, научает прибегать непрестанно к помощи Божией». Но при этом важно не забывать и напоминание преподобного Варсонофия Оптинского: «Читая святых отцов я узнал, что страсти столь же заразительны, как и болезни».

Страсти — это скорби для человека, порабощенного им, которые в свою очередь являются причиной множества внешних скорбей и искушений, о правильном взгляде на которые и праильном к ним отношении святитель Игнатий писал: «Если никакое искушение не может коснуться человека без воли Божией: то жалобы, ропот, огорчение, оправдание себя, обвинение ближних и обстоятельств суть движения души против воли Божией, суть покушения воспротивиться и противодействовать Богу [1]. Устрашимся этого бедствия!».

Монашество.

Наибольшее внимание в своих творениях святитель Игнатий уделяет монашеству, которому посвящает специально целый том под названием «Приношение современному монашеству». Он пишет о монашестве (не как об институциональном явлении, а как об отречении от мира ради Христа) как явлении изначальном в Церкви (а не с IV лишь века), о духовных (а не общественных и политических) причинах его происхождения и назначения, неотмирности его задач. Тем с большей скорбью говорит он об утрате современным монашеством понимания сущности монашества и его значения в Церкви, особенностей монашеской жизни и опасностей, связанных с неправильным ее пониманием, об исчезновении умного, молитвенного делания монаха, о характере его духовнической деятельности.

Он с горечью констатирует отступление современного монашества от заветов Отцов, поглощение его чисто внешней деятельностью, вовлеченностью в мирские сферы жизни в самых различных ее сторонах. Его суждения об этом часто поражают своей откровенностью, он сообщает о том, о чем не принято говорить в церковном обществе, у него нет попытки оправдания очевидных отступлений монашества от его изначальных основ. Не это ли явилось одной из причин, по которой его сочинения часто возвращались из издательств настолько перечеркнутыми, измаранными, что их уже невозможно было предложить к печати?

Критика им отрицательных сторон жизни монашества ценна тем, что она имеет непосредственное отношение к современному монашеству и исходит от истинного монаха, глубоко страдающего за него, а не от какого-то враждебного Церкви человека, стремящегося опорочить монашество.

Святитель Игнатий был убежден, что «для Православной Церкви необходимо монашество: она не может существовать без него». Но при этом он подчеркивал, что «важность — в христианстве, а не в монашестве; монашество в той степени важно, в какой оно приводит к совершенному христианству». Потому христианину, пришедшему в монастырь, но увидевшему, что его дух несовместим с монашеством, прямо рекомендует: «Лучше выйти из монастыря и проводить в мире жизнь, соответствующую своему расположению, нежели, живя в монастыре с враждебным к нему чувством, проводить жизнь, нисколько не сообразную с монашескими правилами». Он призывает с осторожностью относиться к тем восторгам, которые иногда высказываются о предполагаемом возрождении монашеской жизни. И даже так писал: «Мнение разгоряченное слепцов, которые все видят в цветущем виде, не должно иметь никакого веса».

Ниже приведем высказывания святителя Игнатия по некоторым из основных вопросов, связанных с монашеством. Как правило, они не нуждаются в комментариях.

Сущность и цель монашества.

«Спаситель мира указал два пути, два образа жизни для верующих в Него: путь или жительство, доставляющие спасение, и путь или жительство, доставляющие совершенство».

«Святой Иоанн Лествичник определяет монаха так: “Монах — тот, кто держится единственно Божиих уставов и Божьего слова во всякое время, на всяком месте, во всяком деле ” (Сл. 1, гл. 4)».

«Монашество не есть учреждение человеческое, а Божеское, и цель его, отдалив христианина от сует и попечений мира, соединить его, посредством покаяния и плача, с Богом, раскрыв в нем отселе Царствие Божие. Милость из милостей Царя царей — когда Он призовет человека к монашеской жизни, когда в ней дарует ему молитвенный плач и когда причастием Святаго Духа освободит его от насилия страстей и введет в предвкушение вечного блаженства». «... монашество есть не что иное, как обязательство с точностью исполнять евангельские заповеди, монашеская жизнь есть не что иное, как жизнь по евангельским заповедям, где бы она ни проводилась, среди ли многолюдства или в глубочайшей пустыне».

«Монашество есть наука из наук. В ней теория с практикой идут рука об руку… Наука из наук, монашество доставляет — выразимся языком ученых мира сего — самые подробные, основательные, глубокие и высокие познания в экспериментальной психологии и богословии, то есть деятельное, живое познание человека и Бога, насколько это познание доступно человеку».

Почему нужно монашество? «Без монахов пропало бы христианство в мирянах. Вот сколь необходимо в Церкви Христовой совершенство, без коего и спасение с самой верой легко может утратиться и непременно утратится: ибо нужны чувства, обученные долгим временем в различении добра от зла. Сего совершенства достигали в первенствующей Церкви аскеты и мученики, после — монахи».

Кто является монахом? «Монахи суть те христиане, которые оставляют все по возможности земные занятия для занятия молитвой — добродетелью, высшей всех добродетелей, чтобы посредством ее соединиться воедино с Богом…».

«Монах значит уединенный, кто не уединился в самом себе, тот еще не уединен, тот еще не монах, хотя бы и жил в уединеннейшем монастыре... Уединение человека в самом себе не может совершиться иначе, как при посредстве внимательной молитвы, преимущественно же при посредстве внимательной молитвы Иисусовой».

«Говорит святой Исихий Иерусалимский: “Отрекшийся от всего житейского, от жены, имения и тому подобного, соделал монахом лишь внешнего человека, а не внутреннего, который — ум. Тот — истинный монах, кто отрекся от пристрастных помыслов: удобно может он соделать монахом и внешнего человека, когда захочет ”».

Поэтому, предупреждает Святитель: «Имеющим холодное и колеблющееся произволение стро­го воспрещено вступление в монашество».

Состояние современного монашества. «Ныне трудно найти монастырь благоустроенный! Во многих обителях воздвигаются различные здания значительных размеров, которые дают обители вид как будто процветания. Но это обман для поверхностного взгляда. Самое монашество быстро уничтожается. Душевный [2] подвиг почти повсеместно отвергнут; самое понятие о нем потеряно. Этого мало! во многих обителях совершенно потеряна нравственность».

«Имеются в здешней епархии два женских монастыря: в них нравственность хороша, но телесный труд и многопопечительность о вещественном развитии уничтожают душевное [3] развитие».

«Положение их [монастырей] подобно весеннему снегу в последних числах марта и первых апреля: снаружи снег как снег, а под низом его повсюду едкая весенняя вода: она съест этот снег при первой вспомогательной атмосферической перемене. Важная примета кончины монашества — повсеместное оставление внутреннего делания и удовлетворение себя наружностью напоказ. Весьма часто актерской наружностью маскируется страшная безнравственность».

«О монашестве я писал Вам, что оно доживает в России, да и повсюду, данный ему срок. Отживает оно век свой вместе с христианством. Восстановления не ожидаю. Восстановить некому. Для этого нужны мужи духоносные, а ныне даже водящихся отчасти писаниями Отцов при объяснении их душевным разумом, каков был о. Макарий Оптинский, нет».

«В современном монашеском обществе потеряно правильное понятие об умном делании».

«Даже наружное благочинное поведение, какое введено было в Оптиной Пустыне отцами Леонидом и Макарием, почти всюду оставлено».

Чем вызван упадок монашества? «Упадок нравственности монахов находится в теснейшей связи с упад­ком нравственности мирян; упадок нравственности в монастырях есть прямое последст­вие упадка нравственности и религии в среде мирян».

«Когда гонения прекратились, то жизнь христиан посреди градов изменилась, ослабла. Веру христианскую принимали не всегда по одному убеждению, но весьма часто по обычаю; вступило в Церковь много гнилых удов, кои во время гонений тотчас бы обнаружились отпадением».