Сердца четырех

Альберт ЕЛИСЕЕВ

Газета «Ночная смена»,1990, №1, с. 1.

«Я ПО НАТУРЕ робок, осторожен, мягок, влюбчив. Из-за особенности внешности, которая отличала меня от сверстников, я решил в молодости, что женщинам я неинтересен и потому надо свести их роль в моей жизни к минимуму, что, в общем, удалось. Я много продвинулся по дороге саморазвития, заработав по пути целый набор комплексов, от которых избавился, когда мои недостатки стали достоинствами, когда понял, что отличаться от других — уже достоинство. А этого могло не случиться, как не случилось с частью моего поколения, выросшего в пуританском обществе новой советской морали.

Женился я поздно. Моя жена полная мне противоположность, даже внешне, увлекающаяся, страстная, решительная и азартная. Большая разница в летах позволяет мне быть главой семьи, но это нелегко. Эротический опыт ее тоже своеобразен. Девушке яркой и раскованной, если она не хочет быть белой вороной, приходится выкручиваться, твердо решив сохранить девственность до замужества. Оставив естественный путь, она неплохо усвоила все остальное, тем более что у нее были хорошие учителя, к ней из-за ее внешности просто липли представители стран с высокой эротической культурой.

К моменту встречи мы в своем опыте взаимно дополняли друг друга и к седьмому году, несмотря на две ее беременности, одновременно достигли гармонии.

Но я слишком внимательно читал в свое время Толстого, чтобы не знать, какие пропасти ожидают на пути подобный брак. Конечно, мне далеко до героя «Крейцеровой сонаты», да и пропасти стали помельче: за измену теперь редко убивают. И все же. Муж вдвое старше жены примеряет, видимо, рога уже к свадебному венцу. Мы с женой решили не скрывать ничего друг от друга, если попутает бес. Но это легко сказать — решили. Я, например, не посчитал за измену два эпизода из своей командировочной жизни: не смог, как говорится, отказать. Мужчине отказать вообще труднее. Если женское «не могу» окрашено благородством добровольного отказа, то мужское «не могу» звучит двусмысленно. Я не сказал жене ничего.

Она оказалась честнее, правда, с моей помощью. У меня, как у многих интроверов, хороший контакт на уровне полей, я чувствую состояние жены, когда она, что называется, еще на лестнице.

Зная ее страсть к крайностям и тягу к экзотике, я был готов ко всему. Но то, что первым окажется негр, меня слегка ошарашило. Но не напугало. Я ведь и Фрейда читал в свое время.

Она изживала потрясение юности, этим надо было переболеть, как корью. И хотя мужские достоинства оказались, как и ожидались, корью дважды не болеют, это она тоже понимала.

Тут еще надо учесть, что мой богатый, как ей казалось, опыт давил на нее, и она могла уравновесить его за счет необычности своего опыта. Ревность задним числом требовала сатисфакции. Поэтому я удивился, что вторым, спустя год, оказался фотограф, который как-то снял наших детей, потом надоедал ей телефонными звонками и пыхтел в трубку, когда я подходил к телефону.

— Зачем ты это сделала? — не удержался я, увидев ее лицо, хотя обычно вопросов не задаю.

— Хотела попробовать за деньги, — ответила она, и я понял, почему фотограф.

— Ну и как?

— Оказался жмотом, — сказала она с улыбкой, в которой слышалась досада.

Я понимаю, каким извращенцем могу показаться, но я уверен, что делать трагедию из измены жены может тот, кто сам чист, это во-первых. Во-вторых: женщина любопытна, живет эмоциями, ей надо, чтобы ее желали, ревновали чуть-чуть. Но женщина и консервативна, она, как ни странно, подсознательно ожидает от нового партнера привычного ей поведения в постели. Как правило, одного раза ей хватает, чтобы понять, что ее муж лучше, но убедиться в этом теоретически, как и забеременеть, нельзя.

Ревнивый муж (а ревность, думаю, происходит от неуверенности в себе) может, конечно, заподозрить жену, устроить ей сцену, следить, проверять ее день по минутам. Он добьется того, что жена не изменит ему телом (впрочем, сомневаюсь). Ну и что? Великая радость — спать с женой, зная, что она мысленно обнимает другого. Это не измена? Сказано ведь: глядящий с вожделением уже прелюбодействует в сердце своем.

Почему Он так сказал? Я понимаю, Он говорил о чистоте помыслов, но ставить знак равенства... или Он дал понять (простите за кощунство), что желание, подавленное по-другому, не менее страшно, чем желание исполненное? Ведь Он знал людские слабости, как никто. Подавленное желание — это мина, которая может взорваться и неврозом, и беспричинной злобой, и ненавистью к ребенку. Либидо — в основе всего. Читайте Фрейда.

Третий «загул» случился месяц назад. Она пришла утром и сказала, не глядя в глаза:

«Я устала, не спрашивай, его зовут Валера».

Она молчала о своем приключении этот день и следующий, и я понял, что у меня появился серьезный соперник и что с этим надо кончать. Но как? У такого противника можно выиграть в открытом бою. И неожиданно я сказал:

— Знаешь, роль рогоносца — не моя роль, давай заниматься этим вместе.

— Это как?

— У него есть жена, значит, вчетвером.

Жена с минуту изумленно смотрела на меня, потом пошла звонить. Валера согласился сразу, и вечером мы поехали к нему. Ехали долго, жена молчала, а я думал. Я думал о грехе и о грехопадении.

Почему так сладко нарушать внутренний запрет и почему мы равнодушно нарушаем запрет внешний, если нам ничто не грозит? Несомненно — это идет из детства, где нам запрещается почти все. Японцы давно поняли, что запретительное воспитание не может создать свободную личность, что запрет — это крайняя мера. Ребенок не понимает, почему нельзя, но вынужден подчиниться, и желание, загнанное в подвалы мозга, формирует стереотип поведения, который переходит во взрослую личность.

Одна из немногих сфер, где понятие греха еще прочно, это интимная сфера. Мы твердо знаем, что вдвоем — это не грех, а втроем, вчетвером это грех несомненный. А почему? Разве мало видал я добропорядочных жен, в чьих глазах, как выражался Бабель, «окаменело распутство»?

Мы наконец доехали. Пара оказалась на редкость красивой: высокие, гибкие, тоже с большой разницей в возрасте, и в их глазах читался не порок, а знание, которого у нас не было.

Валера говорил, не умолкая, все об умных и тонких материях, похоже, и он слегка нервничал, чего уж говорить обо мне.

Переход, которого я боялся, свершился естественно и изящно: его молчаливая жена сняла халатик и протянула мне руки. Я не буду описывать технику, ее можно увидеть при желании по видику... Могу только сказать, что ничего подобного, даже сравнимого по яркости и силе я не испытывал. Я сознательно избегаю превосходных степеней, просто эти переживания из какой-то другой жизни. Полностью отсутствует стыд, есть чувство абсолютной свободы. Это не от бесстыдства, это до всякого стыда, как в раю. И чувство любви, я любил их всех троих, честное слово! Он любил мою жену и делал это чертовски красиво, и я любил его жену и делал это не хуже, и наши жены любили друг друга, и это было фантастично. Пропало ощущение времени. Взглянув на часы, я не поверил — они показывали 7 с минутами. Мы занимались любовью почти пять часов!

Мы шли по утренним улицам, люди спешили на работу, но, скользнув по нам глазами, чуть менялись в лице, некоторые оглядывались. Еще бы — мы только что совершили переход из царства подавленных желаний в Царство свободы и несли на себе отсвет этого состояния.

У нас с женой начался второй медовый месяц, мы просто влюбились друг в друга. Эйфория длилась недели две, мы постепенно возвращались в привычный мир. Но что-то изменилось, мы ведь были там, куда вход воспрещен. И правильно, что воспрещен. До той свободы, как до всякой свободы, надо дорасти. Мы с женой не доросли, нас не тянуло повидаться еще раз с той парой.

Я ЛЮБЛЮ свою жену. Теперь еще больше. Я люблю ее за то, что она так красива в любви, что я не только ей муж, но и любовник. Но главное, за то, что мне не надо ей врать, что у нас нет тайн, что она мне уже не сможет изменить, ведь тогда придется делать это вместе, и за то, что самое сильное потрясение мы пережили вместе».

А вы что думаете по этому поводу?