Не слышат уши. Нет, это мозг не слушает.

У Вашего ребенка при полной сохранности звукоприемных функций слухового анализатора, но с нарушениями функций мозга могут отмечаться: неспособность локализовать звуки в пространстве, нарушение слуховой памяти, отсутствие реакций на звуки, не различение звуковых раздражителей. Обращение к ребенку не вызывает понимания, интереса и ответных реакций. Не спешите объявить его глухим! Возможно, что дело в его психическом недоразвитии. Невключаемость внимания и его быстрая истощаемость — типичные проявления в картине психической глухоты.

При нормальном развитии понимание ребенком родителей и воспитателей начинается с того, что происходит различение воспринимаемых слов, их узнавание, при этом вырабатываются нейронные связи, благодаря которым разные звукосочетания связываются в слова.

Звуки произносятся и воспринимаются в слове в определенном порядке. Между звучанием и значением устанавливаются отношения, вырабатывается система связей, сцеплений, зависимостей, взаимодействий. Постепенно возникают и закрепляются соединения (ассоциации) звуковых комплексов со зрительными, осязательными и другими ощущениями. иногда дети с психическим недоразвитием безосновательно направляются в специальные учреждения для глухих и слабослышащих детей. Окончательный вывод о состоянии слуха ребенка следует делать только после сопоставления мнений врача и психолога. Наталья Николаевна Трауготт (светлая память этому человеку!), учила автора, как обнаруживать сенсорные нарушения, которые ошибочно квалифицировались врачами как нарушение слуха. Неполноценность музыкального слуха или музыкальная глухота может быть объяснена как невысокой различительной чувствительностью уха (понижение слуха на тоны высокой частоты или даже нарушения тонального слуха), так и обширностью очага недоразвитых или пораженных клеток коры головного мозга узко локализованного характера.

Звуковики слушают не слова — они слушают мелодию вашего голоса; им она говорит много больше. По голосу они способны узнать психологические черты человека. Уши для них — первый источник информации, а потом — все остальное. А глаза даже мешают звуковику слушать. В квартире у него не должно быть каких-либо посторонних звуков: неисправный кран, скрипучая дверь и пр. Разве что тихо играющая музыка. Звуковая изоляция от «лающих собак», которые называют себя людьми — самая желаемая ситуация. Движется этот тип, как правило, плавно (он в самом себе, вслушивается в самого себя), прекрасно слышит и распознает при этом музыку.

Так как звук резонирует с сосудами и органами, звуковик глубоко «зациклен» на себе (эгоцентризм). В случае стресса, драмы, непринятия внешнего мира эгоцентрик ответит «молчаливой истерикой» с несколькими сценариями: один из которых — перестать слышать этот несовершенный мир, другой — уход, избавление от этого несовершенного, внешнего мира. Зацикленность на прослушивании самого себя может проявляться, например, в таком характерном поведении звуковика: включение в разговор на любую тему начинается так: «Что?» Он уже не услышал первую фразу собеседника. Объясняется это тем, что ему нужно много времени, чтобы выгрузиться из самого себя. Как правило, при таком поведении может создаться впечатление о тугодумности аудиального типа, что совершенно ошибочно. Просто стиль этого типа — говорить иногда монотонно и медленно, но, в то же время, различать информацию, думать (переживать) крайне быстро. Имея такое свойство, звуковик не любит, когда его торопят (покушаются на способ восприятия действительности).

Слышим все, а воспринимаем желаемое. Нежелаемое в упор не слышим или… не понимаем! Педагоги, услышьте меня!

Звукотерапевт В. П. Багрунов полагает, что определенные типы музыки способствуют и стимуляции, и даже развитию определенных типов мышления. Музыка как возбуждающий стимульный ряд инициирует и мышление, которое в этом случае протекает в невербализованных формах, не обозначается словами, а посему и называется интуитивным. При этом особо подчеркивается развитие прогностических способностей интуитивного мышления, которое со стороны выглядит как обращение в память и символику коллективного надсознательного, где запечетлен творческий опыт многих поколений. Сама же процедура сочинения музыки — это системный процесс «во многом похожий на конструирование самолетов и кораблей». интегральное влияние музыки на интеллект — это общепринятый факт. Музыка навеяла раздумья — с вами такое бывало? Глубинное восприятие многомерных музыкальных произведений воздействует не только на эмоциональный, душевный мир слушателя, но и на качество его рассудочной деятельности. Заметим, что музыка Вагнера оказывает влияние даже на политические сюжеты. До сих пор Вагнер не исполняется в Израиле!

В качестве примера В. П. Багрунов СЛОВАМИ пытается описать собственные эмоциональные впечатления от прослушивания беспрограммного произведения Моцарта «Фантазия ре минор для фортепиано». Беспрограммное оно потому, что для него характерна полная свобода построения структуры произведения, которая не следует никаким правилам, канонам и морали, но только творческому началу автора.

Приведем пример описания музыкального произведения, изложенное классическим звуковиком. Обратите внимание на стиль, способ подачи и изложения материала: «… Начинается «Фантазия» по-баховски — ломаными минорными аккордами в низком регистре фортепиано, что создает образ мрачной состредоточенности. Их движение разрастается, делается более напряженным и внезапно сменяется новым образом — нежной лирической арией с

«говорящей» мелодией. Она также внезапно прерывается жесткими напряженными «стучащими» аккордами, которые можно уподобить голосу судьбы. И как отклик — стремительное судорожное движение, как бы выражение душевного страха и трепета. Оно внезапно прерывается, и возвращается лирическая ария — но теперь она звучит только одним фрагментом (самым началом) и к тому в искаженном виде. В ней быстро нарастает напряжение, обрывающееся импровизационным низвергающимся каскадом звуков, вновь возвращающих напряженно жесткие «аккорды судьбы». Вслед за ней возвращается нервный, ритмически судорожный, как бы заикающийся эпизод, доходящий до кульминации. Он также вновь «срывается в бездну» стремительным пассажем, из которого незаметно в последний раз выплывает трогательно-печально ария-речетатив. Она кратко, но интенсивно развивается, делается все более и более напряженной. А затем буквально на «полуслове» прерывается, и наступает светлый, прозрачный финальный мажорный эпизод — трогательный и простодушный. В нем несколько раз, как отзвук предыдущего развития, прорывается драматическое напряжение.

Но каждый раз оно немедленно оттесняется звучанием нежной и улыбающейся мелодии, которая и завершает «Фантазию».

Разговорить звуковика сложно. Но вот оральный звуковик может и так рассуждать о музыке: «Звуки могут казаться звонкими или глухими, острыми или притупленными, давящими или пронзающими, плотными или рыхлыми, гладкими или шероховатыми, серыми или раскрашенными, кислыми и сладкими».

Кожному логику читать такие эмоциональные тексты мучительно больно. Мысли и диагнозы о разорванном разуме, греческие слова «shizo» и «phren» как бы сами приходят на ум. и вместе с этим, именно звуковики становятся прекрасными психолингвистами; им дано слышать смысл слова, да еще и на любом языке.

Но для меня точное слово — это гармонически музыкальное славянское слово!