Кто является «мёртвыми душами» в поэме?

«Мертвые души» - это заглавие носит в себе что-то, наводящее ужас… Не ревизские - мертвые души, а все эти Ноздревы, Маниловы и прочие - вот мертвые души и мы их встречаем на каждом шагу», - писал Герцен.

В этом своем значении выражение «мертвые души» обращено уже не к крестьянам - живым и умершим, - а к хозяевам жизни, помещикам и чиновникам. И смысл его метафорический, переносный. Ведь физически, материально, «все эти Ноздревы, Маниловы и прочие» существуют и в большинстве своем процветают. Что может быть несомненнее, чем медведеподобный Собакевич? Или Ноздрев, о котором сказано: «Свет он был как кровь с молоком; здоровье, казалось, так и прыскало с лица его». Но физическое бытие еще не есть человеческая жизнь. Растительное существование далеко от настоящих духовных движений. «Мертвые души» обозначают в данном случае мертвенность, бездуховность. А проявляется эта бездуховность по крайней мере двояко. Прежде всего – это отсутствие каких-либо интересов, страстей. Помните, что говорится о Манилове? «От него не дождешься никакого живого или даже заносчивого слова, какое можешь услышать почти от всякого, если коснешься задирающего его предмета. У всякого есть свое, а у Манилова ничего не было. Большинство увлечений или страстей не назовешь высокими или благородными. Но у Манилова не было и такой страсти. У него вообще ничего своего не было. И главное впечатление, которое производил Манилов на собеседника – это ощущение неопределенности и «скуки смертельной».

Другие персонажи – помещики и чиновники - далеко не так бесстрастны. Например, у Ноздрева и у Плюшкина есть свои страсти. Есть свой «задор» и у Чичикова - задор «приобретательства». И у многих других персонажей есть свой «задирающий предмет», приводящий в движение самые разнообразные страсти: алчность, честолюбие любопытство и так далее.

Значит в этом отношении «мертвые души» мертвенны по-разному, в разной степени и, так сказать, в разных дозах. Но в другом отношении они мертвенны одинаково, без различия и исключений.

Мертвая душа! Это явление кажется противоречивым в самом себе, составленным из исключающих друг друга понятий. Разве может быть мертвая душа, мертвый человек, то есть то, что по природе своей одушевлено и духовно? Не может жить, не должно существовать. Но существует.

От жизни остается некая форма, от человека – оболочка, которая, однако, исправно отправляет жизненные функции. И тут нам открывается еще одно значение гоголевского образа «мертвые души»: ревизские мертвые души, то есть условное обозначение умерших крестьян. Ревизские мертвые души – конкретные, оживающие лица крестьян, с которыми обходятся так, как будто это не люди. А мертвые духом – все эти Маниловы, Ноздревы, помещики и чиновники, мертвая форма, обездушенный строй человеческих взаимоотношений…

Все это грани одного гоголевского понятия – «мертвые души», художественно реализованного в его поэме. И грани не изолированные, но составляющие единый, бесконечно глубокий образ.