Императора николая павловича. Говорено в Чудове монастыре 20 ноября 1837 года

Говорено в Чудове монастыре 20 ноября 1837 года

И возращу тя зело, зело, и положу тя в народы, и царие из тебе изыдут.

(Быт. 17:6)

Если день природы неодушевленной может нечто говорить внимательному, как некто подслушал и свидетельствовал, что день дни отрыгает глагол (Пс. 18:3), то не больше ли внятно и обильно должен говорить день человеческий, ознаменованный особенными действиями Провидения Божия или воспоминаниями о них.

Какое слово может обнять все, что нынешней день говорит уму и сердцу россиянина? Он говорит, во-первых, о том за четырнадцать лет бывшем дне, в который Бог в сердце приснопамятного Александра и в его заветную хартию¹ положил мысль о царствовании Николая как преимущественно желанном и благонадежном для России; потом о другом дне, от которого начинаются двенадцатилетние, доныне опыты, удостоверяющие, что в завете Александра заключалось предусмотрительное и благотворное для России определение Божиих судеб. В царствовании, полном деятельности, день дни отрыгает глагол царских подвигов, подъемлемых и совершаемых в войне и мире, в законодательстве и правосудии, в усовершении устройства разных родов общественной службы, званий и состояний, в покровительствовании и распространении просвещения и благотворения, в превозможении трудностей, в отвращении опасностей, в умножении плодов народного благоденствия в настоящее время, в сеянии новых семен общественного блага на будущие времена, и естественно, что нынешней царственный день особенно полон отголосками столь многоразличных глаголов царской славы.

Впрочем, когда вижу, что день сей собрал вас, верные и избранные чада России, привел во храм, поставил пред алтарем, то с утешением о вас заключаю, что день уже изглаголал в сердца ваши свою проповедь и что вы уже приняли его поучение, которое в том наипаче и состоит, чтобы принести Богу славу, благодарение и молитву за царя, Богом дарованного, царствующего под осенением провидения Божия.

После сего не так уже трудно служителю слова договаривать нечто из глаголов царского дня в назидание сынов царствия.

Зрелище царского благословенного семейства, которым в сие время наслаждается сия столица, представляет нам, россияне, среди высоких доблестей царских в столь же возвышенном свете доблести семейственные. Доблести царские суть достояние собственно царево, доблести семейственные могут и должны быть общим достоянием царя и народа. Провидение, являя семейственные доблести на высоте престола, не говорит ли чрез сие народу, что и в них есть возвышенное достоинство, что и они нужны и важны и столько же достойны поревнования, сколько доступны подвигу?

Семейство древнее государства. Человек, супруг, супруга, отец, сын, матерь, дщерь и свойственные сим наименованиям должности и добродетели существовали прежде, нежели семейство разрослось в народ и образовалось государство. Посему жизнь семейственная в отношении к жизни государственной есть некоторым образом корень дерева. Чтобы дерево зеленело, цвело и приносило плод, надобно, чтобы корень был крепок и приносил дереву чистый сок. Так, чтобы жизнь государственная сильно и правильно развивалась, процветала образованностию, приносила плод общественного благоденствия, — для сего надобно, чтобы жизнь семейственная была крепка благословенною любовию супружескою, священною властию родительскою, детскою почтительностию и послушанием и чтобы, вследствие того, из чистых стихий жизни семейственной естественно возникали столь же чистые начала жизни государственной, чтобы с почтением к родителю родилось и росло благоговение к государю, чтобы любовь детища к матери была предыгранием любви к Отечеству, чтобы простодушное послушание домашнее приготовляло и руководствовало к самоотвержению и самозабвению в повиновении законам и священной власти Самодержца, действующей непосредственно или чрез начальства, от него поставленные.

Из семейств составляется государство, и члены семейств образуются в члены великого состава государственного. Хотя сила общей жизни тела может больше или меньше исправлять частные недостатки и повреждения в здравии членов, но, без сомнения, полнее и совершеннее может она проявлять себя в движениях членов здравых и неповрежденных. Так, хотя власть государственная может исправлять частные недостатки и пороки жизни семейственной, но тем еще лучше для государства, чем менее нужны сии исправления, чем более здравых членов семейство представляет в распоряжение государства, чем вернее приготовлена и сбережена домашняя честность и доброта к употреблению в подвиги и добродетели на поприще жизни общественной.

Итак, да помыслят отцы и начальники семейств, что если они, по выражению апостольскому, дом свой добре правят (1 Тим. 3:4); если в своем комнатном владычестве правильно и верно действуют рассудительно употребляемою властию, опытным словом, добрым примером; если содержат своих домашних в порядке и послушании, вселяют в них страх Божий, любовь к ближним, верность к государю и Отечеству, бдительным смотрением охраняют их нравы, то кроме того, что исполняют чрез сие долг, возлагаемый природою, а следственно, и ее Создателем, что готовят сами себе плоды семейных утешений, — кроме сего, таковым действованием они совершают и в пользу государства служение, которого благие последствия могут простираться даже до потомства.

Я сказал, что последствия доблестей семейственных могут простираться даже до потомства, и как не могу показать сего в будущем потомстве, которого мы не видим, то, дабы оправдать сказанное, по необходимости должен обратиться к предкам и потомкам, бывшим прежде нас.

Авраам был благочестивый и добрый отец семейства, почти только начинающегося, когда Бог явился ему и дал следующее обещание: Возращу тя зело, зело, и положу тя в народы, и царие из тебе изыдут (Быт. 17:6). Провещание много сказывающее в немногих словах!

Надобно вспомнить, что сие было за многие веки до того, как Бог в избранном народе Своем учредил царское достоинство и освятил оное собственным избранием и помазанием. Примечайте же, как рано Господь помышляет о царях; как ясно дает разуметь, что учреждение царя есть дело Его вечного предопределения; как высоко ценит достоинство царя, когда преимущество быть родоначальником царей предоставляет в награду столь избранной доблести, как Аавраамова.

Но какая то была доблесть, которая приобрела Аврааму столь великое и обширное потомственное обетование: Возращу тя зело, зело, и положу тя в народы? Еще не та единственная доблесть самоотвержения, с каким он по воле Божией готов был единородного сына своего принести в жертву, ибо сие было уже после; но не столь беспримерная доблесть мужа непорочного, упражняющегося в домашнем благочестии, дом свой добре правящего, с пожертвованием собственных выгод охраняющего домашний мир и родственное согласие (Быт. 13), с опасностию собственною готового на избавление присных от бедствия (Быт. 14). Итак, Авраам в сем случае представляет образ доблести семейственной, а Божие к нему провещание — образ потомственно благих последствий такой доблести.

Чтобы показать важность семейственных должностей и добродетелей и для подчиненных членов семейства, довольно указать на один пример, сильнейший самого закона, потому что это пример Законодателя, покоряющегося закону. Когда юного Иисуса преблагословенная Матерь Его и мнимый отец нашли во храме в собеседовании о предметах духовной мудрости и жаловались, что Он оставил их, тогда Он дал было им на сие такой ответ, которым, по-видимому, разрешал Себя от закона покорности земным родителям, потому что занимался делом Отца Своего Небесного: Что, яко искасте мене? Не весте ли, яко в тех, яже Отца Моего, достоит быти Ми? Но что же потом? Несмотря на столь высокое право, смиренно преклонил Он выю под иго заповеди, повелевающей чтить отца и матерь: и сниде с нима, и прииде в Назарет, и бе повинуяся има (Лк. 2:51). Так важен долг повиновения семейственного, что Единородный Сын Божий отсрочил Свое вступление в дело Божие, чтоб исполнить сей долг пред земною Материю и даже пред одним именем отца, которое носил Иосиф до благовременного открытия тайны неимеющего отца на земле, и чтобы Своим примером вновь освятить обязанности и возвысить добродетели жизни семейственной.

Если сии размышления и примеры слышавшими вспомнятся по возвращении в семейства, если некоторых предохранят от невнимания к обязанностям семейственным, если внимательных сделают ревностнее, ревностных утешат, то малое слово сие награждено будет немалым плодом. Аминь.

Беседа в день тезоименитства благоверного государя наследника цесаревича великого князя николая александровича Говорена в 1858 году

В елико время наследник млад есть, под повелители и приставники есть, даже до нарока отча.

(Гал. 4:1, 2)

Сие апостольское изображение воспитываемого наследника привел мне на память высокий великого престола наследник, которого имя в нынешний день особенно возбуждает молитвенные чувства в миллионах православного народа. Под бдительным попечением благочестивейших венчанных родителей он проходит теперь поприще приготовления к подъятию царственных подвигов, которые предназначает ему право рождения, и Божественный, и царственный закон. Да утвердит и совершит в нем надежды Отечества Вышний, владеющий царством человеческим! Мудро воспитанный наследник престола есть сокровище, соблюдаемое для грядущих родов царства.

Но что, если мудро воспитанный наследник царства, вступая в царскую деятельность, встретит окрест себя род, воспитанный немудро и небрежно? Может ли он поддержать или устроить благоденствие царства и народа так же удобно, как если бы окружен был людьми, воспитанными тщательно и разумно? Конечно нет. Итак, народ должен благодарить царя, который упрочивает его благоденствие мудрым воспитанием своего наследника, и с тем вместе должен споспешествовать благонамерению царя и своему будущему благоденствию тем, чтобы каждый отец семейства воспитывал своих детей тщательно и разумно, сообразно со своим состоянием и с их способностями.

В нынешние времена о предметах, правилах и способах воспитания так много рассуждают, пишут, спорят, что это едва ли не уменьшает доверия воспитателям от воспитываемых, которые слышат их, препирающихся между собой, и видят руководительные книги, недавно одобренные, вскоре осуждаемые другими новыми. Может быть, это и неизбежно, по причине умножившихся и оразнообразившихся требований жизни общественной и частной, которым воспитание должно удовлетворять. Притом гласность некоторые почитают всеобщим врачевством против общественных зол, хотя иногда она бывает и источником общественных болезней, если слишком неудержимо расширяет уста свои не только для правды, но и для неправды. Впрочем, мне заповедано не словопретися (2 Тим. 2:14). Мой долг указать, поскольку возможно, родителям и воспитателям на то, что бесспорно истинно и для всех их доступно и полезно, и на руководительную книгу, которой не оттесняла бы от них никакая другая.

Библия не дала ли доброго воспитания народу Божию ветхозаветному? Не дала ли еще более совершенного воспитания народу Божию новозаветному? Премудро устрояя воспитание будущих граждан Царствия Небесного, не имела она недостатка в мудрости, чтобы преподать верные правила для образования доброго гражданина царства земного, и имела нужду преподать оные, потому что худой гражданин царства земного и для Небесного Царства не годен.

Итак, стоит труда поискать в Библии учения о воспитании.

Древнейшее о сем учение можно найти в слове Господа к Аврааму: Авраам бывая будет в язык велик и мног, и благословятся о нем вси языцы земнии; вем бо, яко заповесть сыном своим и роду своему по себе, и сохранят пути Господни творити правду и суд (Быт. 18:18—19). Здесь, во-первых, в образе похвалы воспитанию, какое даст Авраам своим детям, преподается главное правило воспитания: заповедай сынам своим сохранять пути Господни, творить правду и суд, или — чтобы то же сказать по-нынешнему — давай детям воспитание благочестивое и нравственное, сообразно с законом Божиим. Во-вторых, здесь показываются и благотворные последствия такого воспитания: Авраам… будет в язык велик и мног; отец семейства, дающий детям своим воспитание благочестивое и нравственное, может надеяться от себя потомства многочисленного, уважаемого и благополучного. Не трудно понять, что не может того же ожидать нерадящий о таком воспитании, а угрожает ему противное.

Далее, прямо высказанные правила воспитания находим в ветхозаветных книгах, по преимуществу учительных, в книге притчей Соломоновых и в книге Иисуса сына Сирахова.

Соломон учит: наказуй сына твоего, тако бо будет благонадежен; в досаждение же не вземлися душею твоею (Притч. 19:18). Наказуй значит «учи», давай полезные наставления, но также и собственно «наказывай за проступки». Но Премудрый поставляет предел суровости наставления и строгости наказания: не действуй с досадой и раздражением и не возбуждай досады и раздражения. Раздраженный наставник не наставляет, а раздражает. Шумом раздражения заглушается голос истины. Наставляй добродушно, отличай кротко и мирно, наказывай умеренно и с сожалением.

Соломон побуждает к такому действованию, обещая от него добрые плоды: наказуй сына и возлюбит тя; и даст лепоту твоей души; не послушает языка законопреступна (Притч. 28:17).

Учение сына Сирахова более строго: суть ли ти чада, накажи я, и преклони от юности выю их (Сир. 7:25). Накажи сына твоего, и делай им, да не в безстудии его поткнешеся (Сир. 30:13). В особенности с горьким словом обращается он к тем родителям, которые любят забавлять своих детей и забавляться ими, а не учить их, дают им излишнюю свободу и легкомысленно смотрят на порывы их легкомыслия: ласкай чадо, и устрашит тя, играй с ним, и опечалит тя (Сир. 30:9).

Наконец, Евангелие, которое вообще, вместо духа страха пред законом, господствовавшего в Ветхом Завете, распространяет дух любви и свободы, и в правилах воспитания смягчает древнюю строгость. Святой апостол Павел пишет: Отцы, не раздражайте чад своих, но воспитывайте их в наказании и учении Господни (Еф. 6:4). И в другом послании: Отцы, не раздражайте чад ваших, да не унывают

(Кол. 3:21).

Таково учение священных книг о воспитании. Оно просто и немногосложно, потому что назначено не только для мудрых, но и для простых. Впрочем, и мудрые не унизят себя, если окажут внимание учеников сим простым урокам, потому что их преподали люди, водимые Духом Божиим. Самое простое воспитание по правилам истинного благочестия и чистой нравственности может образовать доброго гражданина царству земному, способного и к небесному гражданству. Воспитание же любомудров, бесспорно, может сделать более и совершеннее приспособить воспитываемого к достижению разных общеполезных целей. Но без сих правил самое ученое воспитание есть построение благовидного здания без прочного основания. По сим правилам просто воспитан был отрок Давид, чтобы пасти овец, но в нем открылся муж, способный пасти народ Божий, победоносный воин, царь, пророк. По сим правилам, вероятно, уже более учительно, воспитан сын царев Соломон, и явился царем премудрым, царем-пророком, царем необыкновенно счастливым.

Из того, что в ветхозаветном учении о воспитании видно более строгости, а в евангельском более свободолюбивой кротости, естественно, рождается вопрос: должно ли следовать исключительно последнему и совсем отложить первое?

Чтобы разрешить сей вопрос, обращаюсь к изречению святого апостола Павла, которым начал слово: В елико время наследник млад есть, ничимже лучший есть раба, но под повелители и приставники есть. Видите, он говорит о строгом воспитании как непредосудительном, обыкновенном и должном. Это тем более примечательно, что он строгое воспитание представляет образом того, как Бог воспитывает человечество. Сие видно из непосредственно следующих слов: И мы, егда бехом млади, под стихиями бехом мира порабощени. Ветхий Завет есть детство человечества и его начальное воспитание под рабским страхом закона. Христианство есть высший возраст человечества и его совершительное под благодатью воспитание; здесь, соответственно возвысившемуся познанию и силе духа, ему вверяется духовная свобода, и тогда человек внутренне уже не раб, но сын и наследник Божий Иисус Христос. Итак, поскольку апостол в воспитании человечества Богом и в воспитании каждого человека родителями и наставниками признает одинаковый порядок, то ясно, что и из христианского кроткого воспитания он не совсем исключает древнюю строгость, дабы свобода вверяема была воспитываемому по мере приобретения им умения пользоваться ею.

Все ли равно, давать обширную свободу умеющему ее употреблять или не умеющему, зрелому в разуме или незрелому? Очевидно, не все равно. Следовательно, по мере возраста и образования должно давать свободу детям.

Которое из двух направлений правильнее, приятнее и удовлетворительнее для человека: поступление от расширения свободы к ее ограничению или, напротив, от ее ограничения к расширению? Очевидно, последнее. Итак, надобно вести детей от ограничения свободы к расширению ее. Иначе сделавшийся слишком свободным слишком рано, куда направится далее со своим желанием поступления вперед и возрастающего удовлетворения? Не будет ли он в искушении поколебать справедливые пределы разумной и законной свободы?

Провидением Божиим призванные быть родителями, воспитателями и наставниками детей да не пренебрегут сих напоминаний, да помышляют о них благовременно и предусмотрительно. И наипаче, чтобы основанием и душой воспитания было благочестие, да пекутся о сем с искренним усердием ради детей, ради себя, ради Отечества, ради потомства. В чадех своих познан будет муж (Сир. 11:28). Аминь.