А судьи кто?

Пойми это, как ничто другое: духовная свобода и единство с Дао это не случайные подарки, но награды сознательной само-трансформации и само-эволюции.

– Хуа Ху Дзин

– Следующее утро я провёл перед компьютером. Шёл холодный фронт, снаружи было слишком морозно и ветрено, чтобы что-то делать – хорошая возможность уделить внимание кое-каким внутренним делам, что для меня означало написание этой книги и ответы на электронные письма.

Если бы на каждый вопрос своих студентов я старался предоставить углубленный ответ, это занимало бы полный рабочий день. Я этого не делаю. Я даже не очень-то внимательно читаю их письма, лишь настолько, чтобы ухватить смысл. Так же я поступаю при личном общении. Простой факт в том, что если на свете существуют миллионы вопросов, то есть всего сотня, или около того, ответов. Моя работа состоит не в том, чтобы отвечать на поставленные вопросы прямо, и я редко это делаю. По иронии, студенты совсем не умеют задавать вопросы, и если бы я просто отвечал на те вопросы, на которые они хотели бы получить ответ, это привело бы к ещё более глубокому увязанию в их ложных верованиях.

Вот почему может показаться, что я никогда не отвечаю прямо на прямой вопрос. Вместо этого я использую вопрос, или же первые несколько слов вопроса, чтобы установить, что студенту необходимо услышать в данный момент. Студент и понятия не имеет, что ему необходимо услышать, но я-то точно знаю это, потому что я смотрю с высоты, позволяющей увидеть, где точно он находится, где он хотел бы находиться, и куда ему надо двигаться, чтобы попасть туда. Для меня это совершенно ясно, но из-за того, что студент не может взглянуть сверху, он не может эффективно выстроить свой курс. В этом и состоит роль учителя, иначе всякий мог бы просто взять книжку и, как выразилась Джолин, бам!

Студент просит рыбу, я даю ему червяка. Может, червяк и не взволнует его, но только так всё это работает. На этом пути ты дерёшься за каждый шаг. Никто не может помочь или сделать это за тебя. По-другому быть не может.

Обычно я отвечаю на вопросы, присланные по электронной почте, вопросом, или ссылаюсь на ресурс, который может помочь студенту более полно раскрыть свой вопрос, что часто ведёт к разрешению. Например, в вопросе может упоминаться Гитлер. Когда в вопросе появляется Гитлер, обычно это означает, что спрашивающий борется с концепциями о добре и зле. Когда Гитлер и Бог появляются в одном и том же вопросе, значит любовь Бога не может примириться со всеми ужасами и страданиями на земле. Почти в самом сердце конфликта лежит то, что всю жизнь нам говорили, что Бог есть только любовь. Конечно, это лишь половина Бога, или треть, но здесь вообще дело не в Боге. В этом случае я могу посоветовать человеку просмотреть версию «Махабхараты» Питера Брука и уделить особое внимание многим обличьям Кришны, а в особенности личное вступление Питера Брука к одной из серий, где он упоминает о кажущемся небожественном поведении Кришны и колко спрашивает зрителя: «Кто будет судить?»

Посылая студентов в этом направлении, я надеюсь, что они смогут расширить своё ограниченное определение Бога. Кришна жульничает, лжёт, убивает и проявляет трусость на протяжении всего великого фильма, и тому, кто привык к мысли о Боге, как о приятном весёлом парне, будет нелегко это воспринять. Кришна, однако, не бог любви или света – он представляет целостность, и в нём можно найти все качества. Бог любви и доброты может быть лишь одним аспектом Бога, определяемого, как абсолют. Кришна это персонификация абсолюта, и если вы исключите из него приставучего ребёнка, или маньяка убийцу, или мучителя котят из-за своей нежной чувствительности, тогда вы определите его как что-то конечное, ограниченное, и нам придётся придумывать новое имя для абсолюта. Но куда более интересная тема снова приводит нас к вдохновенному вопросу Питера Брука «Кто будет судить?». Этим вопросом не столько уничтожается определение Бога, сколько определение собственного места во вселенной – собственных отношений с абсолютом. Это важный шаг в понимании того, что это всё едино, или, точнее, это важный шаг в сторону от убеждения, что это не так.

Я бы объяснил студенту, задающему оригинальный вопрос, что нет никакой спешки, что необходимо потратить время, чтобы его мысли обрели полноту. Я предложил бы ему развить своё понимание, написав для меня эссе, где попытался бы сам ответить на свой вопрос. Но предупредил бы его, что он должен быть очень внимательным, переписывая снова и снова до тех пор, пока не выйдет в точности так, как он хочет, прежде чем отослать мне.

Но я бы никогда не увидел этого эссе, поскольку такой уровень исследования не оставляет и следа от первоначального вопроса. Оскар Уайльд писал: «Все мысли аморальны. И в этом суть уничтожения. Если вы думаете о чём-нибудь, вы убиваете это. Ничто не выживает, будучи осмыслено». Он мог иметь в виду, что ложь существует только в тени. Освещение интеллектом «убивает» её, открывая, что там ничего не было с самого начала. Так же, как свет разгоняет тьму, внимательное исследование разгоняет иллюзию.

Спор о свободной воле против предопределённости представляет прекрасный пример такого процесса обучения. Студентов сбивает с толку этот вопрос, потому что они фокусируются на ответе, в то время как всё их внимание должно оставаться на самом вопросе. «Оставайтесь с вопросом, – говорю я им. – Не беспокойтесь об ответе, просто поставьте правильно вопрос. Изучайте свои предположения.» Довольно скоро сам вопрос уничтожается, и, вместе с ним, многие слои иллюзии.

Студенты, по вполне понятным причинам, желают углубить своё понимание, но роль учителя – двигать их вперёд, а не позволять стоять на месте, углубляясь куда-то. Само-реализация это не приобретение, но избавление. Для пробуждения годна только та конструкция, которая способствует разрушению.

Часто я вообще не отвечаю на присланные мне письма, так как ясно видно, что их написание было самим процессом, и что никакого ответа не требуется. Меня использовали в качестве принимающей мишени в процессе автолизиса, где моя роль заключалась в том, чтобы существовать, как идеал в голове студента. Это может быть очень интенсивным и ускоренным процессом. Довольно часто кто-нибудь присылает мне сообщение каждый день, извиняясь за присланное вчера, недоумевая, как он мог быть таким глупым, и с энтузиазмом делясь обнаруженным новым уровнем понимания, который, если всё идёт как надо, станет источником завтрашнего недоумения.

Однако, просмотр сообщений требует времени, и я могу проработать лишь три-четыре за час. Этим утром я смог ответить на дюжину посланий, пока не слишком утомился. Я выключил компьютер и вышел из кабинета, наткнувшись прямо на попу Джолин.

– О! Привет попа Джолин, – сказал я остроумно.

Она повернулась и взглянула на меня снизу вверх.

– О, привет! Я не думала, что вы здесь. Было так тихо.

Она стояла на четвереньках, с ведром и щёткой, и скребла дубовый пол в главном коридоре наверху. Почти все полы были ещё мокрые, поэтому не было смысла пытаться пройти. Я шлёпнулся на пол, опёршись спиной о стену. Мне нравится смотреть, как другие работают.

– Ну, как идут дела? – спросил я.

– Замечательно! – воскликнула она бурно.

– Я была в библиотеке и прочла аллегорию пещеры Платона и несколько комментариев к ней. Я много думаю о том, знаете, о чём мы говорили.

– И это…?

– Ох, ээ, разница между мистицизмом и просветлением.

Говоря это, она прекратила работу. Я указал на невымытую часть пола и сказал:

– Не в моих полномочиях разрешать перерыв.

Она хихикнула и продолжила скрести.

– Интересно, зачем это мы с тобой обсуждали разницу между просветлением и мистицизмом, – промолвил я.

– Ну, – она стала объяснять, – мы говорили о Ямомото роши и платоновском кино… – Да, всё это я помню. Я просто не могу вспомнить, почему я решил, что это подходящая для тебя тема.

– Дзен…

– Ахххх…. Дзен.

– Мы говорили о разнице между дзен, продающим книги, и дзен, который ведёт к просветлению…

– Чёрт, – воскликнул я, – это очень интересная тема. И к чему мы пришли?

– Ну, мы говорили о платоновском кино и о разнице между…

– Просветлением и мистицизмом.

– Да, верно, потому что я думаю, что вы говорили… пытались показать мне, что все те книги, которые я читала о дзен…

– Значит, дзен, который продаёт книги, это мистицизм, а реальный дзен это просветление?

– Мм, не знаю… – она задумалась.

– То есть, да, реальный дзен это просветление, так ведь? Да, я знаю это. Но я не знаю, дзен, который продаёт книги, имеет дело с мистицизмом, или просто, знаете, с продажей книг. Мне кажется, я здесь немного недодумала.

– А о кино ты додумала?

Она оживилась.

– Да! И я знаю ответ! Мистики остаются в театре, но театр не является чем-то окончательным, предельным. Просветление это не театр. Если ты хочешь стать просветлённым, ты должен пройти по узкому проходу к выходу на солнечный свет и совсем покинуть театр!

– Покинуть театр, – я задумчиво посмотрел на неё, – это интересно. Значит, все сидят и смотрят фильм…

– Коровы! – выпалила она. – Вот что произошло со мной в церкви! Я перестала верить, что кино это реальность. В тот момент я сбросила связывавшие меня цепи, встала и увидела, что люди, которых я знаю, всё ещё сидят там… как вы сказали. Но вы, наверно, уже давно не перечитывали пещеру Платона, потому что ваша версия намного интереснее.

Она вновь перестала скрести пол.

– Может, это платоновская версия намного интереснее. Продолжай скрести, – сказал я, и она продолжила.

– Да, я уже давненько не перечитывал её. Значит, говоришь, мистики в театре?

– Да, – сказала она, – но остальной театр тоже не является реальностью, это просто другая часть всей этой фальшивки. Она более реальна, чем фильм, но всё же, ещё не вполне реальна.

– И мистики знают об этом?

На это она не стала выпаливать ответ, продолжая лишь делать щёткой небольшие круговые движения. Сначала мне показалось, что она что-то бубнит про себя, но потом я понял, что она хмыкает.

– Нееет, – протянула она успокоившимся тоном, словно только что раскрыла тайный заговор.

– Не знают. В это всё и дело, так ведь? Они немного более пробуждены, но всё-таки не вполне, потому что они думают, что они полностью пробуждены, тогда как всё ещё находятся в театре… и свет на экране… свет из проектора это ещё не настоящий источник света, это лишь крохотная искорка настоящего света – солнца… вот что я прочитала. Люди, которые закованы в цепи и которые смотрят фильм, как будто спят, даже если не знают об этом, но так же спят и те, которые уже не прикованы… Да, как я! И может быть мистики это самые пробуждённые из всех, или может быть, тот кто больше всех мистик – больше всех пробуждён… Но если бы они знали о солнце, о том, что свет из проектора это всего лишь маленькая искорка, они тогда бы не были в театре, они бы вышли вон, значит, они тоже не знают. Да, точно! Мне кажется, я начинаю действительно что-то понимать!

– Значит, вот ты сидишь и говоришь мне, что ты не пробуждена? Довольно странно с твоей стороны.

– Я спрашивала вас, там в парке возле озера, я спрашивала, почему вы говорите, что вы не мистик. Вот почему! Вы не в театре! Вот в чём разница! Вы не остановились. Вы стоите на солнечном свете, в реальном источнике! – Она снова остановилась.

– Вот что значит пробуждение! Вот что значит просветление!

– Если ты не будешь мыть полы, тогда это придётся делать мне.

Она опять начала скрести.

– Уж не знаю точно, чем вообще занимаются мистики, – продолжала она, – но ведь в этом всё дело. Не важно, какой ты великий мистик, не важно, что все о тебе думают, как о великом мистике, но если ты всё ещё в театре…

– Не думаю, что ты можешь говорить и в то же время скрести. Если бы сейчас вошла Сонайа и увидела, чем ты занимаешься…

Она удвоила усилия.

– Если ты ещё в театре, ты ещё не пробуждён. Ты ещё спишь, но, как будто видишь сон, что ты проснулся. Ты по-прежнему не знаешь, что есть реальность… то есть, солнце! Театр это как сон, а… но… хммм. То есть любой мистик, либо такой, как я – не мистик, но и не прикованный… это что-то, но ещё не то.

– Окей, – сказал я, – значит, я просветлённый, и это означает, что я нахожусь вне театра? На солнце?

– Ну, да… – ответила она выжидающе.

– Но вот я здесь, говорю с тобой.

– Да…

– Хотелось бы знать, необходимо ли мне было проходить через все уровни, чтобы выйти. Ну, знаешь, сперва освободиться от цепей, как ты в церкви, затем стать немного мистиком, потом больше, потом ещё больше, до тех пор, пока я не стал настолько абсолютным мистиком, что полностью покинул театр. Понимаешь, о чём я? Развивался и эволюционировал ли я внутри театра? Или пошёл прямо по этому пути и вышел на солнечный свет?

Она погрузилась в работу, размышляя над вопросом. Это не маленький вопрос – достигает ли человек реализации истины постепенно, или одним шагом, как дурак из карт таро, бросившись в пропасть? И, если последнее, то сколько шагов требуется дураку, чтобы достичь пропасти?

– Боже мой! Боже мой! Вот вы о чём говорите, вот в чём смысл! Всё началось с того, что вы говорили, что вы не мистик. Вы сказали, что я буду разочарована, потому что вы не очень мистический человек. Неужели это возможно? Неужели можно просто выйти, не занимаясь всеми этими мистическими штуками?

Как же она сияет, когда счастлива.

– Хороший вопрос, – ответил я. – Прямо сейчас, я не знаю. Я немного занимался мистикой. У меня были переживания недифференцированного сознания – мистического единства – несколько раз, и это сильно на меня повлияло, поэтому из собственного опыта я не могу сказать, возможно ли просто выйти. Давай-ка, работай.

Она принялась за работу.

– Определённо я могу сказать, что нет необходимости подниматься по ступеням мистицизма, или по всё более очищенным уровням сознания, чтобы в конце концов выйти на, ээ, солнечный свет, и могу предположить, что нет причины, по которой ты не можешь сделать этого без того, чтобы сначала не становиться духовным. По крайней мере, причины, о которой я мог бы подумать. Конечно, это в рамках одной жизни. Кто знает, какое развитие происходит за многие воплощения? Но теперь не время для всего этого, и фактом остаётся то, что я не очень мистический человек.

– Это было так здорово! И так происходит всегда? Я задавала вам эти вопросы, даже не думая, что вы на них ответите. А вы как-то показали мне, как найти ответ самой. Это и есть, ну, ваш метод? Вы так всегда делаете?

– Не знаю. Побудь здесь и выясни сама.

– Это, правда, здорово! У меня действительно была сильная тяга пойти в библиотеку и всё выяснить. Я словно выполняла какую-то миссию, я была одержима, и это было классно! Я действительно чувствую, что узнаю что-то важное. Я никогда раньше так не чувствовала. Я всегда хорошо училась в школе, но я никогда не узнавала чего-то такого, что казалось мне… важным.

– Да, здорово. Ты хорошо училась в школе, ты узнаёшь что-то важное, ты ученица Платона и всё такое, но этот пол выглядит так, как будто ты тёрла его грязным носком. Неужели все эти дзен книги не научили тебя внимательно относиться к своим заданиям?

– Что я должна делать дальше? – спросила она, совершенно игнорируя мою критику.

– Вы дадите мне ещё какое-нибудь задание? Или какой-нибудь вопрос, над которым я должна поработать? Что мне делать теперь? Кроме пола.

– Ну, у меня нет ничего наготове. Мне надо немного подумать. Ну, а согласно твоей маленькой теории Ямомото роши – просветлённый? Или просто мистик?

– Он… – начала она, но остановилась.

– О, чёрт. Не знаю. Я должна над этим подумать.

Молодец девчонка.