Джим Гатуик, рекрут. USMC

«Ты нужен морской пехоте США!»

Джим Гатуик и без того знал, что он ей нужен. Хотя бы по тому, каких людей он видел перед пунктом вербовщика…

Пунктом вербовщика было небольшое, одноэтажное, очень аккуратное здание в промышленной зоне Далласа, среди каких-то складов и промышленных корпусов, большей частью пустующих из-за кризиса. Тут же, на загаженной, заплеванной улице стояли автомобили, один из них был с выбитым ветровым стеклом, другой разрисованный — характер рисунков заставлял предполагать, что у художника, нарисовавшего их, были не все дома. Еще несколько машин были из числа тех, которыми пользуются наводнившие страну мексиканские бандиты — девяностых годов выпуска, тонированные стекла, мощные моторы. Из колонок, установленных в багажниках, на всю улицу — мексиканские наркобаллады, уголовный рэп. Как потом выяснилось — подростковая банда приехала провожать троих своих подельников в американскую морскую пехоту. Подписав контракт на пять лет, они получали за счет «дяди Сэма» отличную военную подготовку, опыт участия в боевых действиях, в настоящих боевых действиях — а потом многие возвращались. Мексика все больше напоминала паровой котел с намертво заклинившей крышкой — кого там только не было. Зетас, зловещие убийцы из числа бывших полицейских и мексиканских спецназовцев, поклоняющиеся Санта-Муэрте, смерти, и творящие такое, что кровь стынет в жилах. Эскадроны смерти картели — чаще всего в них набирали бывших и действующих полицейских из спецотрядов, они работали на картели и вели беспощадную войну с Зетас. Хорошо подготовленные трансграничные бандформирования севера страны — они чаще всего состояли из бывших эмигрантов, отслуживших в американской армии и действующих армейскими методами с армейской дисциплиной: несмотря на относительную малочисленность, они всего за год прибрали к рукам два «жирных» пути транспортировки наркотиков полностью. Мексика стояла на пороге гражданской войны: за прошлый год в уличных боях с полицией и друг с другом погибли больше восьми тысяч человек, судя по началу этого года — число погибших за 2009 год обещало перевалить за десятитысячную отметку. Власти лихорадочно пытались удержать ситуацию под контролем: чрезвычайное положение в восьми штатах, армейские патрули в городах, задержания наркобанд с использованием бронетехники, конфискации все больших партий кокаина (которые потом частично пускали на улицу те же полицейские, бадяжа изъятый порошок, перед тем как сжечь). С каждым месяцем росла трансграничная преступность — людей ради выкупа стали похищать в США, потом переправлять через границу — этим занимались отлично организованные преступные сообщества численностью в десятки и даже сотни человек. Ситуация в стране становилась все хуже и хуже: из-за экономического кризиса закрывались заводы и фабрики, товар не находил спроса, правительство не могло снизить налоги для оживления экономики, потому что вынуждено было обслуживать государственный долг. Единственные люди, кто отлично зарабатывал в стране, были наркотраффиканты — и всем разумным людям уже было ясно, что падение правительства Мексики является уже вопросом ближайших лет, а возможно — и месяцев.

Мексиканские твари — крикливо одетые, с усиками, волосами, собранными сзади в крысиный хвост, модными бородками «готи», обвешанные дешевыми побрякушками из «золота» — перегородили всю улицу перед вербовочным пунктом, гогоча, рыгая, что-то выкрикивая, — по кругу шла бутылка с какой-то бурдой, которая по недоразумению называлась «текила». Чуть в стороне стояла полицейская машина; полицейские подчеркнуто не вмешивались. Оно и понятно — из двоих патрульных как минимум один был сородичем этих чиканос, а в полицейском управлении Далласа отдел служебной этики беспощадно расправлялся со всеми, кто позволял себе хоть малейшее высказывание или действие с расистской или националистической подоплекой. Да и новобранцев в армии не хватало.

Появление белого вызвало у чиканос весьма сильные чувства — но, кроме как свистом, ни один из них не решился их выразить — все-таки опасались полицейских. Подчеркнуто спокойно, держась с достоинством, как учили его отец и дед, Джим Гатуик прошел рядом с этой толпой. Некоторые девчонки — из числа перемазанных косметикой подружек молодых бандитов — посмотрели на него с интересом — все-таки он был белый американец, даже среди хуанит[10]котировался куда выше, чем собственная блатота. В другое время и в другом месте Джим и сам бы обратил на них внимание, и очень даже пристальное… но не здесь и не сейчас.

— Белый парень, Эй-стан ждет тебя! — крикнули ему вслед.

Он это знал. Более того — он был из редкого, исчезающего типа будущих солдат, которые надевают военную форму не потому, что в округе нет работы, и не потому, что иначе предъявят уголовные обвинения — а просто потому, что так надо. Потому что форму носили и отец, и дед, и он не видел ни одной причины, почему бы ее не одеть и ему. В армии таких призывников, выявленных с помощью личностных тестов и изучения биографии ценили, хотя и гоняли в три шкуры — зато делали в личном деле отметку ПКО[11]и направляли на учебу.

Внутри, в офисе вербовщика, было шумно, пахло каким-то дезинфицирующим средством, и пахло отвратительно. Все стены были завешаны плакатами, где то казавшийся разъяренным «дядюшка Сэм», то военнослужащие разных родов войск говорили, что нуждаются в тебе. Это была правда, людей в армии катастрофически не хватало.

Нельзя сказать, что в вербовочном пункте было много народу, скорее, наоборот. С восьмидесятых годов, с тех пор, как появился призрак «новой экономики», чей девиз «стань миллионером до тридцати» — с комплектованием всех родов войск были проблемы.

Джим Гатуик нашел дверь, на которой было написано «вербовщик», постучал.

— Войдите!

Тут ему повезло. А может быть, и не повезло, с какой стороны посмотреть. Сейчас везде сокращение расходов, с одной стороны, и повальная вербовка всех опытных вояк в ЧВК, частные военные компании — поэтому роль вербовщиков все чаще исполняют не отставные или негодные к службе в боевых подразделениях из-за ранения вояки, а низкооплачиваемые клерки из числа безработных, часто мексиканцы. Но тут за столом сидел настоящий вояка в звании… едва ли не мастер-сержанта, весьма свирепого вида. Карандаши он, как и полагается такому вояке, хранил в обрезанной гильзе от стапятимиллиметрового снаряда, на столе висели не грамоты и фотографии с известными людьми, а что-то вроде тарелки, расписанной символикой КМП США.

— Проходи, проходи. Не стесняйся, только дверь закрой!

Вояка был настроен весьма дружелюбно, по крайней мере, пока. В кабинете пахло крепким табаком, что было необычно — в правительственных учреждениях курить запрещалось.

— Хочешь служить в Корпусе морской пехоты США? — спросил вербовщик.

— Да, сэр, — коротко ответил Джим, как ответили бы его отец и дед.

— А зачем ты нужен Корпусу, сынок? — подозрительно рассматривая его, спросил вербовщик.

— Ну, сэр… Я слышал, что мы ведем войну, а солдат не хватает.

— Это так…

Вербовщик рассматривал Джима так, как будто он уже что-то натворил. Мелькнула мысль, что если здесь всех так принимают, то совершенно неудивительно, что в корпусе постоянно не хватает солдат.

— Так-то оно так. Вот только я заколебался видеть перед собой маменькиных сынков, которые думают, что если они пойдут в морскую пехоту, то станут там настоящими мужиками. Меня это просто зае…о, парень, вот что я тебе скажу.

— Сэр, я не маменькин сынок и никогда им не был, — ответил Джим Гатуик.

Вербовщик усмехнулся.

— Вот как? Не заметно. Но если ты утверждаешь…

Одним движением он свез бумаги, гильзу на край стола, что-то даже упало. Выставил на стол руку, крепкую, узловатую…

— Садись! — кивнул он на стул. — И докажи, что ты и в самом деле мужчина.

Джим Гатуик посмотрел на руку, узловатую, крепкую, перевитую жилами, поросшую редким седым волосом. Противник был тяжелее его килограммов на двадцать по самым скромным оценкам, а Джим никогда не занимался армрестлингом.

И вообще, это не предусмотрено в качестве приемного испытания, черт, он просто хочет служить в корпусе, и все.

Но тут этот мастер-сержант, предлагающий ему помериться силами, улыбнулся столь понимающе, что Джима Гатуика как кипятком окатило. Он вдруг посмотрел на ситуацию глазами того, кто должен его вербовать — еще один хлюпик и дохляк, насмотревшийся телевизора и наигравшийся в Medal of honor, пришел проверить, так ли он крут на самом деле…

А пошли вы все!

Нагло улыбнувшись мастер-сержанту, Джим Гатуик, рекрут, сел и ухватился за руку мастер-сержанта. Она была теплой и жесткой, как подошва.

— Ну, смотри… сам напросился.

Джим Гатуик продержался ровно семь секунд.

Пока он разминал чертовски болевшую правую руку, размышляя над тем, не порваны ли связки, мастер-сержант брюзгливо осведомился:

— Английским владеешь?

— Да, сэр.

На стол плюхнулась толстая папка разноцветных листов, сцепленных скрепкой, поверх лег карандаш.

— Черт знает что творится, — пожаловался мастер-сержант, — теперь у нас два комплекта документов, один на английском, а другой на испанском. И каждый раз, когда ко мне кто-то припрется — я должен вежливо спрашивать — извините, сэр, вы владеете государственным языком Соединенных Штатов Америки или нет? И бюллетени теперь тоже печатают на двух языках: английском и испанском. По мне, если ты не можешь понять, что написано в бюллетене, тебе просто не стоит голосовать, вот и все. И если ты не можешь заполнить тесты на английском при вербовке в морскую пехоту — тебе, черт возьми, просто не следует вербоваться в морскую пехоту, потому что дриллы на Пэрис-Айленд любят кушать таких вот… непонятливых на завтрак. Давай, приступай, парень. Здесь тебе работы часа на два. Пиши все печатными буквами. А я пока прогуляюсь по коридору, попробую раздобыть кофе себе, да и тебе, думаю, не помешает.

— А как же…

— Рука? — с усмешкой спросил морпех. — До Пэрис-Айленда, надеюсь, заживет. Если нет — покажешься врачу.

— Нет, сэр, я не про это. Я же… проиграл.

Морпех смотрел ему прямо в глаза, и рекрут почувствовал, что он говорит без насмешки, совершенно серьезно.

— Нет, парень. Ты не проиграл. Ты победил. Самое главное — ты победил самого себя, победил свой страх. Ты шагнул ему навстречу, и неважно, что было потом. Парни, которые могут это сделать, нужны в морской пехоте, потому что мы — те, кто делает то, что сделать невозможно. Ублюдки в Вашингтоне говорят «невозможно», это одно из любимых ими слов, а мы идем и делаем, вот так вот, сэр. Помни, что ты сделал сегодня, и всегда делай так же.

С этими словами вербовщик шагнул за дверь…

Примерно через два часа Джим Гатуик ответил на последний идиотский вопрос анкеты и со вздохом положил карандаш.

— Кажется, все, сэр.

— Все? Вот и отлично. Давай сюда.

Морской пехотинец передвинул к себе толстую пачку исписанных листков, достал очки, которые ему совсем не подходили — круглые стекла, желтая оправа, — нацепил на нос, пробежался взглядом по тексту.

— Ты Гатуик? — вдруг спросил он.

— Да… так точно.

Морпех присвистнул:

— Я был знаком с одним парнем, он служил в Кемп Леджун. Его имя Том Гатуик, не твой родственник?

— Это мой отец, сэр.

Морпех снял очки и положил их на стол.

— А не шутишь? И как он поживает?

— Торгует бензином и товарами для рыбалки и охоты, сэр. Все для фермеров.

— Интересно. А пенсию он получает?

— Да, сэр, за Залив. Его тогда признали ограниченно годным, он и ушел.

— Не шутишь, — подвел итог морпех, — давай руку. Сын ганни Гатуика здесь всегда желанный гость. Хочешь служить, как отец?

— Да, сэр, — рекрут поморщился, рукопожатие было сильным. Очень.

Морпех покачал головой:

— Не стоит. И знаешь, почему? Твой отец служил так, как будто у него не одна жизнь, а по крайней мере девять. Его задница была везде, где было жарко, как на адской сковородке. Во время Just Cause[12]он ринулся на штурм полицейского отделения, откуда по нам палили два десятка парней, всего лишь с огневой группой. То, что он взял его и остался цел, — чудо. А вот в Ираке ему не так повезло. Служи так, чтобы оставаться в живых, сейчас в Корпусе мало по-настоящему хороших парней. Все понял?

— Да, сэр.

— Вот и хорошо. Придешь через три дня. Что с собой брать, знаешь.

На улицу Джим Гатуик вышел уже рекрутом Корпуса морской пехоты США — и поэтому он направился прямо по улице, на этих мексиканских ублюдков, и направился с таким выражением лица, что все сразу стало понятно. Он шел на них, как ледокол идет на таран льдин, яростно и неукротимо, глядя им прямо в глаза.

И мексиканцы, на счету двоих из которых были убийства, в присутствии своих девчонок молча расступились перед ним.

В одном из окон вербовочного пункта шевельнулись жалюзи.

Мастер-сержант Корпуса морской пехоты США неторопливо вернулся за стол, свернул сигарету — он предпочитал самостоятельно свернутые сигареты, которые набивал отборным турецким табаком, безо всяких там отдушек и добавок, которые нужны только педикам. Не спеша выкурил сигарету, окутавшись сизым дымом, потом затушил окурок в пепельнице, которую держал в ящике стола — политкорректность! — открыл окно, чтобы проветрить помещение. Потом, подвинув к себе пакет документов, заполненных рекрутом Гатуиком, снял трубку со старомодного телефонного аппарата, начал набирать номер, который помнил наизусть и которого не было ни в одном общедоступном телефонном справочнике.

— Майора Андерсона, — сказал он в трубку, — это Хилл. Срочно… Да, сэр, это Хилл. У меня здесь есть кое-что интересное, с большими перспективами. Джим Гатуик. Гольф-Альфа-Танго-Виски-Индия-Чарли-Кило. Так точно. Да, он самый. Парень показался мне дельным, сэр. Так точно. Да, спасибо, сэр. Семпер фи.

В последнее время в Соединенных Штатах Америки стала проявляться проблема — несмотря на прирост населения, на превышающую европейский уровень рождаемость, как только до чего-то доходило — так выяснялось, что не хватает людей. Когда вошли в Ирак — стало не хватать людей. Как только вошли в Афганистан — стало еще хуже. Почему-то в Америке последних лет все хуже и хуже обстояли дела с людьми.

Но все-таки люди были. Потому что Соединенные Штаты Америки были великой державой. Этого у них было не отнять.