Мотивационное выражение потребностей

Мы уже знаем, что наши потребности выражаются в различных образах. Но образ образу рознь. Одно дело — образ дерева на лужайке, под которым мы после прогулки вкусно поели, и другое дело — образы пищевых объектов, обладающих необыкновенной притягательностью для голодного человека. Первый образ как будто нейтрален к нашим влечениям, он может только напомнить о том, что мы вкусно поели, и усилить пищевые импульсы, если мы хорошо помним об этой ситуации. Другое дело — образы, связанные с удовлетворением определенной потребности. Эти образы, побуждающие нас к определенному поведению и отражающие объекты удовлетворения потребности, получили в психологии название мотивов. Например, для пищевой потребности — это пищевые ситуации, для потребности в достижениях — образ успеха и обстоятельств, которые привели к нему, для потребности в престиже — результаты нашего поступка, вызвавшего похвалу или признание со стороны значимых для нас людей. Откуда возникает побуждающий характер этих потребностных мотивов- образов? Можно ли в качестве побудителя нашего поведения рассматривать эмоции и чувства, которые мы переживаем в данный момент? Нет, нельзя. Если на минуту представить, что мы пережили все удовольствия, которые связаны с удовлетворением какой-либо потребности, то она просто будет удовлетворена, и побуждающий характер мотивов-образов, представляющих объекты данной потребности, исчезнет. Поэтому психологи часто удивляют читателя, утверждая, что эмоции не могут быть мотивами поведения. Побуждающий характер образов состоит не в том, что они вызывают конкретное переживание, а в том, что они

вызывают предвидение определенных переживаний. Именно это ожидание переживаний удовлетворения, а не само по себе удовлетворение создает импульс к достижению цели. Это предвосхищение переживания удовлетворения возможно только в том случае, если в нашем опыте уже было такое переживание. Чем сильнее оно было в прошлом, тем больше побуждения к действию создает его предвосхищение, или, как говорят психологи, тем сильнее мотивация поведения. Поэтому чем больше удовольствия мы получили от удовлетворения конкретной потребности в прошлом, тем сильнее мотивация, которая создается предвосхищением этих переживаний. Поэтому сила желания зависит еще и от силы нашего воображения, прогностической способности нашего ума. В советской психологии это принято называть опережающим отражением. Каждый из нас находится между Сциллой и Харибдой: чем в большей степени мы стремимся к определенным удовольствиям, тем в большей степени их предвосхищение вызывает побуждение испытать их еще раз или пережить страдание неудовлетворения. Ничего не поделаешь, каждый из нас должен выработать оптимальную линию поведения. Если я стремлюсь получить как можно больше пищевых удовольствий от пищи, которая мне противопоказана врачами, то тем труднее мне будет соблюдать диету. При данной линии поведения попытки подавить свою потребность потребуют героических усилий, которые в конце концов окажутся тщетными. Тот, кто это знает, не может не согласиться с тем, что, с одной стороны, бессмысленно управлять потребностями путем простого их подавления, а с другой — потворствовать им, повышая удовольствия от удовлетворения реально или в воображении. Итак, наши потребности осознаются в виде конкретных побуждений-мотивов к определенным объектам, обстоятельствам и деятельностям, в которых они удовлетворяются. Эти мотивы образуют мотивационный синдром потребности, т. е. некоторое устойчивое множество мотивов, которые черпают свою энергию из удовлетворения данной потребности и его предвосхищения. Когда я думаю, что стараюсь учиться лучше для того, чтобы стать компетентным, принести

больше пользы Родине, конкретному делу, получить хорошую оценку, похвалиться своими успехами перед теми, кто мне нравится или чьим мнением дорожу, поступить в институт или приобрести хорошую специальность, то все эти мотивы моей учебы представляют одну фундаментальную мою потребность, а именно потребность в достижениях. Аналогично организованы другие наши потребности, но может получиться так, что один мотив может возбуждаться и от одной и вместе с тем от другой потребности. Например, мотив поступления в институт наряду с потребностью в достижениях выражает и потребность в повышении социального статуса. Поэтому самопознание должно научить нас видеть за нашими влечениями и мотивами те фундаментальные потребности, которые и создают активность поведения. Фундаментальных потребностей немного, и всегда есть шанс овладеть каждой из них. Но поскольку они входят в качестве составляющих в большое многообразие потребностей, то овладение фундаментальными потребностями повышает способности нашего Я контролировать любую потребность. Йоги установили, что тот, кто начинает контролировать потребность в дыхании, приобретает силу и власть над другими потребностями, так как дыхание символически связано с ними, например с потребностью жизни, безопасности, с потребностью быть бессмертным. Овладевший своей потребностью в достижениях устраняет страх неудачи, которая связана у современного человека с огромным числом желаний. Не зря автор Бхагавад-Гиты наделяет мудреца равнодушием к успеху и неудаче. В овладении потребностями важно правильно пользоваться ее идеей и словами. Не каждый из нас может похвастаться правильностью словоупотребления в психологическом смысле, а не только в грамматическом. Поскольку мы пользуемся речью, то все психические образования отражаются в речевой форме. Поэтому большинство наших мотивов выражается в виде ответа на вопрос: ради чего я поступаю определенным образом? Любое наше поведение мы можем как-то объяснить: "Я стараюсь учиться или работать лучше для того, чтобы…" Вместо многоточия здесь можно подставить самые различные мотивы

нашего поведения. Но так как наше поведение может побуждаться различными потребностями, то объяснение собственного поведения и поведения других представляет сложную проблему. Мы часто недостаточно хорошо понимаем внутренние пружины, которые движут нами. Поэтому после того как мы поняли устройство мотивов, в которых нами потребность осознается, у нас есть возможность более основательно заниматься самоанализом. Так как любое поведение "обрастает" мотивами, то возникает сложная система их взаимодействия. Все дело в том, что не только мы сами пытаемся осознать свои мотивы, но и другие стремятся понять наши мотивы, чтобы лучше предвидеть наше поведение и корректировать в связи с ним свое поведение. Поэтому не только я сам приписываю себе определенные мотивы, но в то же самое время мне приписывает мотивы тот, кто в данный момент со мной имеет дело. Вполне может случиться так, что вы критикуете товарища на собрании, для того чтобы обратить его внимание на его недостатки, а сам товарищ думает, что вы делали это потому, что завидуете его успеху. Как видит читатель, когда дело касается мотивов, то сразу все, что было ясным, усложняется. А если подумать серьезно: почему все-таки вы стали его критиковать? Может быть, он прав? А может быть, ни он, ни вы не правы, а подлинный мотив иной, в котором вы не можете себе признаться. Женщина жаловалась на приступы гнева, который чаще всего направлялся против дочери. Этот гнев, по ее мнению, был направлен на то, чтобы освободить дочь, которую она любит, от недостатков и сделать ее более воспитанной. Психоанализ же по казал, что она завидует дочери, и эта зависть вызывала приступы гнева в ситуациях, когда у дочери в чем-то было лучше, чем у матери. "Когда я была в ее возрасте, у меня не было таких благ и обо мне никто так не заботился!" Если принять во внимание также и то, что дочь была похожа на отца, который ушел из семьи, ненавидимый матерью этой девочки, то станут понятны подлинные мотивы приступов гнева. Осознание мотива всегда облегчает саморегуляцию поведения. Когда эта женщина осознала свои подлинные мотивы, которые она сама набралась духу назвать "мерзкими и

низменными", "приняла" себя, ее поведение стало более упорядоченным, как она сама сообщила спустя некоторое время. Кажется противоречивым, как может человек признавать у себя наличие плохих черт и одновременно "принимать" себя. На самом же деле это противоречие возникает только в том случае, когда человек считает себя "только хорошим" и отрицает наличие плохих черт. Когда же он себя принимает хорошим и плохим, умным и глупым, в целостности положительных и отрицательных черт, он снимает это противоречие. Однако для этого требуется мужество. Поэтому чем вы честнее перед собой, тем глубже можете проникнуть в самого себя и правильно понять собственные мотивы. Правда, психологи говорят, что процесс осознания собственных мотивов очень сильно искажается нашим бессознательным и результаты этой коррекции не всегда могут быть правильно осознаны. Но как бы дело ни обстояло, мотивы придают смысл нашему поведению. В самом деле, если бы не было мотивов, то как я смог бы себе объяснить то, что критикую товарища, который на меня обиделся. Мысль о том, что, критикуя его, я работаю ему на пользу, оправдывает меня перед законом дружбы и придает смысл моему в общем-то неприятному действию, в котором я, может быть, удовлетворяю свое чувство враждебности к нему, вызванное завистью. Такой ход мотивов, который встречается достаточно часто, психологи называют рационализацией. Этим словом обозначается простое самооправдание. Отец, который решил выпороть своего сына за двойку и неприятное замечание учителя на родительском собрании, оправдывает себя: "Я из него человека сделаю! Меня пороли, и ничего плохого от этого не случилось. Вот какой я вырос. Уважаемый человек". Такое объяснение вполне его устраивает, так как ему было бы невыносимо признать, что выпорол сына потому, что ему надо было выместить на ком-то свою агрессивность, накопившуюся во время критики на родительском собрании. Этот процесс рационализации может происходить без умысла, непроизвольно. Психологи утверждают, что рационализация — лишь один из механизмов психологической защиты Я, которые протекают большей частью

бессознательно. Далее мы подробнее остановимся на этом. Но уже сейчас читатель может сделать вывод о том, что самопознание не может пройти мимо того, как мы сами объясняем свое поведение, ради чего мы совершаем те или иные поступки.