Доджсон. В нескольких ярдах выше по течению реки Льюис Доджсон забрался в усовершенствованный по заказу джип «Вранглер» и захлопнул дверцу

В нескольких ярдах выше по течению реки Льюис Доджсон забрался в усовершенствованный по заказу джип «Вранглер» и захлопнул дверцу. Рядом, на пассажирском сиденье, Говард Кинг ломал руки.

– Как ты мог такое сделать с ней? – набросился он на шефа.

– А что он сделал? – поинтересовался Джордж Бейзелтон с заднего сиденья.

Доджсон не ответил и включил зажигание. Ожил мотор. Водитель повел машину к заросшему холму, подальше от корабля.

– Как ты мог? – буйствовал Кинг. – Господи, как ты мог?

– Это был несчастный случай, – бросил Доджсон.

– Несчастный случай? Случай?

– Да, несчастный случай, – спокойно ответил Доджсон. – Она упала за борт.

– Я ничего не видел, – заметил Бейзелтон. Кинг замотал головой.

– Господи, а если начнут расследование и...

– И что? – оборвал его Доджсон. – Море бурное, она стояла на носу, и большая волна смыла ее за борт. Плавала она плохо. Мы покружили на месте, поискали, но безнадежно. Просто несчастный случай. С чего это ты завелся?

– С чего я завелся?

– Да, Говард. Какого черта ты бухтишь?

– Да потому, что я все видел! Господи...

– Ничего ты не видел, – сказал Доджсон.

– И я не видел, – откликнулся Бейзелтон. – Я все время сидел внизу.

– Тебе-то хорошо, – кивнул Говард Кинг. – Но что, если начнется расследование?

Джип подпрыгивал на выбоинах, углубляясь все дальше в джунгли.

– Не начнется, – сказал Доджсон. – Она улетела из Африки в спешке и никому не сказала, куда отправляется.

– Откуда ты знаешь? – вскинулся Кинг.

– Она сама сказала мне, Говард! Оттуда и знаю. И теперь достань карту и прекрати ныть. Играешь со мной, значит, принимаешь условия игры.

– Я не знал, что ты собирался кого-то убить, господи помилуй!

– Говард, – вздохнул Доджсон. – Ничего не будет. Достань карту.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я знаю, что делаю, – ответил Доджсон. – Вот почему. В отличие от Малкольма и Торна, которые лазят где-то по острову, сами не зная, какого черта поперлись в эти гребаные джунгли.

Упоминание о конкурентах прибавило Кингу новых забот.

– Может, поедем к ним... – задергался он.

– Нет, Говард, к ним мы не поедем. Они не должны знать, что мы тут. Мы пробудем на острове четыре часа, помнишь? Прибыли в час, отплывем в пять. В порту будем к семи. И к полуночи – в Сан-Франциско. Раз-два, и готово! И тогда, после всех этих лет, я получу то, что мне причиталось давным-давно.

– Эмбрионы динозавров? – предположил Бейзелтон.

– Эмбрионы? – удивился Кинг.

– О нет, это меня уже не интересует, – заявил Доджсон. – Когда-то я пытался раздобыть замороженные эмбрионы, но теперь это совершенно излишне. Мне нужны оплодотворенные яйца. И через четыре часа у меня будут яйца каждого вида, обитающего на этом проклятом острове.

– Как же ты найдешь их за четыре часа?

– А я уже знаю точное расположение гнезд всех животных. Карту, Говард.

Кинг раскрыл карту. Это было большое топографическое изображение острова, шестьдесят на девяносто сантиметров, указывающее голубыми контурами поднимающиеся террасы кратера. В некоторых местах долины стояли красные концентрические круги, в других – целая россыпь этих кругов.

– Что это? – полюбопытствовал Кинг.

– Может, сам прочитаешь? – хмыкнул Доджсон. Кинг перевернул карту и прочел:

– Колонка цифр. Нет, это даты.

– Правильно, даты.

– Прошедшие числа? Это результат наблюдений нескольких спутников?

– Именно. Кинг нахмурился:

– Это похоже на... видимый спектр, и апертурный радар, и... какой еще?

– Инфракрасный. – Доджсон ухмыльнулся. – Я достал это за каких-то два часа. Списал все показания спутников, суммировал их и получил ответы на все вопросы.

– Я понял, – кивнул Кинг. – Красные круги – это инфракрасные сигнатуры?

– Да. Большие твари оставляют большие сигнатуры. Я достал записи со всех спутников за последние несколько лет и отметил расположения крупных скоплений. Они сходятся в определенных местах, что показано концентрическими кругами. Значит, животные стремятся к одному и тому же месту. Почему? – повернулся он к Кингу. – Да потому, что у них там гнезда!

– Да, наверняка, – поддакнул Бейзелтон.

– Может, они там едят? – предположил Кинг. Доджсон раздраженно мотнул головой.

– Это не может быть местами питания.

– Почему?

– Потому что эти твари потянут на двадцать тонн каждая, вот почему. У тебя стадо динозавров по двадцать тонн на рыло, значит, общая масса их около полумиллиона фунтов, и все это прет по лесу. Потому что им нужно получить много растительной пищи в день. А сделать это можно, только постоянно передвигаясь. Правильно?

– Я думаю...

– Что ты там думаешь? Открой глаза, Говард! Ты видишь вокруг голые деревья? Нет, не видишь. Они жрут с каждого дерева по ветке и топают дальше. Поверь мне, эти животные должны передвигаться, чтобы есть. Но что не двигается с места – это их гнездовья. – Он бросил взгляд на карту. – И если я не ошибаюсь, первое гнездо находится справа от нас, по ту сторону холма.

Джип подлетел на кочке, счастливо приземлился и продолжал подъем по склону холма.

Позывы

Ричард Левайн стоял на вышке и наблюдал за стадами через бинокль. Малкольм и остальные вернулись к трейлеру, и Левайн остался один. На самом деле он был доволен этим обстоятельством. Ему было достаточно наблюдать за этими необыкновенными животными, и он знал, что Малкольм вовсе не разделяет, его безграничный энтузиазм. У того на уме совсем другое. И Малкольму всегда не хватало терпения проводить наблюдения – он хотел анализировать данные, а собирать их не хотел.

Естественно, в научном мире существовало четкое разделение между учеными. Особенно ярко оно проявилось в физике. Экспериментаторы и теоретики жили в двух разных мирах, они обменивались письмами, но больше у них ничего общего не было. Словно они занимались разными науками.

Разница между подходами Левайна и Малкольма выявилась еще раньше, в Санта-Фе. Их обоих интересовал вопрос вымирания видов, но Малкольм подходил к нему широко, с позиций чистой математики. Его выводы и литые формулы очаровали Левайна, и между двумя учеными завязался дружеский обмен: Левайн учил Малкольма палеонтологии, Малкольм подковывал Левайна в нелинейных уравнениях. Они вместе приходили к каким-то новым выводам и заключениям, что вызывало у обоих восторг.

И в то же время они начинали спорить. Сколько раз крикунов вежливо выставляли из ресторана, вынуждая их окунаться в знойные улицы Гваделупы и расхаживать по берегу реки, не переставая орать друг на друга, а попадавшиеся им навстречу туристы спешили перейти на другую сторону улицы.

В конце концов, из-за разницы во взглядах они перешли на личности. Малкольм решил, что Левайн – пустой педант, вечно копающийся в незначительных деталях. Левайн никогда не видит картину в целом. И не замечает совпадений в их общем деле. Со своей стороны Левайн без колебаний обозвал Малкольма надутым и оторванным от жизни индюком, плюющим на подробности и детали.

– Бог – в мелочах! – однажды провозгласил Левайн.

– Может быть, твой, – парировал Малкольм. – Но не мой. Мой бог – в процессе!

Стоя на вышке, Левайн подумал, что такого ответа и можно было ожидать от математика. Сам он был уверен, что мелочи означают все, по крайней мере в биологии, и многие просчеты и неудачи коллег явились следствием их невнимательности к деталям.

Сам же Левайн был рожден для мелочей и никогда их не пропускал. Как с тем хищником, который атаковал его и Диего. Левайн часто вспоминал об этом, снова и снова возвращаясь к нападению и мысленно восстанавливая прошлые события. Что-то беспокоило его, что-то было странным, но что именно – он не мог уловить.

Животное напало быстро, это был теропод по форме – мощные задние ноги, гибкий хвост, крупная голова – все в норме... Но в то краткое мгновение, когда он видел динозавра, что-то заставило ученого определить животное как карнотавра. Судя по раскопкам Горро Фриго в Аргентине. Притом он отличался необычной кожей – светло-болотного цвета, но было еще что-то...

Левайн передернул плечами. Где-то далеко звучал тревожный звоночек, и избавиться от беспокойства ученый никак не мог. Не мог, и все.

Левайн перевел взгляд на паразавров, которые лениво паслись у берега реки, рядом со стадом апатозавров. Он вслушивался в их низкие трубные кличи. Палеонтолог заметил, что чаще всего животные издают резкие звуки, сходные с сигналом автомобиля. Иногда несколько животных начинали выть одновременно, перекрикивая друг друга – видимо, таким способом они устанавливали, где находится каждый член группы. Еще они выводили более долгое и печальное гудение. Так пели только двое взрослых особей изо всего стада – поднимали головы и долго-долго трубили. Что же это значило?

Стоя под палящим солнцем, Левайн решился на небольшой эксперимент. Он сложил ладони лодочкой у рта и попытался воспроизвести этот трубный крик. Получилось не слишком удачно, но в ту же минуту вожак паразавров встрепенулся и начал вертеть головой по сторонам. И низко закричал, отвечая Левайну.

Ричард повторил свой клич.

И паразавр снова ответил.

Левайн обрадовался успеху и сделал пометку в блокноте. Но когда он снова посмотрел на равнину, то с удивлением заметил, что стадо паразавров засуетилось. Они собрались вместе, вытянулись в цепочку и потрусили прямо к вышке.

Левайна прошиб пот. Что он наделал? Мелькнула шальная мысль, не воспроизвел ли он брачный крик? Большего и не надо, чтобы привлечь распаленного динозавра. Кто знает, как эти существа ведут себя в брачный период? С возрастающим беспокойством Левайн следил, как стадо марширует к дереву, под которым находилось его убежище. Наверное, следовало бы позвонить Малкольму и попросить совета.

Но тут Левайн сообразил, что, подражая крикам животных, он вмешался в окружающую среду и изменил ее. То есть сделал то, что клятвенно обещал Торну не делать. Конечно, это получилось случайно, и это ничего особо не изменит. Но Малкольм наверняка устроит ему грандиозную головомойку.

Левайн опустил бинокль и замер. Радостный трубящий крик звучал уже так громко, что резал уши. Земля начала трястись, отчего хижина принялась угрожающе раскачиваться.

«Господи боже, – подумал ученый, – они идут прямо на меня!» Он нагнулся и трясущимися пальцами стал шарить в рюкзаке в поисках радио.