Отклонив второе предложение соседей на ужин, Ури взгромоздился на кресло, включил шоу Джерри Спрингера и принялся усердно понужать запасы печенек

- Брендон, это невежливо по отношению к фрау Мюллер. В конце концов, будь ты моим соседом…

Росс, не начинай. Если хочешь напиться в сиську, то ради бога, - иди в гости, я не против, только не забывай, что тебе говорила твоя ненаглядная Дакота, - сказал он поморщившись.

Почему я должен напиваться?

А с немцами по-другому никак. Они любят бухать – это все знают, - спокойно сказал Бойд, поднимая брови.

У меня вытянулось лицо, и пропал всякий энтузиазм в области уговаривания. В любом случае, соседи могут распространить ненужные сплетни. Так что, наверно, хорошо, что Ури такой проницательный по части коллективных отношений.

Брендон продолжал пялиться в телевизор, иногда он даже хлопал по ручке кресла, приглашая меня разделить с ним трапезу. Но перспектива жердочки и вездесущие конечности Ури не представлялись привлекательными.

Наверно, поэтому Бойд вскоре заменил меня собакой, у которой желание теплого кресла и мягких боков хозяина, а также безвозмездная любовь к печенькам били неиссякаемым ключом.

Мне же оставалось принять лекарства и найти достойное занятие. Я даже сначала вопреки всем запретам докторов сел читать книгу, но буквы плыли перед глазами, а голова мгновенно начинала болеть, про орущее на весь дом шоу Джерри и внезапные приступы смеха у Брендона я вообще молчу.

Ури, выключи эту херь!

Тебе надо – ты и выключай! – довольно закричал в ответ засранец. И я в ярости побежал его убивать. Практически кубарем слетев с лестницы, я выдернул из розетки штепсель и помахал им перед Брендоном. Он немного помолчал, оттряхивая штаны от крошек, а потом громко кашлянул. Патрика, который облюбовал себе место возле попы Бренна, как ветром сдуло. Вместе с печеньем.

В голове пронеслась тревожная мысль, что меня сейчас возможно будут брать. За что, как и на долго ли – было неизвестно. Это пугало больше всего. И я приготовился бить Брендона штепселем по голове.

Однако в следующую секунду буквально обомлел, и так бы и продолжал млеть, на ощупь пробираясь через дебри изумления, если бы не: