Пертурбации

– Те, кто закончил, отнесите, пожалуйста, «Танец живота» и скульптуры в соседнюю комнату. Рисунки сгруппируйте на большой стене, где экран, скульптуры поставьте на столы. В этой комнате пусть останутся только картины с фоном.

Выставочная суета. Кто‑то несет козлы, взгромождает на них доски, расставляет скульптуры, кто‑то налепляет кружочки скотча на обратную сторону картин, кто‑то подает их Мане, которая стоит на лестнице, на самом верху.

– Верхний ряд укомплектован.

– Давайте дальше!

Около меня останавливается высокая женщина. Знакомое лицо…

– Кьяра! Ты была в прошлом году… Дрессировщицей в цирке.

– Да. В итальянско‑русской группе. А теперь я студентка.

Тихая Кьяра выбрала себе тогда роль дрессировщицы. С кнутом, в красных шароварах, которые она быстренько сшила (в лицее есть все – и ткани, и швейная машина), она оседлала «коня» – солидную даму, здешнюю профессоршу по живописи, и та послушно скакала по кругу на четвереньках. Думаю, при всем демократизме лицея, никто из студенток на это бы не решился. Эльвира, директор лицея, хохотала в голос.

– Спасибо вам, – сказала Кьяра, – тот семинар многое изменил во мне. Я долго думала и в конце концов записалась на полный курс.

В лицее учатся студенты из разных областей Италии, на этом курсе есть и молодой человек, но он появится завтра. Студенты приезжают в Милан раз в месяц на одну неделю. Это частный и довольно дорогой лицей, где серьезно изучают психологию, педагогику, медицину, историю искусства и прочее. Полный курс – четыре года. При этом в Италии не признается диплом искусствотерапевта, нет такой профессии.

Действительно, непросто определить квалификацию людей, которые способны, по словам Эдит Крамер, «вызвать в людях желание творить. Они посвящают нехудожников в искусство. Оно помогает принимать жизнь такой, какой она есть, и при этом не терять себя».

Понятно, почему я здесь.

Непонятно, что делать с девушкой и ее боязнью пустого листа.

Она отзывает меня в сторону. Показывает рисунок – на нем веселый клоун с красной бабочкой.

– Она стала делать фон, но он ее раздражал, – объясняет мне Клаудия. – Тогда она взяла чистый лист и нарисовала на нем пастелью вот это.

– Мне было легче с чужим фоном. Этот рисунок мне совсем не нравится.

Девушка углублена в свою проблему.

– Нарисовать тебе фон?

– Да.

– Пошли.

Беру первую попавшуюся краску и широкую кисть, закрашиваю бумагу, оставляю девушку перед красным листом (зачем я устроила ей это пекло?!), возвращаюсь на выставку.

Танцы живота сгруппированы в панно, под скульптурами постелена цветная бумага. Девушки фотографируют панно и скульптуры.

Акт творения. Два часа тому назад ничего этого не было. Как это возникло? Что произошло? Можно ли узнать рисунок по скульптуре и наоборот?

Я засыпаю всех вопросами и отправляюсь в фиолетовую комнату. Что там с красным фоном?

Ни девушки, ни фона.

Она курит во дворе. Пытаюсь заговорить с ней по‑английски – не понимает. Но улыбается – silenzio, мол, спокойно.