Царство Харона

От Кина – к форуму.

Сколько оттенков можно получить при смешивании двух основных? Кто больше? Первокурсницы сочиняют цвета. Девушка из Ханты‑Мансийского округа подписала каждое цветовое пятно – сколько капель воды и краски она берет, чтобы получить тот или иной оттенок.

Другая девушка наконец влюбилась в акварель.

«Все кругом сейчас нарисовано акварелью, и раньше я это все с удовольствием вдыхала. А сегодня вдруг захотелось нарисовать. И не потому что показалось – смогу, – просто образовалась какая‑то доселе неизвестная потребность. Наверное, все дело в семинаре!»

– Пани Макарова!

Я выглядываю в окно, машу рукой предводителю костюмированных шествий.

– Иржи, поднимайся, второй этаж, комната номер два!

Двенадцать лет тому назад, когда мы снимали фильм о кабаре в Терезине, он водил меня по подземным тоннелям. «Водил» – фигура речи. В основном мы ползли, выпрямиться можно было на редких участках. Земля просела, объяснял Иржи. Шахтерский фонарь, прикрепленный к козырьку армейской фуражки, освещал царство Харона. Больше всего я боялась, что перегорят батарейки. Но Иржи меня успокоил: у него при себе запасные.

Выхожу из форума. Захожу в папку «Виды Терезина». Иржи – единственный человек на свете, который способен распознать места, нарисованные Кином.

Он вошел, встал за моей спиной. Вечный солдат, глава молодежной организации «Помощь армии».

Я предложила сесть рядом – удобней смотреть на экран.

– Нет, мне все видно… Валы. Восьмая фортификация, – сказал Иржи, взглянув на первый рисунок. – А это четвертый редут.

Он достал из нагрудного кармана сложенную вчетверо бумажку, расправил ее и поставил на плане две жирные точки.

– Но как я потом узнаю, где что?

– Составим список и пойдем. Сами не найдете.

Фамилия Иржи переводится на русский как «грустный». Такой он и есть. Бледное серьезное лицо, худющее тело в военной форме и ноги в кирзовых сапогах.

Точек оказалось много. Иржи провел меня по всем. Некоторые виды совсем как на рисунке, некоторые невозможно узнать.

Вот тут Кин изобразил бараки. Они тут стояли. Их снесли, построили панельный дом. Но нарисовано это здесь.

Пока я фотографировала, Иржи рассказывал, что Терезин как старинное историческое и архитектурное место затирают из‑за евреев, которые всего каких‑то пять лет находились здесь в заключении. Они, конечно, умирали тут, но не в газовой камере, у нас не Освенцим! Наш город славен архитектурой. Второй такой крепости в целом мире не найти. А ездят сюда из‑за евреев, потому что у них деньги.

Я не стала с ним спорить. Дети, выросшие в Терезине, или спились, или уехали отсюда, осталось двое – Иржи и Мартин‑работяга, который зовет Маню сестричкой, а меня – Элен. Мартин‑работяга только на вид простой. На самом деле в нем кипят страсти. Из‑за несчастной любви резал себе вены, отчим нашел его на чердаке, отвез в больницу. Он любит учиться. Освоил компьютер, любит фотографировать, в основном свою дочку‑толстуху. Нам он готов помогать бесплатно. Но мы платим.

В отличие от Иржи, Мартин с детства ненавидит Терезин.

– К нам в дом кто только не приходил. «Можно взглянуть? Я тут жил когда‑то…» Посмотрят, дадут жвачку или монету иностранную. И уходят. Потом другие приходят: «Можно посмотреть? Тут жила одна родственница…» Мы для них были призраками, а те, кто тут жил во время войны, живыми. Помню, я ждал, пока они закончат свои разговоры, заметят меня и дадут жвачку хотя бы. Некоторые не давали, и я злился. Так я стал попрошайкой. Приедут иностранцы – я к ним: «У меня в доме евреи жили, могу показать, за пять крон!» Некоторые не понимали, но большинство все же понимали – это были бывшие чехи. Иржи никогда не просил, кстати.

Зато теперь Иржи не отказывается от вознаграждения. В кассу реконструкции тоннелей. За это он пообещал мне снять два светильника из тоннеля, точно как на рисунке. Именно такие я и искала для чертежного зала.