Вижу невидимое

«… возрадовался духом Иисус и сказал:

славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли,

что Ты утаил сие от мудрых и разумных

и открыл младенцам…»

Евангелие от Луки, гл. 10, ст. 21

Поздно вечером 27 мая 1985 года я увидела перед собой светлое пятно величиной с пятикопеечную монету. Оно светилось, как звезда. Пятно стало постепенно увеличиваться и, наконец, превратилось в овал около метра высотой и сантиметров шестьдесят шириной. Оно было похоже на окно, мерцающее бело-голубоватым светом. И вдруг в этом окне появилось изображение прекрасной женщины. Её красивое золотистого загара лицо светилось. Чёрные волосы были расчёсаны на прямой пробор. Я заметила, что волосы гладко прилегают к голове, прикрывая верхнюю часть ушей, а на висках отливают золотистым светом. И тут я поняла, что её голова находится в огненном шаре.

Я продолжала рассматривать женщину. Одета она была в белую кофту или рубашку, присборенную вокруг шеи. Рукава длинные, собранные в манжетах. Сверху – чёрная накидка, похожая на шаль, видна белая рубашка на груди и от локтя нижняя часть рукавов. На плечах шаль как бы имела разрезы, и сквозь них тоже белела рубашка. Я подумала: почему её одежда так контрастна? Белое и чёрное, ничего цветного?

Разглядела кисти её рук, которые она держала на уровне груди, повернув ладонями ко мне. Я не сразу заметила движение рук, но они – вначале правая, а затем левая – приближались одна к другой. «Она – живая! Руки-то двигаются», - подумала я. Однако никакого выражения на её лице я не увидела, хотя всё это время примерно в полутора метрах от меня стоял чёткий образ этой женщины. Как только я её рассмотрела, образ стал медленно исчезать, растворяясь в серо-туманной дымке.

Что это было, понять я не могла. О религии, о вере я тогда и не помышляла. Скорее думала, что никакого Бога нет. В церковь не ходила, религиозных праздников не чтила. Я всегда очень много работала. Имела двоих детей. Жизнь так меня торопила, что остановиться и подумать о чём-то, кроме повседневных забот, было некогда.

На следующий день мне позвонила одна из моих знакомых. Никогда и ни с кем, – ни дома, ни на работе – я не разговаривала о религии, не знала об отношении окружающих меня к Богу. Я была педагогом, членом КПСС и думала, что все современные грамотные люди неверующие.

Вспоминаю разговор с одной из моих знакомых. Её сын собирался жениться. Уже и заявление было подано и масса денег затрачена на приготовления к свадьбе, как вдруг обнаружилось, что невеста – верующая. Вот знакомая меня и спрашивает: что делать? Я посоветовала, несмотря на все приготовления, отказаться от свадьбы.

Так вот, позвонившая мне женщина была верующей. Такое впечатление у меня сложилось при общении с ней. Спрашиваю её: «Ты в церковь ходишь?» Молчит. Видно, думает, признаться или нет. Потом слышу: «Хожу». Я ей коротко рассказала о своём видении и попросила узнать в церкви у старушек, есть ли 27 мая какой-нибудь праздник и что это могло бы значить. Вскоре она пришла ко мне и передала свой разговор со старушками. Те сказали, что праздника в этот день не было, но добавили, что Богородица сейчас ходит по земле и помогает людям, но Она обязательно должна быть в головном уборе. Посоветовали мне самой пойти в церковь и поставить свечку к иконе «Утоли моя печали» – видно, моя знакомая поведала им о моей «адовой» личной жизни и непростой работе.

С работы я иногда ездила до метро «Сокол» на троллейбусе, чаще шла пешком. Видела, как у ворот церкви стояли верующие. В крещенские дни с бидончиками – за святой водой. Перед Пасхой – на освящение куличей. В душе я осуждала их.

После явления той женщины неверие моё поколебалось. Я решила пойти в церковь. Отец мой был неверующим, крестить детей запрещал, но мать украдкой окрестила нас. Я это знала. И вот, в ближайшее воскресенье я собралась в церковь. Пришла к девяти часам, не ведая, что утренняя служба уже окончилась, верующие выходили из храма. Следующая служба должна была начаться в десять часов. В церкви было мало народу, я купила свечку, узнала, где находится икона «Утоли моя печали», подошла, поставила свечку и стала разглядывать икону. Нет, мне виделось лицо обыкновенной женщины, а здесь – другое. На иконе было что-то написано церковно-славянской вязью, но я не смогла ни прочесть, ни понять. Постояла немного и решила обойти и посмотреть все иконы, начиная от входа. Прошла левую сторону – ничто меня не привлекло, перешла на противоположную и неторопливо двигалась вдоль стены. Вновь посмотрела на икону «Утоли моя печали», прохожу дальше – и вдруг… вижу изображение женщины с непокрытой головой, с чёрными волосами на прямой пробор, с ребёнком на руках, но одежда разноцветная, а не чёрно-белая. Нет и чёткого яркого огня вокруг головы. «Это она», - решила я. Вверху написано: «Взыскание погибших», внизу – «Взыщи нас погибающих, Пресвятая Дево. Не по грехом бо нашим наказуеши нас, но по человеколюбию милуеши. Избави нас от ада, болезни и нужды и спаси нас». Слова переписала.

Я знала, что в церкви женщинам нельзя находиться с непокрытой головой, и специально купила ситцевый платок. Когда подошла к этой иконе, то сразу почувствовала, как начала гореть под платком моя голова. Терпеть жар было невозможно, особенно жгло мочки ушей, как будто к ним поднесли горящие спички. Я откинула платок на шею, но меня тут же затолкали старушки, яростно шепча: «Надень платок, бессовестная!» Покорно надеваю – и опять начинаю испытывать нестерпимый жар. Решила отойти в сторону – жар прекратился. Во время службы я несколько раз приближалась к иконе, – жжение начиналось на расстоянии полутора метров от неё.

В этот день проходила большая служба в честь престольного праздника «Всех святых». Людей было много, и я с интересом рассматривала их. Внимание привлекла женщина лет сорока пяти, на вид очень верующая. Я решила, что она хорошо разбирается в религии, подошла и рассказала о своём видении. Женщина посоветовала мне сообщить об этом священнику.

Службу в тот день вели три священника. Один из них находился у аналоя, неподалёку от которого и висела икона «Взыскание погибших». Подошло время исповеди. Священник перечислил основные грехи, верующие отвечали: «Грешна или грешен, Господи». После чего было сказано, что пусть подходят по одному те, кому есть что сказать, в чём покаяться. Пожилая женщина стала что-то шептать, а в ответ раздался громкий голос священника: «Ты что же, хочешь, чтобы я пошёл ругаться с твоим слесарем?» Нет, решила я, ничего не скажу.

У другого аналоя священник был занят, – разговаривал с родными покойного, которого предстояло отпевать после литургии.

В центре храма, у иконы «Всех святых», третий священник читал проповедь. Мне понравилось, как и что он говорил – доходчиво, по-современному. После проповеди почти все разошлись, ожидая начала литургии. Одна из оставшихся женщин попросила его молиться о сестре, которой предстояла операция, другая - о больном муже. Священник молился. Я услышала, что прихожане называют его отцом Сергием. Но назвать его так у меня язык не поворачивался – в церковь-то я не ходила и церковной привычки общения у меня не было.

Я стала что-то говорить, пытаясь привлечь к себе внимание священника, но отец Сергий отошёл от меня. Догнала его, ухватила за рукав и попросила помочь сыну. Рассказала, что он погибает от алкоголя, пьёт с шестнадцати лет и уже четыре раза лечился, а улучшения нет, – идёт явный распад личности, ухудшается здоровье. Врачи говорят, что это мой крест, с которым надо примириться. Отец Сергий выслушал меня и обещал прийти домой отчитать сына.

В назначенный день, в десять часов утра он был у нас. Сын, мертвецки пьяный, заперся у себя в комнате. Я стала стучать в дверь, просила открыть, но, кроме пьяной брани, ничего от него не добилась. Наконец, когда дверь почти что треснула от моих ударов, сын вышел. Лохматый, качающийся, он затеял со священником непристойный разговор. Я удивлялась выдержке отца Сергия. Постепенно сын стал прислушиваться к его словам. Они ушли в комнату, где над сыном была прочитана молитва, а потом ещё одна молитва – над водой.

Не знаю, о чём они говорили, но в тот день, когда сын выпил водки, у него началась сильная рвота. Три дня он ходил трезвый, на четвёртый выпил пива – реакция та же. И сын бросил пить. Сразу резко изменился его образ жизни, – появился интерес к окружающему, он стал заниматься физкультурой, увлёкся физикой и математикой, поступил в институт. Преобразилось выражение его лица – как будто сняли маску пьяного подонка.

Неужели отец Сергий обладает способностью всем помогать? Но, к сожалению, матерям других пьяниц он помочь не смог.

Много я думала над этими событиями. То старалась объяснить своё видение на основе современных наук, то причисляла его к галлюцинациям. Хотела обратиться за помощью к психиатру и в то же время удерживала себя от этого. А размышлять и анализировать продолжала. Ведь видением тонкого мира я обладала с детства, но не придавала этому значения. Это было в виде сна наяву. Моя, конечно, редкая, или, скорее сказать, уникальная способность оправдывалась тем, что есть люди «лунатики» (сомнамбулисты). Они таскают своё тело в соответствии с видением во сне. Спящие, они хорошо ориентируются. Женщин с нимбом вокруг головы я раньше не видела. Вот это меня заставило пойти в церковь и подумать об иконах, о вере…

Вспомнила, что за несколько месяцев до прихода ко мне прекрасной женщины с ореолом вокруг головы, 27 сентября

1984 года, на второй вечер после полостной операции, в палате я увидела над собой мужскую голову. В темноте она ярко светилась. Разглядела чёрные, средней длины волосы, расчёсанные на прямой пробор, небольшие усы и бородку клинышком. Глаза смотрели прямо на меня. Я перевела взор в другое место, – там увидела другую голову со светлыми, более пышными волосами, подстриженными под кружок, лицо с густыми усами и бородкой. Глаза тоже смотрели на меня. Я опять перевела взор, и заметила ещё одну мужскую голову, смотрящую на меня. Голов было много, все разные, а смотрели на меня совершенно безучастно. Больше в больнице подобное не повторялось.

Часто видения бывали не такие чёткие и яркие. Я не придавала им значения и быстро забывала.

26 апреля 1985 года, за месяц до появления женщины, придя домой с работы, я увидела явные следы попойки: разбитая люстра, поломанные стулья, в кухне валялась бутылка из-под растительного масла, которое разлилось по полу. В ванне лежала чья-то шапка. Квартира была пуста. Сердце тревожно заныло – надо скорее уходить, оставаться опасно.

Я никогда не знала, что ожидает меня после работы. Уже вошло в привычку обойти сначала дом вокруг, посмотреть на окна и попытаться понять, что там происходит, потом послушать у двери и только после этого тихонько войти в квартиру. Если сын отсутствовал, но видела следы попойки, немедленно уходила, потому что он мог появиться в любую минуту. Дверь в таких случаях я не запирала, так как он выбивал её ногами. Если сын был дома и спал, то я потихоньку прокрадывалась в свою комнату и, не раздеваясь, не зажигая света, не умываясь, ложилась в постель.

Бывало, сын просыпался среди ночи, включал свет и шёл ко мне. Тогда он мог меня ударить или схватить за руки и начать выкручивать их. Это был уже не сын, а зверь, которого я боялась. Ночью я находилась в состоянии постоянной настороженности. Если сын вставал и включал свет, я тут же его выключала, и в темноте убегала. Пряталась в подъезде, в тамбурах чужих квартир. Случалось, что сын бегал по подъезду и искал меня, но чаще засыпал снова. Тогда я, выждав час-другой, возвращалась и ложилась в постель, зная, что под утро он обычно не так агрессивен.

Иногда я ждала на лестнице, а сын всё не приходил. Уставшая, в два или три часа ночи я всё же решалась войти в квартиру, но не спала, прислушиваясь к движению лифта, и старалась выскользнуть из дома до его появления.

26 апреля 1985 года я не успела выйти, – на пороге лицом к лицу столкнулась с пьяным сыном. Он силой втолкнул меня в квартиру, принялся выкручивать руки. При этом он издавал звуки, имитирующие стрельбу из автомата. Видимо, так отразились на его психике военные фильмы, ежедневно демонстрировавшиеся по телевидению в связи с 40-летием Победы. Вдруг сын увидел приоткрытую балконную дверь, распахнул её и занёс ногу над ограждением. А мы-то жили на седьмом этаже! Я схватила его за руку, когда он сидел на решётке. Мы оба могли в любой момент упасть вниз. Я что-то говорила, умоляла, убеждала и, наконец, перетащила сына в комнату. Но он не успокоился, – ударил меня в живот, я едва успела прикрыть руками послеоперационные швы. Следующий удар пришёлся по голове. Как я выбежала из квартиры – не помню. А сын ещё долго не мог успокоиться, бегал по комнатам, имитировал стрельбу, стучал по стенам.

Идти ночью мне было некуда: на нашем этаже одни пьяницы, а в одной квартире женщина-алкоголик с дебильным ребёнком. Наконец, шум стих, значит, сын уснул. Вернулась домой и украдкой легла. Лежу на спине, сон не идёт, так как шов болит, и вдруг вижу перед собой большой крест из досок, старых и серых, а на нём – распятого человека. Крест почти вертикально опускается мне на грудь. Я вижу ноги, начинаю их ощупывать. Это видение продолжалось минут десять. После этого я долго не могла заснуть.

Утром, когда сын проснулся и, протрезвев, мог со мной разговаривать, я рассказала ему о ночном видении. Он поверил мне, поскольку знал, что обычно я не лгу, и ещё потому, что и с ним произошло однажды нечто странное. Вот что он мне тогда рассказал.

«Мать, сейчас проснулся, вижу – вокруг меня черти чёрные с огненными глазами и хвостами. Прыгают, бегают, тянутся ко мне, хотят задушить. Мне страшно стало». «Допился до чёртиков», - вставила я. «И вдруг, - продолжал сын, - появляется около меня священник, кропит водой, а сам повторяет: быстрее, быстрее, успей до девятнадцатого числа. Креститься мне надо». И действительно, вскоре он крестился, и священник был похож на того, из видения.

Сын после этого пьянку забросил, но ненадолго.

Вспомнился мне и такой случай. Года за три до моей операции умер муж моей знакомой. В молодости мы с ней вместе преподавали в школе рабочей молодёжи. С мужем её я не была знакома, но слышала о нём, как о человеке с тяжёлым характером. Нелегко ей с ним приходилось, да и свекровь дома полностью взяла власть в свои руки. Часто мою знакомую выгоняли из квартиры и даже не разрешали видеться с детьми. Скромная женщина долго терпела, а года за два до смерти мужа ей пришлось переехать к своему отцу. Муж её женился на другой. Но, узнав, что он серьёзно болен, состояние его безнадёжное (саркома), а ухаживать за ним некому – бывшая свекровь уже старая, дети не приходят, молодая жена ушла – она стала ходить к нему в больницу.

Так вот, на десятый день после похорон вижу я у себя в комнате на диване гроб без крышки. Покойник, одетый в синий тренировочный костюм, медленно поднимается. Мне стало жутко. Однако, собравшись с духом, я подошла и положила ладони ему на живот, не давая возможности подниматься. Тело легко опустилось на место, а я поспешила включить свет, так как уже смеркалось. Всё сразу исчезло.

Звоню по телефону его бывшей жене Татьяне: «Вы предавали земле покойного?» «Нет», - отвечает Татьяна. Я рассказала ей, что видела, предложила пойти в церковь. Отказывается, говорит, что она член партии. «Пусть тогда сходит его мать», - говорю я. «Она – старый коммунист, тоже не пойдёт, да ещё и не известно, что при этом подумает обо мне». На этом наш разговор и закончился.

Через четыре дня, вечером, опять вижу ту же картину. На этот раз я не успела подойти, – покойник встал на корточки и вылетел из гроба. В такой позе он и перелетел в правый верхний угол комнаты. Там я увидела две иконы, хотя в доме у меня тогда икон не было. Одна – небольшая, в серебряном окладе, с изображением Божьей Матери с ребёнком, другая – тёмная, деревянная, без оклада. Что на ней было изображено – не поняла. А покойник всё в той же позе завис у икон, слегка перемещаясь вправо-влево. Я тут же включила свет…

Опять звоню Татьяне: «Вы сделали то, о чём я говорила?» «Нет», - слышу ответ. «Но я его сегодня опять видела. Делайте, что я сказала. Если он снова придёт ко мне, придётся за вас выполнить это». Говорила я грубо, с обидой. А через несколько дней Татьяна позвонила, спросила, не надоедает ли мне её бывший муж, и сказала, что по её просьбе одна старушка выполнила всё, что надо по религиозному обряду.

Почему я так посоветовала сделать Татьяне, не знаю, – крест я не носила, никаких обрядов не видела, икон, как уже говорила, не имела. Потом всё забылось, и жизнь пошла своим чередом.

Чем объяснить всё это? Можно отнести за счёт отклонений в психике, назвать галлюцинациями. Но как объяснить, что я заранее, за три дня, вдруг осознала, что сильно порежу указательный палец левой руки? Чувство это было очень острое. Я тщательно следила за собой, обдумывала все свои действия – надеялась избежать травмы. Но не избежала, палец порезала и повела себя так, как продумала загодя. Интуиция? Или мы можем чувствовать то, что кем-то запланировано?

Одна женщина мне рассказала, что во время домашнего чаепития она увидела знакомую под колёсами автомашины. А через несколько дней всё так и произошло.

Общеизвестно, что животное чувствует скорую смерть. Кошки уходят из дома умирать, свиньи визжат за несколько часов до бойни, некоторые животные плачут. Что это? Думается, такое состояние близко к прорыву блокады, которой мы отгорожены от большей части мира для того, чтобы существовать в нём.

Существует мнение, что великим мученикам за их страдания является Бог. По-другому можно сказать так: благодаря великому напряжению нервной системы, постепенно нагнетаемому или приходящему сразу, происходит прорыв блокады, и мы ощущаем больше, чем нам положено. То, что это «большее» есть, оно существует, – несомненно. Например, наши уши воспринимают звуковые колебания только определённых частот и потому для нас рыбы молчат, летучие мыши летают беззвучно. Создатель щадит нас, защищая от лишних раздражителей. Глаза видят лишь столько, сколько нам необходимо. Обоняние во много раз слабее, чем у собаки, а галлюцинации есть не что иное, как видение большего, чем обычно видит человек. Даже алкоголик за счёт расшатывания и разрушения блокады может увидеть такую часть мира, какую не видит трезвый человек.

18 февраля 1986 года мне позвонила Мария – женщина, с которой я познакомилась в церкви на «Соколе», и сказала, что завтра надо пойти в один московский храм на его престольный праздник – иконы «Взыскание погибших». «Иди завтра туда, - посоветовала она. – Ведь 18 февраля её престол». Я ответила, что завтра девятнадцатое. Мария перепутала числа. Я не пошла в церковь, а потом узнала, что она закрыта на ремонт.

Меня вдруг удивило совпадение: 18 февраля день рождения моего мужа, отца моего сына. Не его ли икона явилась мне с целью помочь сыну? С мужем мы разведены, хотя несколько лет ещё жили под одной крышей.

12 июня 1986 года приезжаю к матери на день рождения и вспоминаю, что в прошлом году в этот день я была в церкви, а там отмечался праздник «Всех святых». «Да – сказала мать. – Мне говорили, что я родилась в какой-то большой церковный праздник». Я подумала: нет ли во всём этом большего, чем простое совпадение? Муж родился в престол иконы «Взыскание погибших», а я в первый раз попала в церковь в престольный праздник «Всех святых». Я решила, что надо приобрести иконы, в первую очередь те, которые имеют отношение к дням рождения – моему и родных.

Я родилась за два дня до престола иконы «Знамение», а дочь – спустя один день. Значит, у нас одна икона. У сына «Спасительница утопающих». Я подумала, что по смыслу она соответствует иконе его отца.

У матери я увидела несколько номеров газеты «Социалистическая индустрия». На глаза попалась заметка «Бегство от разума». Там было написано, что некоторые люди видят светящиеся образы. Учёные объясняют это галлюцинацией, а если образы видело несколько человек – то массовой галлюцинацией. Несколько лет тому назад я такому объяснению поверила бы, а сейчас подумала: «Значит, не одна я вижу такое. Другие тоже видят. Теперь понятно, почему на иконах у всех нимбы вокруг головы. Но они гораздо меньше, чем тот, какой я видела у прекрасной женщины. Наверное, их изображают одинаковыми чисто символически».

Летом 1988 года у меня было короткое, но очень яркое видение. Перед тем я вечером вышла погулять на улицу и около дома встретила знакомого. Он рвал траву – донник. Сказал, что трава пахнет мёдом, объяснил её целебные свойства. Предложил и мне нарвать пучок. Я отказалась. Заготовкой трав я не занималась и вообще редко лечилась ими. Посмотрела на небо – оно было чистым, уже высыпали звёзды. Знакомый тоже поднял голову и сказал: «Наверное, всё-таки живут где-то похожие на нас существа. Я считаю, что люди переселились на нашу Землю откуда-то из Космоса». Я ответила, что в такое переселение не верю, а люди на Земле появились по закону развития. Позже я поняла, что ошибалась.

Вернулась домой и легла, но спать не хотелось. Вдруг надо мной ярко высветилась мужская фигура (до груди) – в чёрном пиджаке, белой рубашке с чёрным галстуком. У мужчины был прямой удлинённый нос, черепная коробка огромная и лысая. Вокруг головы светился огонь. Я не боялась видений – подумала

только, что, видимо, Космос хочет доказать мне, что и вне Земли есть разумная жизнь.

Людей я видела часто, но встречалось и другое. Несколько раз, даже в светлое время суток, передо мной появлялись огненные кольца диаметром с футбольный мяч, маячившие передо мной довольно долго.

26 апреля 1986 года я возвращалась с прогулки. Когда подошла к дому, перед глазами вдруг появилась белёсая дымка, а вернее - белый туман, сквозь который еле-еле проглядывали деревья и окружавшие дом предметы. В двух метрах от меня на уровне глаз зависла отливающая стальным блеском пружина, диаметром около пяти сантиметров. Пружина начала растягиваться, а её правый конец – чернеть. И вот этот чёрный, как бы сгоревший, конец стал опускаться, завиваясь кольцом и приближаясь к другому концу пружины. Я испугалась, ожидая, что когда концы соединятся, произойдёт что-то страшное. Нет, не соединились. А я всё продолжала идти к своему подъезду. Картина стала меняться. Чёрный цвет теперь появился слева. Он плавно переходил в красный, а ещё выше – в оранжевый. Справа от меня преобладал серебристо-белый цвет, который переходил в бело-голубой, дымкой перекрывал красновато-оранжевый. В верхней части этого расцвеченного пятна я отчётливо увидела восемь вертикальных, попарно расположенных, светящихся белым светом, как бы стеклянных трубок в палец толщиной и сантиметров двадцать длиной. Они в первой и второй парах вверху были наклонены одна к другой, остальные располагались параллельно. / \ / \ | | | |

В это время никаких окружающих меня предметов я не видела. Нащупала скамейку около подъезда и села. Видение продолжалось около тридцати минут, а потом стало медленно рассеиваться. Сквозь дымку начали просвечивать предметы, деревья. Я поднялась в квартиру, немного посидела в кресле, а видение всё ещё стояло перед глазами, но менее отчётливо. Наконец оно совсем исчезло.

Я начала ходить в церковь, правда, не часто. Подходила к иконе «Взыскание погибших», и всегда рядом с ней у меня начинала «гореть» голова. Продолжалось это два года и четыре месяца. Сейчас такого ощущения больше не бывает.

После операции, мне было тяжело ходить на работу. По утрам я с трудом заставляла себя вставать с постели.

Как-то раз пришла вечером домой, чувствую, что силы покидают меня, ноги и руки почти не слушаются, говорить не могу. Подумала, что до утра не доживу. Хотела написать письмо сыну, но не смогла. Лежала и думала: «Если завтра встану, то сразу подам заявление об уходе с работы». На другой день еле поднялась и сделала так, как решила вечером. Сразу стало легче на душе.

Кстати, в своей жизни я уже не однажды могла умереть. В одних случаях меня спасала медицина: в 23 года и я, и моя полуторагодовалая дочь чуть не погибли от острой дизентерии – помогли антибиотики; в 30 лет без помощи врачей я не смогла бы родить сына; в 1984 году, если бы не операция, меня уже не было бы на свете. Порой меня сохраняли счастливые случайности. Вот одна из них. Пришла на работу, а там никого нет, потому что морили тараканов. Только женщина-вахтёр грелась у входа на солнышке. Она встала со стула и предложила мне посидеть. Солнышко действительно пригревало, но ноги мёрзли. Я поднялась, и только успела шагнуть вперёд, как сверху свалилась тяжёлая металлическая рама. Стул был разбит, стёкла рассыпались по асфальту…

А вскоре я обнаружила в себе способности «проникать» внутрь другого организма. Это меня здорово заинтересовало. Как только ко мне приходили знакомые, я просила их раздеться до пояса, лечь на живот и начинала растирать спину, как бы подсасываясь к ним. Рассказывала, что делается у них внутри, говорила о том, чего они не знали о себе. Многие после этого начинали ходить по врачам и убеждались в моей правоте. Желающих обследоваться появилось много. Я сначала никому не отказывала, но потом почувствовала, что начала уставать. Уже с трудом подключалась к чужому организму, не хватало сил осматривать большое количество людей.

В январе 1989 года в телевизионной передаче «Служу Советскому Союзу» режиссёр Ершов рассказывал о своей военной судьбе лётчика.

Я запомнила эпизод, произошедший с ним уже после капитуляции немцев. Он с товарищами пошёл купаться, разделся, взял в руки нож, и вдруг из кустов раздалась автоматная очередь. Ершов упал ничком. Сознание работало. И тут «кожей спины», по его словам, он увидел, как из-за кустов вышел фашист и направился к нему с автоматом в руках. Берёт за плечо и разворачивает. Изловчившись, Ершов ударил немца ножом и отобрал автомат. Я считаю, что при сильном психическом напряжении у него произошёл прорыв блокады, и человек увидел больше, чем ему положено, и не «кожей спины», а всем телом.

Вспоминаю случай, произошедший со мной летом, а точнее – первого июня ночью. Я спала и от чего-то проснулась. Чувствую, как кто-то берёт меня за левую ногу около щиколотки и опускает на пол. Я быстро повернулась и встала у постели. Тут меня берут за плечи и за ноги и кладут на постель. Это происходило медленно, и я ощутила момент полёта. Вот я лежу на спине и чувствую, как кто-то прижал к постели мои руки, схватив их выше кисти, и наваливается сначала на ноги, а потом и на живот. Видения нет, только одни ощущения. Я вспомнила о том, что надо сказать «ЖАТВА». Пытаюсь сделать глубокий вдох. После короткого вдоха целиком сказать это слово не удавалось. После нескольких попыток почувствовала некоторое облегчение в груди. Я набрала в себя больше воздуха, громко сказала: «ЖАТВА», сбросила с рук давящую тяжесть и тут же она свалилась со всего тела. Тут я как бы спиной увидела в глубине гроб, закрытый крышкой, обтянутый материалом салатного цвета, отделанный оборочками зелёного цвета.

Я быстро встала, пошла в другую комнату, включила свет, посмотрела на часы. Они показывали 2 часа 30 минут. Я села за стол и спросила у Господа:

- Кто сейчас наваливался на меня?

- В твоём доме недавно была покойница. Она просит отпевания в церкви за себя и ещё за Марию.

Я заметила на своих руках синяки. Силовые нападения систематически продолжаются, и часто оставляют после себя пометки в виде синяков и один раз даже в виде пореза.

Днём я вышла на улицу. У сидящих на скамейке бабушек узнала о том, что вчера у крайнего подъезда с 13 до 15 часов стоял гроб с покойницей, которую похоронили в этот же день. Женщина умерла в возрасте 49 лет от рака. Работала учительницей. Обряда церковного перед похоронами не было.

Я узнала номер квартиры покойницы и пошла туда. Чувство у меня было, конечно, не из приятных. Что обо мне могут подумать? Но не ходить нельзя. Ведь было же у меня такое, когда покойник приходил опять. Слава Богу, родственники поняли и обещали выполнить просьбу.

Видение внутренних органов я научилась как-то регулировать, то есть вызывать и сбрасывать. Иногда легко получается, порой – не очень. А бывает, что в некоторых людей проникаешь с трудом или, правда, редко, такое вовсе не удаётся.

Однажды пришла ко мне женщина и пожаловалась, что теряет силы, слабеет. Врачи её состояния не могут понять и ничего не находят. Мы с ней сидим друг против друга в креслах, беседуем. Женщина ждёт от меня конкретных действий. Я понимаю это, но почему-то не могу заставить себя заняться её обследованием. Случайно прикрыла глаза ладонями и вижу её чёрный силуэт. Опускаю руки, продолжаю беседу, потом проделываю снова то же самое, и чёрный силуэт возникает вновь. Женщина ушла, расстроенная тем, что издалека приехала попусту.

Как только я закрыла за ней дверь, картина болезни пациентки и её причина стали вырисовываться в моём сознании. Она много лет переступала через себя. Когда-то ей изменил муж, она об этом узнала. Семью решили не разрушать из-за сына. Внешнее благополучие сохранялось, но внутренне смириться она не могла. Я посчитала, что многолетнее дискомфортное состояние души привело к тому, что она почернела.

В это время вернулся с ночной смены мой сын. Я решила провести тот же эксперимент: закрыла глаза ладонями и увидела оранжевый силуэт. Не удержавшись, я даже сказала сыну, что он оранжевый, яркий, как огонь. После этого я много раз проводила такие опыты, и оказывалось, что цвет силуэтов у всех разный: одни - серые, другие – светло-серые, третьи – серо-голубые, четвёртые – лилово-серые (эти – самые распространённые); реже – голубые, оранжевые, почти белые. А чёрный я встречала потом, но очень редко.

Моя знакомая попросила меня заглянуть в её организм, но я ничего не смогла увидеть. Потом посмотрела на её силуэт, а он – чёрный. У неё тоже не было сил, правда, по другой причине: в автомобильной катастрофе погиб муж, остались маленькие дети, пришлось работать с большой перегрузкой. А почернела душа от плохих мыслей, которые она умела скрывать.

Вначале я жалела этих людей, но, разобравшись поглубже, поняла другое. Эти люди носят в душе «чёрный камень», который делает чёрной душу.

Одна знакомая женщина, верующая, трудолюбивая стала часто болеть. Навязались и кистозные разрастания на самых необычных участках тела, где вроде бы не должно их быть. Я решила её просмотреть. Боже, она чёрная. Почему? Ищем причину вместе. Нашли. Она вышла замуж за выпивающего человека, как потом оказалось, в пьяном виде скандального и драчливого. С годами муж превратился в алкоголика. Один раз в пьяном разгуле выбросил жену с седьмого этажа. Она чудом уцелела, зацепившись за что-то у балкона шестого этажа. Пришлось развестись, имея на руках двоих маленьких сыновей. Бывший муж скоро женился и ушёл, но не надолго. Новая жена выгнала его, и он вернулся жить по месту своей прописки. В маленькой двухкомнатной квартире ей пришлось много терпеть от пьяных выходок «соседа». Конечно, она его ненавидит, и «чёрный камень» в душе её сидит много лет.

Делаю вывод: цвет силуэта зависит от количества и качества жизненных сил человека. Кстати, я проверяла силуэты с телевизионного экрана, эффект был тот же. Мои способности видеть не изменились до сих пор, но сейчас я ими почти не пользуюсь. Интерес что ли пропал…

Изучала, как при закрытых глазах меняются цвета материалов: жёлтый остаётся таким же, синий становится красным, красный – синим. Оранжевый же получается при смешении жёлтого и красного цветов. Я подумала, что при закрытых глазах красный будет синим, а синий с жёлтым вместе дадут зелёный. Проверяю – да, зелёный. Белый цвет меняется на чёрный, а чёрный – на оранжевый.

Пришла ко мне женщина лет двадцати восьми. У неё меланома. Болезнь раковая. Жить осталось ей месяца полтора. Я объяснила это её родственникам. Через полтора месяца она умерла в больнице, а на двадцать первый день после смерти в сумерках явился мне её образ. Отчётливее всего видела голову. Никакого выражения на лице. Смотрела прямо на меня. Я вспомнила, как покойный муж Татьяны явился ко мне на десятый день после смерти. Эта женщина пришла на двадцать первый день. Наверное, покойники просят поминать их после девятого и двадцатого дня.

Часто я видела покойников и в день их смерти, и спустя три-четыре дня. Вот пример. Отдыхала я в санатории. Со мной в комнате жила женщина немного моложе меня. Вначале она пыталась сделать из меня компаньонку для развлечений, но, поняв бесполезность своих намерений, быстро нашла себе другую подругу. Я же занималась процедурами, иногда сидела на скамье возле корпуса. Находились и собеседники. Один отдыхающий чаще других разговаривал со мной. Узнала, что много лет он живёт с психически больной женой, терпеть у него больше нет сил, и что сейчас они решили разъехаться через родственный обмен.

Я уехала раньше, оставив ему свой телефон. В Москве он мне несколько раз звонил. Сообщил, что после санатория поменял место работы, разменял квартиру и хочет жениться на женщине, которая лет на 15 моложе его. Та согласна, но её пятнадцатилетняя дочь возражает и строит всякие козни. Человек он скромный, интеллигентный, настоять на своём не способен, но и забыть эту женщину не может, любит её. Я посоветовала ему отступиться.

Спустя месяц, может быть, больше, в сумерках вижу похоронную процессию. Гроб с открытой крышкой, в нём человек в тёмно-сером костюме, неподалёку приготовленная могила. Много людей. Покойник открыл глаза. Вроде я его где-то видела… Да это же тот самый из санатория! Жалуется, что мёрзнет голова. Я смотрю на окружающих мужчин, снимаю с одного из них шапку и надеваю на покойного. Тот сразу же закрывает глаза.

Через несколько дней опять вижу его образ, уже у себя в комнате: ходит по полу, руки в карманах, посматривает на меня своими близорукими глазами без очков. Я решила позвонить ему на работу – он дал мне телефон своей новой службы. Мне ответила женщина, которая настойчиво пыталась узнать, кто им интересуется. Я сказала, что просто знакомая. Тогда она мне сообщила, что он недавно скончался от сердечного приступа – «Скорая помощь» не довезла его до больницы.

Детство моё прошло в подмосковной деревне. Я была приучена ко всякому домашнему труду. Мать, строгая до жестокости женщина, играть нам, как всем детям не позволяла. Самый первый спрос, как со старшей из трёх сестёр, был всегда с меня. Частенько можно было от неё слышать: «Черти вы трёхжильные, что же вы у меня не сдохнете? Вот у Любки трое было. Один утонул, один от чахотки подох, одна девка осталась. А тут идёшь с работы, думаешь, может быть, одной не досчитаюсь. Так нет, все три рта за стол садятся».

Била нас мать руками, ногами, верёвкой, прутьями, которые предварительно ставила в ведро с водой, чтобы они подольше сохраняли гибкость. От побоев верёвкой и прутьями у нас на теле не проходили синие полосы. Младшую сестру мать била реже, мне попадало чаще, но больше средней сестре, так как я старалась убежать. Та же не двинется с места, – согнётся, посинеет, но терпит. Люди мою мать осуждали, но это не помогало. Она могла не давать есть, и выгонять из дома малолетних детей. Делала она это по очереди: то одну, то другую. Приходилось ночевать по чужим сараям.

У младшей сестры были красивые вьющиеся, золотистые волосы, спадавшие ниже плеч. Вся деревня ими любовалась. И вот, в обед приходит мать домой, берёт ножницы, стрижёт ножницами меня и среднюю сестру коротко, «под лесенку», а потом ставит на табурет младшую. Тут мы стали просить не стричь её. Мать постояла немного затем сильно, наотмашь ударила четырёхлетнего ребёнка и ушла. Люся - так звали её - упала навзничь, из носа потекла кровь. Мы вынесли её в сени, стали поливать холодной водой. Наконец, кровь остановилась.

Я посмотрела на ходики, – времени уже прошло много, а до прихода матери с работы мне предстояло переделать ещё массу дел. Я лихорадочно взялась за работу: слазила в погреб, набрала корзину картошки, побежала к речке, перемыла её там, принесла, почистила, засыпала в чугунок. Сбегала в овраг, набрала щепок, сухих веток. Поставила чугунок с картошкой на таганок, растопила его и начала мыть пол. Делать это приходилось два раза в неделю, и ещё скоблить пол ножом. Мать просмотрит все углы. Не дай Бог, что-то ей не понравится, – побьёт, заставит работать заново, но уже с подзатыльниками и руганью. Слава Богу, успела.

Пришла мать. Я подаю ужин, поели молча. Придраться вроде не к чему. Мать пошла в сени, там, в закроме зачерпнула полную чашку гороха, чтобы я перебрала его, но на пороге споткнулась, и горох рассыпался по полу. Я бросилась его подбирать, и тут на меня обрушился град ударов и руками, и ногами. Долго не удавалось убежать. Наконец, юркнула в дворовую дверь и спряталась за соседскую ригу. Громко заревела, понимая, что могут услышать, но остановиться никак не могла. Не заметила даже, как ко мне подошла бабушка из соседнего дома, стала успокаивать, а я испугалась, что мать может услышать нас и убежала в ближайший лесок. Миновала один овраг, другой, потом остановилась. Села на траву, посмотрела вниз – на дне оврага что-то темнело. Оказалось, что это забытый кем-то тёмно-синий рабочий фартук. Я расстелила его на траве и легла. Смеркалось.

Я лежала на спине, и вдруг замечаю, как с моей головы одно

за другим соскальзывают золотистые кольца и уходят вдаль, уменьшаются. Заворожённая, я стала наблюдать за этим явлением и незаметно уснула. А когда проснулась, то на небе были уже звёзды, а слева около меня стояли мать и Люся. Мною сразу овладел страх. Слышу голос матери, не злой: «Пошли домой», и глаза почему-то не с обычным злым прищуром. Отвечаю: «Не пойду, ты меня дома снова станешь бить». «Не буду бить. Пойдём. Я яичницу сделаю, поешь».

Яичницей она меня удивила. У нас всего-то пять кур, кормить их было нечем, яиц едва хватало, чтобы расплатиться с государством. Корову тоже держали, а молока почти не пробовали. Заготовленного сена кое-как хватало лишь до отела, чтобы хоть на это были силы у животного. До весны едва перебивались, солома в стогах гнила на полях, но брать её не разрешалось. Ночью украдкой мы с матерью на санках возили солому корове и для топки. Спали зимой на печи. Вода в вёдрах на лавках замерзала. Приходилось пробивать лунку, чтобы зачерпнуть кружку. Весной, как только начинала зеленеть травка, уже выгоняли корову на луг, так та, бедная, качалась от голода. Доили её только для того, чтобы не пропало молоко. И лишь к середине лета корова приобретала более или менее приличный вид. Больше семи литров молока она никогда не давала, а государству надо было сдавать 300 литров в год. Приходилось покупать в городе масло и сдавать его вместо молока. Телёнка держали до осени и тоже сдавали государству. Вокруг царила одна ложь. Когда в колхоз приезжали представители района, на собрания приходили все, даже дети. Докладчик с трибуны лгал, все знали об этом, и он знал, что все знают…

Золотистые кольца, сходящие с головы, я потом видела ещё. В начале сентября мать положили в городскую больницу. До города – восемь километров. Там я после окончания начальной школы училась в пятом классе. Тропинка вилась вдоль реки, пересекала ручейки – через них перепрыгиваешь или пробегаешь по камням. Вначале ходила босиком, как и многие дети, до самых холодов. Ноги покрывались цыпками, похожими

на рыбью чешую. Подошвы не ощущали даже острых камней.

На второй день учёбы классная руководительница сказала мне, что в школу надо ходить обутой. Я связала крючком из толстых ниток чуни (вязаные тапочки), но сходила в них в город только один раз, так как они сразу протёрлись. Нашла на улице кусок резиновой покрышки, вырезала из него подошвы и пришила к чуням. Делать это мне приходилось каждый вечер, так как нитки быстро истирались.

С первых дней учёбы в пятом классе мои дела в школе пошли плохо. В деревне говорили, смягчая окончания слов, в городе – по-другому. В деревенской школе нас было в классе девять человек. Всё делалось по-домашнему. Уроки по предметам длились по усмотрению учительницы. Перерывов между ними не было. В школу мы брали краюху хлеба, очищенную морковь, турнепс, репу. Захочешь есть – достанешь морковь или ещё что-то и грызёшь, решая задачи. По надобности выходили и возвращались потихоньку. В углу стояла кирпичная печь. Чаще всех растапливала её я, обычно во время чтения. Читали одно и то же. Начинали с меня, так как я сидела за первой партой. Пока остальные прочитают, успевала растопить печь. Учительница – немолодая женщина, дочь священника, была нерасторопной и не очень умной, как я теперь понимаю. Она очень боялась городского начальства. Каких-либо инспекторов в течение учебного года я не видела, хотя ими нас постоянно пугали. На выпускных экзаменах в четвертом классе представитель из города обязательно присутствовал.

С первых дней учёбы мы начинали зазубривать билеты наизусть и до экзаменов выучивали всё. Занятия шли от темна до темна. Учительница даже била нас как-то по-домашнему, никто не обижался и не жаловался. Больше всех доставалось одной девчонке – Нинке. Она была крупная, красивая, с чёрными волосами, бровями и глазами. В математике ничего не смыслила. Выходила к доске, которая стояла на ножках около первой парты, и я, естественно, ей подсказывала. Но вот подходит учительница Мария Петровна, стоит, смотрит. Нинка замирает. Учительница берёт её за волосы одной рукой, другой сзади

держит доску, чтобы та не упала, и долбит головой о доску, приговаривая: «Ну вот, встала в позу Богородицы и ни слова! Тупица несчастная! Что ты будешь делать на экзамене? Там не подскажут…»

Городская школа с обширными классными комнатами, большим количеством учеников в классах, с кафедрами для учителей казалась мне чем-то сказочным. Учитель вызывает к доске, я гляжу на учеников, от страха забываю всё и молчу. «Ты учила задание?» – спрашивает учитель. «Да», - выдавливаю я. «Ну что же тогда молчишь?». «Я забыла начало». «Так начинай с середины. Будешь молчать, поставлю двойку», - продолжает учитель. Начинаю что-то говорить по-деревенски, смягчая окончания слов. Класс хохочет. Я краснею, опускаю голову и уж больше ничего не говорю.

За устные ответы посыпались двойки. Почти каждый учитель считал, что мне нечего делать в городской школе и меня надо отчислить. Спасли меня от такой участи письменные работы, особенно по математике. Примеры и задачи я решала быстро и правильно. Правда, за первую контрольную работу по арифметике только мне одной выставили «см», хотя я всё сделала правильно. Лишь много позже я поняла, что учительница математики отнеслась к моей работе с недоверием. Вскоре она оставила меня в классе после уроков и предложила при ней письменно решить задачу и несколько примеров. С заданием я справилась очень быстро. С этого момента для устных ответов меня стали оставлять после уроков. Угроза отчисления отпала. Но тут новые неприятности – я стала опаздывать на первый урок.

Сентябрь стоял солнечный и тёплый. Придя из школы, я сразу начинала копать картошку. Она успевала высыхать. Отобрав крупную, в корзинке относила в подвал, а мелочь ссыпала во дворе для корма корове и курам. Под картошкой у нас было занято соток десять. Я определила себе норму на день и выполняла её. Потом надо было кормить сестёр. Тёрла сахарную свёклу, смешивала с мукой, на загнетку русской печи ставила таганок и пекла лепёшки. Вечером доила корову,

наливала бутылку молока, ставила её в сумку, с которой ходила в школу, туда же клала две лепёшки. Всё это после уроков я относила матери в больницу.

Занятия в школе начинались в восемь часов. Чтобы успеть, я выходила из дома в шесть. Но прежде надо было пригнать корову к месту сбора стада. С каждым днём пастухи приходили всё позже. Пригоню корову самая первая, а оставить её без присмотра нельзя – убежит. Слышу, – заговорило радио, значит, пора идти в школу, но никого ещё нет. Наконец, появляется кто-то ещё. Просишь присмотреть за коровой и почти всю дорогу бежишь, но всё равно опаздываешь. Со стыдом открываешь дверь класса, переносишь осуждающие взгляды и реплики, садишься на своё место.

Классная руководительница вела уроки английского языка. Очень полная, курносая женщина, с пышными длинными волосами, собранными в большой пучок, ловкая, хваткая и строгая. Видно, учителя жаловались ей на мои опоздания. Она решила подкараулить меня. Ведя урок в соседнем классе, специально оставила дверь открытой и, когда я пробегала мимо, схватила меня, сняла сумку с плеча и сказала: «Иди домой и без матери не приходи». У меня сердце в пятки ушло от страха. Ведь я не могу выполнить её требование – мать-то в больнице. К тому же мне не с чем идти к матери – ведь бутылка с молоком и лепёшки остались в сумке. Не чувствуя под собой ног, пошла домой. Я не плакала, давно отвыкла. К дому подходила, как всегда, через огород. Там оставался неубранным участок картошки, но выкопать её сил у меня не было. Открыла ворота, чтобы корова сама вошла во двор, и еле добралась до кровати матери. Вечером сёстры просят есть, корова не доенная…

В избе темно. Вдруг всё заливает золотисто-жёлтый свет. Ничего не вижу кроме этого света, а потом полетели золотистые кольца. С тех пор они стали появляться часто, почти каждый вечер. Впоследствии внутри кольца возникал голубой свет, переходящий в синий. Когда кольцо, уходя вдаль, как бы сжималось, из него и вылетал этот яркий голубовато-синий свет. Иногда в сумерках я видела его независимо от того, закрыты

были или открыты мои глаза…

Сейчас, из своей теперешней квартиры, я иногда вижу звёзды на небе сквозь преграду из нескольких этажей.

Однажды пришла ко мне пара средних лет. Пригласила в комнату. Мы с женщиной разместились в креслах около журнального столика друг против друга, слева от меня на стул сел её муж. Женщина рассказывала о сыне. Смеркалось, но свет не зажигали. Пристально смотрю на женщину и вдруг замечаю, что вокруг её головы появился как бы голубой дымок. Над темечком образовался как бы горизонтальный овал: в середине - голубой, а по краям – бело-голубой. Он то расплывался, то снова приобретал чёткую форму. Через некоторое время голубой овал превратился в круглый золотистый нимб – в сумерках были отчётливо видны его очертания. Подумала, что всё это мне мерещится. Посмотрела на её мужа, но ничего подобного вокруг его головы не было. Снова обернулась к женщине: она начала постепенно исчезать, обволакиваясь серо-голубой дымкой. Скрылась совсем, сквозь дымку я смутно разглядела рисунок обивки кресла, на котором она сидела. Опять взглянула на её мужа – его отчётливо вижу. Тут женщина выплыла из тумана, но уже более старая, потом опять всё повторилось. На четвёртый раз увидела перед собой совсем старушку с коротко подстриженными седыми волосами. Затем опять всё исчезло и долго не появлялось. Я встала и включила свет. Женщина сидела в кресле. Голос её я всё время слышала отчётливо.

Подумала, что у меня при длительном и пристальном взгляде или общении происходит какое-то сцепление невидимых сил. Решила провести эксперимент.

Пришла ко мне как-то женщина-пенсионерка. Я знала, что она любит поговорить, и если вежливо её не проводить, то визит затянется надолго. Но в этот раз я была заинтересована в том, чтобы побольше понаблюдать за ней. Сидели мы также в креслах друг против друга. Её всегда интересовали чисто житейские дела, и сейчас она заговорила о том, что пенсия у неё небольшая, всего 87 рублей, что пойдёшь к одной дочери, купишь продуктов на десятку, к другой пойдёшь – тоже несёшь

на десятку. Вот так в месяц по разу сходишь к каждой, – и для тебя уже остаётся 67 рублей. Из них и за квартиру заплати, и за лекарства отдай… А я всё в неё всматривалась, но так ничего и не увидела вокруг её головы. Я решила, что женщина эта не высокодуховная, и поэтому у неё нет свечения.

Я много рассказывала обо всём этом Лене. Она мне поведала о беседах со своим духовным наставником, который учил, что до Господа восемь ступенек, что надо отрабатывать карму. Лена уверена, что она уже много отработала и, по словам наставника, находится на шестой ступени.

Однажды Лена решила у меня заночевать, чтобы подольше поговорить, а я смогла бы посмотреть, есть ли у неё нимб. Мы много разговаривали, и всё о высокодуховном, но никакого нимба я не обнаружила. Я терялась в догадках. Может быть, нимб не имеет отношения к духовности, а зависит от здоровья, энергии или настроения?

Сейчас, когда я общаюсь с людьми, то только у некоторых вижу свечение вокруг головы, но не чётко очерченное, а плавно растворяющееся в окружающем пространстве.

Пришёл ко мне как-то человек лет двадцати четырёх. Я предложила ему сесть в кресло. Но тут вижу, как фигура парня исчезла, окутавшись серо-голубой дымкой, сквозь которую я опять увидела расцветку обивки кресла. Затем выявились внутренние органы в цветном изображении, а потом появилось его прозрачное киселеобразное тело. Прозрачность постепенно исчезала. Обратила внимание на лицо. Оно, несомненно, принадлежало парню, но имело выражение страшного зверя. Я не потеряла присутствие духа, но состояние моё было таково, как будто я находилась в гудящей трубе. В конце концов, я снова увидела парня, сидящего напротив меня, с нормальным обликом.

Одна женщина рассказала мне, что лет пятнадцать назад с ней в течение года происходили странные явления – исчезали предметы, а потом появлялись. «Пристально посмотрю на будильник, - говорила она, - потом отвернусь, а затем снова посмотрю. Будильника на месте уже нет. Опять отвернусь, поворачиваюсь! – будильник стоит, как ни в чём не бывало. В другой раз я пощупала место, где он стоял, встряхнула бывшую под ним салфеточку, расстелила её и стала смотреть, не отводя глаз. Будильник как бы выплыл из тумана. Потом проделывала такие опыты с очками, книгой и другими предметами. Они исчезали и появлялись вновь. Говорить людям об этом не решалась, но всё же одной знакомой рассказала. Она объяснила это шуткой домового. Такому объяснению я не очень-то поверила, пыталась обосновать с научной точки зрения, но потом как-то всё забылось».

Со мной происходило подобное, но мне не приходило в голову ощупывать место пропавших предметов.

Однажды пришёл ко мне человек. Он рассказал о том, что десять лет назад его обманули на приличную сумму денег. Большая часть их была взята в долг. Обманувшую его аферистку нашли, но она уже отсидела свои восемь лет, а он всё ещё выплачивает долги. Надеялся с моей помощью найти и вернуть деньги, считая, что их где-то спрятали. Во время длительной беседы я старалась убедить его смириться, так как виноват он сам. Внешне он держался разумно, и вроде бы соглашался со мной, а я смотрела на него и видела, как от теменной части его головы отделяются чёрные прозрачные шары и быстро летят к потолку. За ними я наблюдала вплоть до его ухода. Подумала – видно, чёрные мысли завладели им.

Как-то я задумалась: люди пьют крещенскую воду, кропят ею больных, читают над ними молитвы, некоторые пожилые люди заговаривают болезни. Когда мне исполнилось тридцать пять лет, привязалась ко мне рожа. Приступ начинался так: сперва неожиданно появлялся острый, дерущий грудь кашель, который длился минут двадцать, после чего начинался зуд на животе, потом там вскакивала красная лепёшка и поднималась температура. Через некоторое время всё проходило. Вначале приступы случались раз в неделю, потом – чаще, и дошло до двух раз в день. Болезнь меня изматывала. Посоветовали сходить к бабке, которая отчитывала многие недомогания. Отчитывала она вслух. Молилась над водой, и велела её пить. Надо было ещё два раза прийти. Я больше так и не собралась к ней, но болезнь постепенно затихла.

Содержание отчитки я запомнила. Это были молитвы и обращения к святым за помощью. И теперь, когда ко мне обращаются больные, некоторых стала отчитывать таким же образом. И молилась над водой. Оказывается, помогает от рожи и от некоторых других хворей.

Как-то я постелила на стол скатерть с рисунком в виде ягод рябины в натуральную величину с листочками. «Посажены» они были квадратным способом на расстоянии приблизительно десяти сантиметров друг от друга. Положила фотографию на скатерть, «раздвоила» её и заметила, что ягод на скатерти стало вдвое больше. Вдруг ягоды увеличились в размерах в несколько раз, расстояние между ними тоже возросло. Значит, глазами можно не только раздваивать предметы, но и увеличивать их размеры. Думаю, такими способностями обладают все люди, но только эти качества дремлют в них, так как они об этом не знают и ими не пользуются.

Снова вспоминаю о видениях. Лет пятнадцать назад я работала учителем в школе и была классным руководителем в девятом классе. Тогда модно было летом после окончания занятий месяц работать в колхозе или совхозе. Организовывали так называемый лагерь труда и отдыха. Недалеко находился совхоз, с руководителем которого я и договорилась об организации лагеря: половину дня ученики будут работать, а остальное время – отдыхать. Природа там прекрасная, есть где купаться и загорать. Условия проживания и питания – также хорошие. Довольны были все. Но на пятый день нашу жизнь омрачило одно событие – ребят ограбили.

Это случилось вечером. После ужина все вышли на улицу. Кто играл в волейбол, в шашки или шахматы, кто катался на велосипеде. Входные двери финских домиков, в которых нас разместили, всё время были на виду. В эту ночь дежурить оставался другой учитель, а я, проверив всё, ушла домой. Примерно через полчаса в квартиру вбегает моя дочь – девятиклассница и сообщает, что моих учеников обокрали. Пришла на место кражи. Оказывается, пока ребята были на улице, со двора через окно в один из домиков пробрались неизвестные и утащили вещи. Приехала милиция с собакой. Собака, взяв след, довела его только до автобусной остановки. Стали допрашивать подростков, которые ходили играть к нашим детям, особенно тех, кто состоял на учёте в детской комнате милиции. Никаких результатов.

Возвращалась я домой уже поздно, и вдруг перед глазами пошли кадры. Вижу девушку с молодым человеком в солдатской форме. Огородами, а потом по высокой траве они подбираются к дому. Она проникает в него через окно, собирает раскинутые по стульям вещи, берёт босоножки около стула, со стола – солнцезащитные очки, передаёт всё солдату и вылезает назад. Вижу, как они идут обратно, как входят в один из домов посёлка.

Не помню, спала ли я ночь. Очень рано утром пришла к конторе. Директор, пожилой мужчина, стоял на крыльце. Спросила, знает ли он о случившемся. Ответил, что знает. Мы вошли в контору, где я обрисовала внешность девушки и её дом. Директор подумал немного, а потом написал адрес, фамилию и имя девушки. Оказывается, это их телятница. Я тут же позвонила в милицию и с уверенностью сообщила обо всём. Милиция по указанному мною адресу нашла украденные вещи.

Был у меня случай, похожий на рассказанный режиссёром Ершовым. Мне тогда исполнилось восемнадцать лет. Я заканчивала педучилище, шли выпускные экзамены. Между первым и вторым экзаменом оказался перерыв в шесть или семь дней. Мы с однокурсницей решили поехать домой, а она ещё захватила с собой подругу. Наши деревни были рядом. Решили, что готовиться к экзаменам будем вместе, тем более, что комплект учебников – один на всех. Каждое утро к восьми часам я приходила к ним, так мы договорились, а часов в семь вечера мы заканчивали. Дом подруги стоял на пригорке, внизу – колодец, а ещё ниже и чуть поодаль текла река Ока. Когда я возвращалась домой, девушки обычно брали вёдра и провожали меня до колодца. От него мой путь лежал вдоль берега реки. Пока они набирали воду, я стояла рядом.

И вот, кажется, на пятый день разговариваем мы у колодца, подходит к нам один парень. Я уже много слышала о нём. В шестнадцать лет он участвовал в какой-то драке, после чего несколько человек, в том числе его, посадили. После отбытия срока вёл себя хорошо, работал, учился в школе рабочей молодёжи. Пользовался авторитетом у местных парней. По его совету все они пошли учиться дальше. Сам он к этому времени поступил в институт на вечернее отделение. Человеком он оказался неглупым, с твёрдым характером и солидной внешностью – среднего роста, широкие грудь и плечи, крепкая шея; крупную голову обрамляли недлинные светлые волосы. И в лице, и во всей фигуре его чувствовалась сила духа. Люди и уважали, и боялись его – клеймо «тюремщик» осталось. Близко я его раньше не видела. А теперь он стоял рядом и разговаривал.

Чувствовала я себя неловко. Ждала, когда он отойдёт. Но парень сказал, что идёт в соседнюю деревню, и предложил мне пойти вместе – нам было по пути. Я не осмелилась перечить, и мы пошли. Не помню уж, о чём говорили. Я дошла до поворота на свою улицу и вежливо распрощалась.

На следующий день мы готовились к экзаменам, а вечером договорились встретиться на танцах. Мои подружки каждый вечер туда ходили и меня уговорили пойти. Танцевали на «пятачке» возле клуба часов с одиннадцати вечера. «Тюремщика» на танцах не было, – он на них не ходил. Потанцевали немного, а потом всей компанией с одним простоватым деревенским парнем, которого и за кавалера никто не считал, решили покататься на лодке. Я, зная характер своей матери, покатавшись немного, побежала домой. Дверь оказалась закрытой. Пришлось стучать. Выходит злая мать с взлохмаченными волосами, молча впускает в дом.

Утром я также молча встала и оделась. Хотела надеть часы, но мать резко рванула их с криком: «Это мои часы!» Я ответила, что заработала их сама. А услышала ещё больший крик: «Твоего ничего здесь нет! Тебе восемнадцать лет. Посчитай, сколько за эти годы я на тебя потратила. Тебе со мной долго не расплатиться. Дура! Ты ему нужна только для того, чтобы переспать с тобой. Да и мне зять тюремщик не нужен». Мне стало ясно, что матери уже передали, как мы прошлым вечером возвращались вместе в деревню. «Думаешь, Испан (и такая тоже кличка была у него) за тебя расплатится? Дура!»

Я направилась к двери, мать загородила дорогу. Кричит: «Не пущу! Только что недавно от него пришла и опять идёшь!» Я никому из парней не позволяла вольностей в отношении себя. А тут мать говорит невесть что. Я резко оттолкнула её со словами: «Да, была с ним, а сейчас опять с утра пораньше иду к нему!»

К учёбе я всегда относилась серьёзно и не могла пропустить занятия. Пришла к подругам, а они ещё спят. Оказывается, катались на лодке до рассвета. Наконец, они поднялись, мы взяли одеяло, учебники и пошли за дом в лесок. Подруги разделись до купальников, улеглись на одеяло и снова уснули. Я же в юбке и кофте легла возле них и словно одеревенела. Какая-то пустота возникла вокруг меня.

Вижу, что из леса прямо к нам идёт Испан. Сердце моё оборвалось от страха. Вполне возможно, что мать следит за мной и, увидев такое, рассудит по-своему. Разбудила девушек, уговорила их одеться и вернуться в дом. Испан некоторое время шёл с нами. Я все эти минуты чувствовала какую-то странную щемящую боль вперемешку со страхом. Слава Богу, Испан отправился вниз, к Оке.

Входим в дом, а там моя мать и тётя Марфуша, мать однокурсницы, сидят с налитыми злобой лицами. У тёти Марфуши пятеро детей, моя подруга – её четвёртая дочь. Старшие двое уже имеют свои семьи. К гуляниям дочери она относилась обычно спокойно, но тут, видимо, сказалось воздействие моей матери. Она, узнав, что девушки пришли под утро, подбила тётю Марфушу отругать их за то, что гуляют, а не готовятся к экзаменам. Они собрались обедать. Мать велела мне идти с ней домой. До колодца с нами шла тётя Марфуша с ведром. Остановились. Вдруг мать увидела Испана, - он у реки загорал с каким-то парнем - и закричала: «Вот он – гад, опозорил мою дочь! Сволочь, тварь проклятая!» «Замолчи, что ты говоришь! – кричу я. – Ты с ума сошла!» Тут мать подбегает ко мне, хватает за кофту на груди, рвёт её и кричит самые непристойные слова в мой адрес. Испан, видно, что-то услышал, встал и направился к колодцу. Мать, возможно, поняла, что ей не дадут меня бить, и с воем бросилась к реке. Люди выглядывали из-за заборов, а она кричала: «Не хочу больше жить, опозорила, сволочь! У меня ещё две девки. Как я их буду замуж отдавать! Утоплюсь!»

Тётя Марфуша побежала за ней, стала уговаривать: «Зинка, успокойся. Пусть эта стала такой, но ведь у тебя ещё две. Ты о них подумай. Утопишься, а кому они будут нужны?» Из всего этого я поняла, что тётя Марфуша довольна тем, что я опозорена. Мать пошла домой, бросив мне, чтобы я не приходила.

Я объявила подругам, что домой не вернусь и сегодня же на катере уеду. Посоветовавшись, они тоже решили уехать. Стою я у пристани, жду катер. Он уже показался из-за поворота реки, и в этот момент «кожей спины», как выразился режиссёр Ершов, я увидела Испана. Он подошёл, остановился сзади в метре от меня и произнёс: «Я считал твою мать умнее. Приедешь, поговорим с ней». «Я сюда больше не приеду», - ответила я, не оборачиваясь. Состояние моё в то время трудно описать. Видно, на какое-то время произошёл прорыв блокады, и я увидела больше, чем положено.

После того, как меня научили делать запросы, я, хотя и редко, стала этим пользоваться. Однажды представила перед глазами ту самую женщину с нимбом, явившуюся 27 мая 1985 года и попросила её показать мне то, что бывает с человеком в первые минуты после смерти, но так, чтобы я не умерла. Легла на диван. Вдруг какое-то мгновение вижу своё тело со стороны. Затем сквозь угол проникаю в другую комнату, осматриваю её, а потом оказываюсь около старой, из красного кирпича, церкви, с противоположной стороны от входа в неё. Вижу железные ворота высотой больше двух метров, - на самом же деле в церквях в этом месте ворот нет. К воротам ведут три ступени из камня. Справа от меня небольшая группа женщин, слева – мужчин. Все они чего-то ждут. Спрашиваю у одной из женщин:

«Почему все стоят?» «Мы умерли, - отвечает она, - и ждём, когда откроют ворота и нас впустят». Женщина была светловолосая, покрытая на старинный манер чёрным платком. На вид ей было лет тридцать с небольшим. «Ты такая молодая и уже умерла? – удивилась я. – Кем ты работала?» «Я в хоре пела, под баян плясала», - ответила она. Я указала на одного из мужчин. «А вот высокий, худой, в сером костюме, тоже умер?» «Да, он алкоголик».

Смотрю, – ворота открылись, и образовалось как бы окно в темноту. Затем в середине этого окна появился белый светящийся силуэт, заполнивший на всю высоту проём ворот. Руки и ноги его были широко расставлены. Ожидавшие направились к воротам, обе группы прошли под его руками, каждая со своей стороны. Так как я стояла между группами, то, оставшись одна, пошла прямо на светящийся силуэт. Он выставил вперёд руки, словно останавливая меня, и я… оказалась на своём диване. Захотелось встать с дивана, но руки и ноги налились тяжестью. С большим усилием заставила себя подняться, взяла градусник. Температура была 35⁰. Еле-еле дошла до кухни, вскипятила молоко, налила в стакан, добавила туда яичный желток, размешала и стала пить мелкими глотками. Чувствую, силы прибавились, по телу разлилось тепло.

«Может быть, надо доводить организм до некоторого охлаждения, чтобы ощущать всё это?» - подумала я.

Был случай, когда, наверное, я на самом деле могла умереть. Несколько дней подряд я чувствовала огромную слабость. Легла и ощутила крайнее изнеможение, шедшее от ступней ног к голове. Что-то уходило из меня. Не могу пошевелить ни руками, ни ногами. Перед глазами чётко вижу профиль своего сына, - на самом деле его дома не было. Ощущаю часть жизненного кома в верхней половине головы, а часть его уже вышла за пределы моего тела. Заработала мысль: «Надо написать книгу. Люди должны знать всё, что происходит со мной. И сына довести до ума, чтобы и без меня он жил праведной жизнью». Отчаянным усилием воли я втянула это жизненный ком в себя. Боюсь, что если бы я не смогла этого сделать, жизнь покинула бы меня.

Молитв я не знала, религиозных книг не читала. Лет в шестнадцать дядя дал мне почитать Библию. Не помню, дочитала я её до конца или нет, но ничего из неё не поняла. Пришла к выводу, что это какие-то сказки, к которым взрослым людям нельзя серьёзно относиться.

От старушек же слышала, что когда человек умирает, его душу ангелы несут Богу на суд. Бог на весах взвешивает все хорошие и плохие деяния человека. Если перевесит чаша с плохими поступками, душа попадает в ад, где страдает, мучается и горит в огне. Если перевесит чаша с хорошими деяниями, значит, душа достойна рая. Я понимала это так: люди не хотят сознавать, что умрут, и поэтому сочинили такую сказку. А десять заповедей придумано только для того, чтобы люди боялись совершать поступки, мешающие нормально жить.

Но после видения прекрасной женщины с огненным ореолом вокруг головы я прочла Новый Завет. Читала с интересом, но понимала настолько, насколько позволяли образование и воспитание. Считала, что если на самом деле Иисус Христос существовал, то Он был очень умным и любознательным, с детства прошёл какую-то школу или несколько школ, овладел гипнозом,