Единство вида

Отныне мы должны рассматривать септемпотентный организм скорее как атом индивидуальности, нежели как индивидуум как таковой. Если мы рассмотрим растение, такое как обычный дуб, или животное, такое как лошадь, мы увидим, что они не могут быть собой иначе как, будучи представителями вида, к которому они принадлежат. Все, чем дуб является, и все, что случается с ним в течение его долгого существования, прямо подчинено паттерну Quercus robur, даже до такой степени, что его можно найти только там, где есть тяжелая меловая почва. Каждый вид имеет свой собственный паттерн существования и диапазон изменчивости. В природе различные виды растений и животных безошибочно находят условия существования, подходящие для их паттерна, и поддерживают свое единство иногда очень долгий период времени. Например, среди пластинчато-жаберных и иглокожих можно найти виды, просуществовавшие неизменными сотни миллионов лет. Рассматривая эти факты, мы не можем сомневаться, что виды имеют большую интенсивность внутренней объединенности, чем их отдельные члены. Это возможно только если они занимают более высокий уровень потенции, то есть являются октопотентными индивидуальностями. При рассмотрении органической жизни отдельные организмы занимают наше внимание и мешают нам увидеть индивидуальность видов. Иногда случается, что мы на мгновение охватываем внутреннюю объединенность всего вида растений или животных, но мы не понимаем значимости того, что видим. Успенский описывает опыт видения всех лошадей в одной извозчичьей лошади: "Одновременно то же ощущение вызвала собака. В это время лошадь и собака не были просто лошадью и собакой, они были "атомами", сознательными, движущимися "атомами" великих существ – "великой лошади" и "великой собаки". Я понял тогда, что мы тоже являемся атомами великого существа, "великого человека"[37].

Наше затруднение в видении вещей таким образом возникает из тенденции к употреблению функциональных описаний, в особенности – к характеристике видов с точки зрения морфологии, то есть посредством перечисления видимых элементов структуры, с подчеркиванием тех черт, посредством которых легче всего установить классификацию[38]). Никто не думает отрицать полезность систем биологической классификации, особенно по отношению к экологическим проблемам. Однако описания с точки зрения формы и функции пригодно только для больших подразделений, и часто таксономист затрудняется в приписывании индивидуальных экземпляров и даже генотипов к данному виду[39]).

Возможность гибридизации рассматривается многими биологами как наиболее надежный критерий вида. Скрещивание внутри вида обычно успешно, и потомство плодовито, в то время как при скрещивании между видами либо не получается потомства, либо оно бесплодно – как, например, мулы. Коллери утверждает, что "критерий плодовитости скрещивания остается надежным пробным камнем для определения видов. Дающие приплод гибриды, получаемые путем межвидового скрещивания – очень редкие исключения. Бесплодность скрещивания меду видами остается беспредельно доминирующим фактором – это закон, столь абсолютный, сколь вообще возможно для биологического закона, ибо ни одни биологический закон не свободен от исключений". Добжанский предположил, что неспособность к обмену генами – более точный критерий, чем бесплодие; но замкнутость в границах индивидуума обща обоим взглядам.

Географическое единство видов в сочетании с отсутствием, или редкостью, плодовитых союзов за их границами, это факты, подтверждающие точку зрения, что вид – это истинный индивидуум первого рода из вышеопределенных. Это имеет чрезвычайную важность для понимания паттерна жизни, так как показывает, что есть единство и целостность вида, которые нелегко нарушить. Еще более убедительные доказательства индивидуальности вида можно найти в том, что Верне называет "специфической чувствительной возбудимостью" организма.

Внутри каждого вида есть большое разнообразие форм, как мы можем легко видеть на домашних животных, таких как собака или голубь. Но есть определенные ритмы, остающиеся общими при всех вариациях. Например, наибольшая длительность жизни удивительно постоянна для различных видов животных. Для человека это – около ста лет; для больших обезьян – менее тридцати; для лошадей – от сорока до сорока пяти; для домашней коровы – двадцать; для овцы – от десяти до четырнадцати; для кошки – от пятнадцати до шестнадцати; для медведя – тридцать пять; для крысы – от пяти до семи, и так далее. Эти пределы общи для всех рас внутри вида, несмотря на значительные различия в размере и внешнем виде между расами. То же относится и к функциональным ритмам, таким как дыхание, сердцебиение, сексуальная активность и так далее. Та же устойчивость обнаруживается и по отношению к характерной пище, химическому составу крови и регулирующим механизмам, посредством которых организм поддерживает фиксированность внутренней среды. Эти характеристики связывают отдельные организмы с видом, к которому они принадлежат, более тесно, чем морфологическая структура. Они также определяют амплитуду вариаций, совместимых с нормальными или патологическими условиями и, в конце концов, с выживанием.

Более того, для каждого вида есть определенная норма или характеристический паттерн. Он допускает широкое варьирование, выявляющееся при скрещивании. Тем не менее – селекционеры хорошо это знают – чистота разновидности поддерживается только при строгом надзоре. Возможно установить наследуемую вариацию, как, например, в случае, когда растение умеренной зоны перемещается в тропический климат и приобретает там вечнозеленые свойства. Хотя эти характеристики могут существовать неопределенно долго в новой среде, они быстро исчезают, как только растение восстанавливается в первоначальной среде.

Эти данные, число которых может быть увеличено в разных направлениях, приводят к заключению, что вид может существовать почти бесконечно при изменяющихся окружающих условиях, если только не переходятся пределы специфической изменчивости.

Некоторые виды обильны и широко распространены, другие весьма редки. Было замечено, что изобильные виды обладают более обширным запасом наследуемых вариаций, как актуальных, так и потенциальных. Такие виды имеют высокую потенцию к адаптивным изменениям, в то время как есть редкие виды, которые, будучи вполне определенными по своему биологическому характеру, расцветают на короткий промежуток времени, и затем исчезают. Способность к приспособлению, следовательно, должна рассматриваться как свойство, являющееся частью вечностного паттерна. Отношение между видом, будь то редким или изобильным, и организмами, из которых он состоит, фундаментально одно и то же, и доминирование вида над типом оказывается даже наибольшим в наиболее редких видах. Халдейн показал, что борьба за существование редких видов обычно происходит не между организмами, а между видами как индивидуумами в окружающей среде.

Устойчивость видов не ультимативна. Она образуется из более высокого паттерна рода, а последний, в свою очередь – из паттерна семейства, класса, отряда и так далее до биосферы как индивидуального целого. Каждая такая группа имеет свой собственный типичный фактор устойчивости. Для рода, например, это паттерн возбудимости, который может быть узнан в поведении – каждый может увидеть это, сравнивая Canis (собак) и Felis (кошек). Каждый род вносит свой характерный вклад в общий опыт жизни на земле. На более высоких уровнях группировки, в семействах, мы видим действие других элементов тотального механизма автономного мира. Но при этом на каждой стадии есть вечностный паттерн, и есть также характерная форма гипархического регулятора. В актуализацию, которую мы наблюдаем, они входят вместе и поддерживают с одной стороны, экологическую гармонию, а с другой – приспособление жизни к меняющимся условиям и нуждам земного существования.