Постулат универсальной действенности

ЗАКОНОВ СИСТЕМЫ КООРДИНАТ[84]

Знание факта – первое стремление естественной философии, но конечной целью должно быть понимание значений. Чтобы воспринимать и коммуницировать значения, необходимо обобщение такого рода, которое не призвано устанавливать факты.

Для того, чтобы обобщать, мы нуждаемся в принятии различных правил перехода от знаемого к незнаемому. Чтобы быть эффективными, такие правила должны обладать универсальной значимостью. Все такие правила вместе могут быть описаны как законы системы координат, и, поскольку они служат установлению и коммуникации значений, они должны быть связаны прежде всего с волей.

Хотя воля не может быть знаема, она входит в каждый феномен как законы, которые определяют его возможные и невозможные актуализации. Феномены соответствуют тем уровням бытия, где независимость от окружающей среды невелика. Следовательно, управляющие ими законы по большей части касаются не индивидуального поведения, а регулярностей, наблюдаемых в больших количествах или в циклических ситуациях, которые вместе составляют законы природы. Так же как функцию легче всего изучать, исключив, насколько это возможно, различия бытия, так же и в воле мы лучше всего можем находить регулярности, начиная с самого нижнего уровня бытия, где внутренне единство целых играет небольшую роль или вовсе не играет никакой роли. Таким путем обнаруживаются законы, которые независимы от градаций целостности и должны быть поэтому применимы повсюду в мире факта. Эти законы отличаются от научных обобщений по причине их всепроникающего характера, что может быть выражено в постулате универсальной действенности законов системы координат. Система координат – это форма, в которой мы имеем опыт феноменов. Феномены имеют пространственную организацию и следуют друг за другом во времени. Пространство и время – свойства, принадлежащие системе координат; они не являются ни поведением, ни существованием. Это есть, однако, универсальные регулярности, не сводящиеся просто к конфигурации или последовательности. Время само также консервативно и необратимо. Пространство обладает детерминациями величины и направления. Это не единственные виды универсальной детерминации, которой подлежат феномены. Тем не менее, какими бы ни были ограничения, они могут быть сгруппированы в классы в соответствии со своими свойствами; но группируя их таким образом, мы обнаруживаем, что нужно соблюдать определенные правила, если мы хотим, чтобы наши утверждения соответствовали опыту. Это правила логики, которые остаются действенными независимо от того, к какому роду целых они применяются. Наконец, есть регулярности, связанные с сосуществованием потенциальностей; например, правило, что более высокая потенциальность подразумевает более низкую, но не наоборот.

Все регулярности универсального характера, которые не зависят от любой данной ступени целостности, могут быть названы "детерминирующими условиями системы координат". Главная характеристика этих условий состоит в том, что опыт никогда не может не удовлетворять им – по крайней мере на уровне феноменов, доступных нашим обычным состояниям сознания. Детерминирующие условия системы координат, следовательно, не сходны с научными обобщениями, которые имеют только ограниченную действенность в пределах данного страта существования; они также не соответствуют регулярностям существования, которые есть не более и не менее, как группирование целых в соответствии с интенсивностью их внутренней объединенности. Четыре детерминирующих условия, с их основными характеристиками, показаны в следующей таблице:

В течение тысячелетий человечество достигло общего отношения к феноменам, в котором различия поведения, существования и системы координат принимаются внутренне, хотя могут и не осознаваться явным образом. Научное исследование и философский критицизм дают лишь определенную точность интерпретации опыта здравым смыслом, и иногда эта точность достигается ценой утраты применимости. Мы так привыкли к взгляду на мир с точки зрения здравого смысла, что нам трудно распознать шаги, посредством которых он достигался. С этой целью будет полезно пройти те ступени, посредством которых разумный наблюдатель может придти к пониманию игры в шахматы без какого бы то ни было предварительного знания игры, рассматривая только феноменальные регулярности.

Предположим, что весьма разумное существо, ничего не знающее о человеческой жизни, замечает, что два человеческих существа, случается, берут разлинованную доску с тридцатью двумя черными и тридцатью двумя белыми квадратиками и коробку, содержащую тридцать два кусочка дерева, половина которых окрашена в белый цвет, а другая – в черный. Поместив их на доску определенным образом, человеческие существа затем передвигают их через неодинаковые промежутки времени с одного квадратика на другой. Пронаблюдав достаточно большое число игр, наблюдатель может придти к заключению относительно значимости того, что происходит. Он находит определение регулярности. Первое он замечает с самого начала: что феномен связан с доской из шестидесяти четырех квадратиков и кусочками дерева, которые, будучи различными по размерам, цвету и форме, распадаются на шесть различных классов, узнаваемых по одинаковости размеров и также того способа, каким они расставляются и передвигаются по доске. Наблюдатель осведомлен о фундаментальных характеристиках всего опыта – а именно, целостности, соотнесенности, структуре и т.д. Благодаря этому его изучение феноменов даст ему возможность различить последующие виды регулярностей, которые можно увидеть в поведении шахматистов. Одна из них – последовательность событий. Игроки садятся, расставляют фигурки на доске, выбирают цвета, совершают начальные ходы, переходят к середине игры и достигают конца, когда один из игроков теряет короля или получает мат. Это полный процесс, в котором может быть различен принцип структуры. Хотя цикл часто неполон, поскольку игра кончается вничью или приходит к положению пата, все же лежащий в основе паттерн может быть узнан. Это видимый аспект процесса, который может быть знаем и интерпретируем в терминах функциональных регулярностей.

Другой род регулярностей не видим как процесс. Он обнаруживается наблюдением очень большого количества игр. Законы шахматной игры, открываемые таким образом, могут быть полностью установлены, но наблюдатель, не имеющий средств для коммуникации с игроками, никогда не может сказать, установил ли он тотальность всех законов. Например, он может наблюдать тысячи игр, не встретившись с определенной ситуацией, к которой применимо специальное правило. Тем не менее, усвоив природу игры по правилам, он будет понимать, что это – система координат, в пределах которой игра должна быть разыграна, чтобы считаться игрой в шахматы. Возможно почти бесконечное разнообразие ситуаций, но есть неизменный фактор во всех них – это правила игры.

Когда наблюдатель открыл таким образом законы шахмат, он может начать замечать, что игры могут быть классифицированы в терминах фактора, который не имеет ничего общего ни с последовательностью событий, ни с правилами игры. Это приведет его к открытию регулярностей совсем иного рода, тех, что происходят из искусства и сосредоточенности игроков. Чтобы интерпретировать правильно эти новые регулярности, ему понадобится понять свойства внимания, памяти и комбинаторной искусности, которые не обнаруживаются сами собой во внешнем поведении игроков. Он обнаружит, что градация игровой силы образует единый упорядоченный ряд, от новичка до чемпиона мира, так что игрок определенного класса скорее всего выиграет у игроков более низкого класса и проиграет игрокам более высокого класса. Изучение игры в шахматы приводит таким образом разумного наблюдателя к распознаванию регулярностей трех родов:

первая, соответствующая поведению, есть общий паттерн деятельности тех, кто занимается шахматами;

вторая, соответствующая системе координат, есть законы шахмат, которым должна соответствовать любая игра;

и третья, соответствующая стратификации существования, это распределение игроков по классам в соответствии с их игровой силой.

Аналогия неточна, но она служит для того, чтобы показать, как феномены выходят за пределы различия, но они полностью представлены только на самом нижнем уровне бытия, где дифференциации сознания имеют мало значимости в установлении основ естественных наук. Мы можем рассмотреть отдельно регулярности механизма, существования и системы координат; но когда мы собираемся применить результаты к феноменам, то есть к актуальному опыту, мы должны восстановить перспективу, чтобы не исказить картину.

Главa 7

ВОЗМОЖНОСТЬ И НЕВОЗМОЖНОСТЬ

3.7.1. ЗНАЧЕНИЕ "НЕВОЗМОЖНОСТИ"

Мы употребляем слово "невозможно" различным образом. В логическом употреблении оно относится к той или иной условности, касающейся значения слов. Например, мы можем сказать: "Невозможно для двери быть и открытой и закрытой в одно и то же время". Утверждение истинно, только если мы согласимся либо исключить из рассмотрения такие утверждения как "дверь приоткрыта", либо приписать условно слову "приоткрыта" одно из двух значений - "открыта" или "закрыта". Таким образом, невозможность зависит единственно от способа, каким мы определяем значение слов. Это применимо также к таким парадоксам как фраза Гераклита, что "нельзя дважды войти в одну и ту же реку". Мы можем согласиться, что изучение подобных парадоксов полезно в качестве упражнения в правильном употреблении языка, но мы не можем почувствовать, что это помогает нам лучше понять опыт.

Если мы говорим: "Невозможно, чтобы два и два составили пять", мы утверждаем нечто, что выходит за пределы значения слов "два" и "пять". Чтобы увидеть истинность этого утверждения, мы должны иметь адекватное представление о значимости чисел; но это не зависит лишь от определения, как в предыдущих примерах, потому что это говорит нам об отношениях классов нечто такое, что выходит за пределы языка. Также, если мы говорим, что невозможно для воды течь вверх, мы делаем утверждение, которое понятно лишь при условии достаточного знания о физическом мире; но когда это значение схватывается, оно служит для того, чтобы сообщить нам нечто фундаментально важное о природе времени и существования. Тем не менее, утверждение не является ни значимым, ни истинным, если оно не помещено в подобающий контекст, например, вода в сифоне может течь наверх, но только на высоту около тридцати футов (чуть более 10м), в то время как вода под давлением сильного насоса может потечь вверх на очень большую высоту. В той мере, в какой мы располагаем знанием о физическом мире, мы распознаем значение этих утверждений, а также пределы, в которых они истинны или ложны. Тем не менее, мы справедливо употребляем слово "невозможно" в таких утверждениях как:

"На Земле невозможно поднять воду выше 10 метров при помощи всасывающего насоса".

Мы привыкли различать "логическую" и "физическую" невозможность. Многие считают, что физическая невозможность реально означает "столь большую невероятность, что событие не будет наблюдаться в течение конечного времени". Например, хорошо известно из законов передачи теплоты, что когда горячее и холодное тела приводятся в соприкосновение, неизменно наблюдается, что тепло перетекает от горячего тела к холодному. Поскольку, однако, это перетекание зависит от беспорядочного движения молекул, всегда возможно, чтобы молекула с высокой энергией перешла из холодного района в горячий. Позитивный поток тепла против температурного градиента, таким образом, "возможен", хотя никогда не наблюдается в больших системах. Оказывается, следовательно, что слово "невозможно" неправильно употребляется в формулировании закона передачи теплоты. Тем не менее, значение его ясно и недвусмысленно, если мы утверждаем, что "невозможно невероятному быть вероятным"; в этом случае "невозможно" должно всегда иметь логическое значение, передаваемое фразой "невозможно, чтобы и вероятное, и невероятное были истинными". Утверждение о передачи теплоты, таким образом, может быть записано так: "Невозможно, чтобы утверждения "А есть вероятное событие" и "А есть невероятное событие" одновременно были истинны. Значение истинности утверждения не может быть определено, если мы не знаем того, что утверждение означает, и следовательно все утверждения о возможностях и невозможностях зависят от значений, которые, в свою очередь, возникают из узнавания повторяющихся элементов опыта.

Чтобы устранить все сомнения относительно допустимости употребления слова "невозможный" для обозначения того факта, что опыт исключает определенные события, мы можем рассмотреть утверждение: "Невозможно, чтобы вчерашний восход солнца произошел завтра". В соответствии с естественным значением слова "вчера" и "завтра", это утверждение может принять его и как утверждение об опыте, которое сообщает нам нечто весьма значимое относительно темпоральной актуализации. Равным образом, если школьник говорит: "Пять в четыре не превратится", он утверждает нечто, что не только логически, т.е. тавтологически истинно, но и физически значимо, что он обнаруживает, когда пытается разделить четыре мраморных шарика между пятью мальчиками. Мы, следовательно, будем в этом обсуждении употреблять термин "невозможный" для обозначения "исключенного из опыта".

Мы должны также отметить здесь необходимое различие между "возможным" и "потенциальным". То, что потенциально, существует не в меньшей степени, чем актуальное. Например, мы говорим с потенциальной и кинетической энергии, и при этом мы подразумеваем как существование, так и возможность актуализации. Но когда мы говорим о возможном событии, мы не обязательно подразумеваем, что содержание существования, необходимое для последующей актуализации, наличествует. Мы можем сказать: "Можно сушить сено, когда солнце светит", но это ничего не говорит слушающему о том, присутствуют ли условия для сушения сена. С другой стороны, если мы говорим, что "потенциальное производство сена в Англии составляет три миллиона тонн", мы отсылаем этим к чему-то, что существует, хотя никто никогда не видел и не трогал этого. Таким образом, "возможное" говорит нам, что универсальные законы, такие, как законы логики и физики, не нарушаются; в то время как "потенциальное" говорит нам, что нечто существует в неактуализированной форме. Более того, мы легко можем видеть, что потенциальное должно быть возможным, но возможное не обязательно потенциально.

3.7.2. СИТУАЦИИ, ОККАЗИИ И АКТУАЛИЗАЦИИ[85]

Все, что может быть знаемо – это факт. Не все факты возможны. Например, вылить кварту жидкости (около 1л) из бутылки объемом в пинту (около 0,5л) – это невозможный факт. Мы можем сделать три утверждения:

1. "Гора Эверест находится в этой комнате",

2. "Рыжая корова находится в этой комнате" и

3. "Стул находится в этой комнате."

Первое невозможно; второе возможно, но не актуально; третье и возможно и актуально. Чтобы осуществлять различения в этих и подобных, мы будем употреблять следующие определения:

Ситуация – это факт, взятый безотносительно к его актуальному или возможному возникновению.

Окказия – это возможная ситуация, потенциальная или актуальная.

Актуализация – это окказия, доступная чувственному восприятию.

Каждая актуализация занимает определенный сегмент пространственно-временного мира нашего чувственного опыта, и все феномены соотносимы с каким-либо центром сознания. Окказия, которая актуальна для одного сознания, может быть неактуальной для другого. Например, завтрашний восход солнца неактуален для моего наличного сознания, но он будет актуален для наблюдателей этого феномена завтра.

Термин "детерминирующее условие" обозначает фактор, посредством которого возможные ситуации отличаются от невозможных. Детерминирующие условия независимы от актуализации и должны поэтому обладать универсальной действенностью. С другой стороны они не могут обладать абсолютной действенностью, поскольку они зависят от бытия, которое относительно. Если бы детерминирующие условия обладали абсолютным характером, тогда утверждения о факте были бы либо полностью истинными, либо полностью ложными. Но опыт учит нас, что это не так, и что всегда необходимо добавлять характеристики, которые придают каждому утверждению относительно факта характер "большей или меньшей" истинности.

Многие утверждения факта могут быть столь близки к истинности, что "более или менее" можно не учитывать, как в примере передачи тепла между холодным и теплым телами. Это большое приближение к истинности имеет важные исторические последствия, потому что оно означает, что на ранних стадиях научных открытий стремление к абсолютной истине часто кажется и возможным, и законным. Поэтому в семнадцатом и восемнадцатом веках целью науки было открытие универсальных законов, которые были бы абсолютно истинны и, следовательно, применимы ко всем возможным ситуациям. Лишь в конце девятнадцатого века утоньшение научного исследования привело к обнаружению принципа относительности, и в результате в двадцатом веке естественные науки почти полностью отказались от поисков "абсолютных законов природы".

Относительность бытия вновь дает себя знать, даже когда наше внимание направлено исключительно на функциональный элемент реальности. Это, однако, не единственное препятствие, с которым мы сталкиваемся в попытке сформулировать правила, управляющие феноменами. Проблема останется неразрешенной, если, приняв во внимание относительность бытия, мы не сможем провести различие между функцией и волей. Необходимо подчеркнуть, что регулярности функции имеют иной характер, нежели условия, которые определяют возможность или невозможность определенного паттерна событий.

Рассмотрим утверждение: "Корова на этом лугу ест траву". В очевидном смысле предложение или истинно или ложно, в зависимости от того, "существует" ли корова в феноменальной ситуации, представленной в нашей общей осведомленности. Здесь как истинность или ложность, так и возможность или невозможность относятся к присутствию или отсутствию в данный момент объекта, который соответствует нашему употреблению слова "корова". Есть, в дополнение к вышесказанному, необходимое ограничение, связанное с существованием. Делая это утверждение, мы подразумеваем, что относим его к "реальной живой" корове. Оно не будет возможным или истинным, если корова присутствует, но мертвая, или если это будет фарфоровая корова, стоящая на полке. Чтобы предложение имело то значение, которое мы подразумеваем, корова должна существовать как живое животное. Если бы мы сказали: "Существует прямоугольный треугольник стороны которого находятся в отношении 3:4:5" - каждый, кто знаком с законами геометрии, согласился бы, что это не только относится к возможной ситуации, но это – истинное предложение. В любом обсуждении этого предложения истинность и ложность, возможность и невозможность будут иметь значимость, иную нежели в применении к предложению "корова на этом поле ест траву".

Рассмотрим теперь утверждение: "Есть круглый квадрат". Здесь истинность или ложность утверждения не зависит от какого бы то ни было частного феномена, ибо ничего не говорится о том, где или когда можно столкнуться с круглым квадратом. Мы склонны говорить, что утверждение ложно и невозможно, потому что оно самопротиворечиво. Возможно, однако, определить плоскую фигуру следующим образом:

(а) она имеет центр;

(б) она имеет четыре прямолинейные стороны, равные и попарно перпендикулярные;

(в) каждая точка этой фигуры находится на равном расстоянии – называемом радиусом – от центра.

Такая фигура действительно будет круглым квадратом, и здесь не только нет логического противоречия в определении, но она может существовать в эвклидовом пространстве, если только радиус будет бесконечным. Если же мы попробуем верифицировать предложение экспериментально, конструируя его с помощью циркуля и линейки, это нам не удастся, поскольку нет бесконечных феноменов. Так мы приходим к заключению, что предложение "есть круглый квадрат" никогда не может соответствовать никакому факту, и мы обнаруживаем также, что невозможность круглого квадрата не имеет ничего общего с существованием, а касается лишь системы координат.[86]

Необходимо заметить далее, что невозможность в системе координат включает в себя логическую невозможность, но идет дальше нее. Утверждение "вчерашнее солнце встанет завтра" может быть истолковано как ложное посредством определения "вчера" и "завтра", но есть, очевидно, нечто большее, чем логическое противоречие, что заставляет нас отвергать это утверждение. С другой стороны, его невозможность соотносима лишь с нашей формой сознания, которое было бы способно испытывать вчерашний восход солнца завтра точно таким же образом, как он испытывался вчера. Обсуждение этих примеров показывает, что хотя система координат и дана в опыте, это не есть ни то, что вещи делают, ни то, что они есть, это форма, в которой вещи, будучи тем, что они есть, делают то, что они делают. То, что Кант ошибался, думая, что наши интуиции пространства и времени даны априори, стало очевидным после развития неевклидовой геометрии. Время, пространство, вечность и гипарксис не трансцендентны, в смысле предшествования феноменам, ибо они возникают на ничейной земле между феноменами и фактами. Хотя они предшествуют фактам, они производны от феноменов, и мы открываем в опыте универсальные формы всех возможных феноменов. Слово "природа", как оно обычно употребляется, обозначает мир феноменов, и поэтому система координат заключает в себе все, что мы можем знать о "законах природы".

Мы наблюдаем природу, как протяженную в непосредственном настоящем, которое одновременно, но не мгновенно, и поэтому целое, которое непосредственно выделяется или обозначается как взаимосвязанная система, образует стратификацию природы, которая есть физический факт.

В двадцатом веке философия начала признавать, что законы природы не могут быть сформулированы априори, а следовательно открываются путем наблюдения и рефлексии. Логическая связность, которую философы восемнадцатого века считали критерием истины, оказалась совсем неприменимой к факту.

Всегда возможно сформулировать альтернативный набор правил, любой из которых более или менее удобен для сведения феноменов к фактам, но вместе они могут оказаться несовместимыми друг с другом. Рейхенбаховская система философии квантовой механики является примером этого. Он формулирует набор правил для приписывания значений истинности предложениям о существовании волн и частиц, о механизмах дифракции, эмиссии и поглощения квантов, которые отличаются от обычной логики ограничением действенности закона исключенного третьего. Таким путем он и другие философы науки близко подходят к признанию характера условий, посредством которых возможные ситуации могут быть различены и детерминированы.

Здесь полезно провести словесное различение, которое имеет также практическую ценность, между правилами, которые мы формулируем для себя в свете нашего теперешнего понимания законов, и самими законами, которые мы ищем. Правила – это утверждения объективных регулярностей, которые по предположению независимы от наших поисков с их удачами и неудачами. Законы системы координат определяют общие условия, которые дают возможность ситуациям войти в опыт. Правила говорят нам, может ли данная ситуация быть окказией.