Различение значения

Мы будем употреблять слово "факт" для обозначения содержания знания, как актуального, так и потенциального. Факт для нас, следовательно – все, что мы знаем и все, что мы можем знать. Используя связь, которую мы установили между знанием и функцией, мы можем сделать это определение независимым от нашего частного опыта. Если знание есть упорядоченная функция, и факт есть содержание знания, то мы можем сказать, что факт есть опыт функциональной упорядоченности.

Факт в двух отношениях беднее по содержанию, нежели знание. Содержание сознания и понимания – не факт, и даже наш опыт функции есть факт лишь постольку, поскольку он сведен к порядку и становится знанием. Тем не менее, содержание всего знания есть мир факта, и то, что не есть факт, не может быть знаемо.[71]

Опыт учит нас, что простой факт никогда не знаем. Природа функции такова, что факт является сложным и составным. Факт составлен из фактов, и каждый опыт упорядоченности на любой шкале есть атомарный факт.

Возьмем пример события, состоящего в том, что человек вынимает по очереди два шара из мешка, содержащего пятьдесят шаров, помеченных и пронумерованных. Это событие включает три момента; его актуальное и потенциальное содержание может быть представлено в следующей диаграмме:

Мы можем предположить, что наше исследование происходит в момент 2, когда первый шар вынут. Момент 1 является прошлым, а момент 3 – будущим. Событие в целом может быть знаемо как один факт, но оно также может быть знаемо с точки зрения шести различных фактов – трех актуальных и трех потенциальных. С точки зрения факта, как мы его определили, все шесть имеют совершенно одинаковый статус, но с точки зрения опыта человека, который вынимает шары – если только он не ясновидящий – потенциальности всех трех моментов не воспринимаются, и он осведомлен только о том, что он видит и к чему прикасается. Это не означает, конечно, что он не знает того, чего он не видит. В обоих случаях знание не является прямым и непосредственным, а опосредовано его функциями. Факты никогда не даны прямо в чувственном опыте, потому что они возникают только после того, как закончен процесс упорядочения. Более того, мы можем знать не только факты настоящего, но также прошлые и будущие факты; мы можем знать потенциальные факты так же как актуальные.

Инструменты, посредством которых мы обретаем знание факта, многообразны. Они включают чувственный опыт, интроспекцию, память, рефлексию, умозаключения, воображение, галлюцинации и сновидения, но все факты, как бы они ни были знаемы, всегда одного и того же рода. Вчерашнее событие есть факт, поскольку мы извлекаем из памяти, что оно произошло; наше припоминание события – это другой факт, потому что мы можем изолировать его от первого. В любой данный момент есть факты, которые уже полностью актуализировались из прошлого, факты в процессе актуализации, и есть факты, обладающие потенциальностью актуализации в будущем. Завтрашний восход солнца – это факт, хотя он еще не актуализировался и может даже не актуализироваться, если за это время случится так, что земля будет разрушена. Миражи в пустыне – это факты, так же как и воздушные замки нашей фантазии. Даже самый дикий несвязный бред есть факт, ибо он может быть знаем. Равным образом и дважды-два-четыре есть факт, даже несмотря на то, что может не быть конкретного события, потенциального или актуального, к которому относилось бы это утверждение.

В области факта есть двойная множественность. Есть много знающих факт и есть много знаемых фактов. Ни один из знающих не знает все факты, в этом мы можем быть уверены. Вероятно также, хотя в этом мы не можем быть уверены, что ни один факт не знаем всеми знающими. Более того, что является фактом для одного знающего, может быть для другого либо другим фактом, либо вообще не быть для него фактом. Следовательно, в связи с фактом всегда возникает проблема коммуникации.

Для того, чтобы некоторый фрагмент опыта мог быть квалифицирован и обозначен как факт, должны быть выполнены три условия:

(а) Он должен быть испытываем.

(б) Он должен быть функциональным по своему характеру.

(в) Он должен быть знаем.

Последнее требование отличает факт от функции в целом и делает факт соотносимым с частным опытом. Было бы неправильно сказать, что "то-то и то-то может быть функцией, но это не функция для меня"; но совершенно правильно сказать "то-то и то-то может быть фактом, но это не факт для меня, поскольку это не вошло в мой опыт, и я не знаю этого".

Если, однако, я говорю: "То-то и то-то есть факт, но он не важен" – я делаю утверждение, более чем фактическое: я выражаю суждение ценности. "Важный" - это ценностное слово, и его значение соотносимо с состоянием сознания. Мы можем легко убедиться, что наши суждения о важности или не важности любого элемента опыта изменяется в соответствии с состоянием сознания. Оно имеет мало общего с содержанием самого опыта. Едва ли есть какое-либо функциональное проявление, которое не могло бы в один момент казаться важным, а в другой – неважным. Мы, следовательно, должны заключить, что ценности не могут быть знаемы. Это согласуется с приписыванием их элементу сознания в нашем опыте.[72]

Изучение ценностей должно быть разделено на две различные области. В одной мы ищем ответ на вопрос, каковы ценности, а в другой – на вопрос, что значит слово "должен". Это приблизительно соответствует предметам двух Кантовских "Критик" – "Критики способности суждения" и "Критики практического разума". На первый вопрос нужно отвечать в терминах бытия и сознания, а на второй – в терминах понимания и воли. Первый может быть назван эстетическим, а второй – этическим. Отрицать, что может быть эстетическое или этическое знание, не значит положить конец поиску ценностей, и это также не лишает практическую жизнь ее значения. В той мере, в какой наше внимание направлено только на функцию, мы не можем ожидать обнаружить что-либо за пределами фактов. Но несмотря на это, мы продолжаем делать суждения ценностей и чувствовать себя субъектами этических требований.

Позиция логического позитивизма оправдана в той мере, в какой он утверждает, что мы никогда не можем знать ни того, что ценно, ни того, что мы должны делать. Мы можем, однако, сознавать, что является ценным, и мы можем понимать, что нужно делать. Мы никогда не можем провести точного, недвусмысленного различения между фактом и ценностью, потому что ни чистый факт, ни чистая ценность не могут быть испытываемы по отдельности. Следовательно, философская дискуссия об отношениях между ними носит почти неизбежно искусственный характер и оставляет нас неудовлетворенными. Очень удобно иметь возможность изучать бытие без какого бы то ни было отнесения к функциональной деятельности, но было бы ошибочным предполагать, что функция и бытие могут существовать друг без друга. Когда мы сталкиваемся с проблемами ценности, мы не можем обойтись без знания; но для их разрешения мы вынуждены выходить за пределы знания. Если бы весь наш опыт мог быть описан в функциональных терминах – и следовательно, мог бы быть знаем – прогресс знания мог бы в конце концов автоматически предоставить нам средства ответа на любой и каждый вопрос. Именно потому, что вопросы, которые наиболее глубоко нас затрагивают, не могут получить ответа в терминах одного лишь знания, мы вынуждены привлекать новое измерение в наше исследование. Чтобы обнаружить это, мы должны вернуться к опыту.

"Важное" – это то, чего мы не можем знать, потому что по самой своей природе оно не знаемо. То, что реально существенно – это ценность, а не факт. Сократ, однако, принимает крайнюю позицию – что знание чего-либо лишает его ценности, и что вера в Бога значима лишь постольку, поскольку мы не способны "знать", что Он существует.

Ценности ассоциируются с интересом, а интерес зависит от потенциальности и способности приспосабливать актуальное и потенциальное друг к другу. Если событие является "неизбежным результатом", оно перестает быть интересным. Ситуация, в которой присутствует только одна потенциальность, была бы лишенной ценностей. Напротив, мы можем сказать, что чем больше богатство потенциальностей, содержащееся в каждом элементе опыта, тем более мы чувствуем, что он требует от нас суждения ценности. В первом приближении мы можем сказать, что, когда опыт рассматривается с точки зрения его актуального содержания, мы обнаруживаем факты, а когда он рассматривается с точки зрения своего потенциального содержания, мы обнаруживаем ценности.

Факты не предъявляют к нам требований, а ценности предъявляют требования, которым мы бессильны удовлетворить, поскольку характер ценностей таков, что реализация одной должна включать принесение в жертву другой. Ценности и факты могут рассматриваться как утверждающий и отрицающий элементы, которые, пока они не обрели согласования, производят лишь полярную силу фрустрации и неудовлетворения. Мы можем употребить слово "значение" для обозначения того, что согласует факт и ценность, помня, что такое употребление предполагает ассоциирование значений скорее с волей, чем с сознанием или функцией. Мы должны также признать, что такая интерпретация слова "значение" подразумевает, что ценности в отсутствие фактов не значат ничего. Мир чистых ценностей должен превратиться в сон, грезу неисполненных потенциальностей, так же как мир несоотнесенных фактов может быть лишь мертвым миром. Всегда и во всем есть нужда в согласовании не только факта и ценности, но и одного уровня ценностей с другим. В области факта есть несвязность; в области ценностей – конфликт лояльностей. Обнаружение значений на каждой шкале и на любом уровне – это задача понимания. Такое употребление слова "значение" соответствует принятому в разделе 2.4.2., где оно было определено как распознавание повторяющегося элемента опыта, потому что, как мы увидим далее, повторение – это характеристика согласующего элемента и распознавание зависит от соединенного действия ценности и факта.

Значение – это нечто отличное по природе как от факта, так и от ценности. Мы не знаем значений, и мы не можем испытывать их сознательно. Вот почему, как мы видели при рассмотрении языка, коммуникация значений сама есть триада, в которой знак, символ или жест служат для передачи акта воли. В эволюции языка исходным пунктом является коммуникация знания; но цель языка – достичь передачи значений. Во внутреннем опыте индивидуума происходит такая же трансформация, которая начинается с взаимного освобождения сознания и функции, но ведет к пониманию того, что значит опыт. Мы употребляем такие термины, как "естественный", "подлинный" и даже "реальный", чтобы показать, что мы распознаем значение в данном опыте, и такие слова как "неподлинный" или "иллюзорный", чтобы указать, что данное выражение не означает того, что оно претендует означать. Мы также употребляем такие слова, как "истинный", "ложный", "прекрасный" и "безобразный" в попытке передавать значения. Рефлексия, однако, показывает нам, что значение чего бы то ни было – мера способности быть тем, что оно есть. Чем более данная сущность может быть собой, тем большее значение она обретает.

Безобразный", "прекрасный", "истинный", "ложный" – это термины, которые передают значения, только когда они поставлены в постоянный контекст узнаваемых фактов. Тем не менее, это ценностные слова, и поэтому они соотносимы с бытием. Истинность значима не как критерий знаний и не как качество опыта, но как нечто, что согласует то и другое. Красота может быть "чистой" ценностью – это мы рассмотрим позже.[73]– но значение слова не может быть найдено иначе, кроме как в контексте факта.