Бытие как объединенность

Бытие – второй элемент опыта, который также пронизывает собой все, как и функция, но совершенно отличен от нее. Чтобы увидеть роль бытия, мы можем сравнить опыт с водой, которая всюду и везде состоит из водорода и кислорода. Также как водород не может дать воды, если не будет соединен с кислородом, так и бытие не может дать опыта, если оно не соединено с функцией. Как вода в определенных условиях может быть разделена на составляющие ее элементы [40], так и опыт может быть частично диссоциирован, так что появляется бытие, не полностью соединенное с функцией.

Одна из больших трудностей в изложении этой книги состоит в том, что наш обычный язык применим почти исключительно к различению функций, в то время как мы должны осуществлять коммуникацию также по поводу бытия и воли. Для непознаваемого элемента во всем опыте мы употребляем слово "бытие", но необходимо очень тщательно рассмотреть значение, которое это слово должно передавать. Бытие дано в нашем опыте не менее непосредственно, чем функция, но оно дано иным образом. Бытие касается статуса нашего опыта. Например, разница между сном и бодрствующим состоянием – это различие скорее в бытии, чем в функции. Бытие привносит конкретность, которая делает опыт неиллюзорным. Наиболее существенная характеристика бытия состоит в том, что оно относительно – чем больше бытия, тем более полон и конкретен опыт; чем меньше бытия, тем опыт менее полон и более подвержен иллюзии.

Бытие не актуализировано. Это не процесс, но сказать, что бытие – не процесс, не значит сказать, что оно не имеет связи со временем. Есть, например, флуктуация внутренней объединенности, определяемая различием между состояниями сна и бодрствования.

Бытие не становится; но это не значит, что становление независимо от бытия, поскольку каждое целое актуализируется в соответствии со степенью своей внутренней совместности. Целое с очень малой внутренней совместностью актуализируется как часть общего процесса, в котором оно присутствует. Например, воздух в этой комнате, состоящий из молекул, находящихся в беспорядочном движении, находится близко к наименьшему уровню внутренней объединенности. Он едва ли имеет какую-либо историю, кроме как в качестве среды для всего, что происходит в этом доме. Высоко на той же шкале находится художник, обладающий в момент интенсивного вдохновенного переживания нового видения реальности внутренней объединенностью, почти совершенно не зависящей от окружения. Такой момент – это "точка пересечения вневременного со временем", слияние бытия и функции. Также и для ученого может наступить высший момент объединения, в котором идеи, существовавшие ранее раздельно и и казавшиеся несогласуемыми, становятся соединенными в синтезе, на основе которого формулируется новая гипотеза. Каждый раз, рассматривая такие моменты, мы обнаруживаем в них увеличение внутреннего единства, падение барьеров, объединение разделенного.

Факты остаются незатронутыми, но обретается новая реальность.

1.3.5. ВОЛЯ /will/ КАК АКТИВНЫЙ ЭЛЕМЕНТ

"Как" и "почему" - это вопросы, на которые можно ответить только в терминах воли. Все остальные вопросы могут быть начаты с "что". Мы должны быть осторожны, помня, что слово "что" двойственно, поскольку вопрос "что это" совершенно отличен от вопроса " что оно делает". Правильнее было бы употреблять разные слова для вопросов о бытии и о функции, но здесь удобно объединить в один класс все вопросы типа "что", чтобы выделить остающиеся, о чем нельзя спросить в этой форме.

Витгенштейн говорит, что "мистично не то, как мир существует, а то, что он есть" и добавляет, что размышление о мире sub specie "как" есть размышление о нем как об ограниченном целом. Он признает, что на вопросы о бытии нельзя ответить в функциональном языке, но он не различает двух направлений, в которых функциональный подход не полон. Он признает, что законы не описывают функции, но описывают условия, при которых утверждения о функции могут или не могут быть истинными. Из этого должно следовать, что лишь одни законы отвечают на вопрос "как", в то время как все функциональные утверждения говорят лишь о том, "что" происходит.

С другой стороны, утверждает Витгенштейн, о воле как предмете этики мы не можем говорить. Здесь мы опять же должны разделить различия в бытии, от которых зависит этические – да и все другие – ценности, и возможность или невозможность определенных отношений между различными уровнями. Другими словами, мы должны различать уровни бытия и законы бытия, также как мы должны различить то, что происходит и законы, которые предписывают, что может происходить. В обоих случаях законы – манифестация воли. Мы должны продолжить рассмотрение значения вопроса "почему". Этот вопрос может быть поставлен в форме "от какого предельного закона зависят все частные законы? " Ответ на вопрос "почему" предполагает уровень бытия, на котором можно остановиться и удовлетвориться тем ответом, что на этом уровне вопрос не требует ответа. Но тем не менее остается потребность показать, как этот уровень может быть соотнесен с остальными уровнями, и здесь мы сталкиваемся с проблемой воли.

Очевидно, что вопросы "почему" и "как" различаются лишь тем, что первый – предельный, а последний – частный. Если бы мы могли знать достаточно о том, "как", мы увидели бы "почему". Способность /power/ увидеть "почему" и "как" в качестве вопроса есть то, что мы называем пониманием.

Эта способность никогда не обретается полностью, но каждый раз, когда мы оказываемся способными охватить наш опыт и настаивать на наших вопросах, мы можем надеяться приблизиться на шаг ближе к пониманию. Понимание – это воля жить полно в пределах нашего подлинного опыта.

Теперь становится понятным, почему Гурджиев говорил о воле как о "вездесущем активном элементе", который в каждой данной ситуации расчленяется на три компоненты. В своем универсальном аспекте воля остается отделенной от частных событий, которые нам нужно объяснить. Непостижимый характер воли как наличествующего во всем стремлении к самореализации должен быть принят во всякой философии. Это обще реализму и идеализму, спиритуализму и материализму. Мир вертится, и должно быть что-то, что приводит его во вращение. Делать вид, что мы знаем, что заставляет мир вертеться – нелепица, потому что мы никогда не можем стоять в стороне от процесса.

Совсем другое дело, когда мы задаем вопрос: "Как этот частный фрагмент мира вертится?", ибо здесь мы можем ответить в терминах законов. Вездесущий активный элемент показывает себя в своих трех аспектах – в виде законов функции, законов бытия и законов воли. Рассматриваемые с одной точки зрения, законы выглядят как ограничение, налагаемое на произвольность функции; с противоположной, однако, они указывают, что каждое маленькое "почему" может раствориться в большом "почему". Поэтому мы обнаруживаем, что законы не пассивны, (или негативны), а активны (или утверждающи).

Человек есть то, что он есть, и делает то, что он делает.

Кажется, что это индивидуализирует его, пока мы не увидим, что то же самое справедливо относительно всего, что существует, даже относительно вырожденной энергии тепла. Важнейший вопрос относительно человека – возможно ли для него быть индивидуумом, то есть может ли он стать независимым источником инициативы. По определению этот вопрос относится к воле, поскольку ответ предуказывает возможность или невозможность определенной ситуации – то есть закон, которым она управляется, а также как это и происходит, и наконец, почему это так. Воля, следовательно, оказывается не только универсальным активным элементом, но также и частным активным элементом в любом распознаваемом целом.

Ни бытие, ни функция не уникальны, воля же всегда уникальна. Это – утверждение, Я ЕСМЬ. Это, однако, должно пониматься в значении не ином, нежели "для меня возможно быть так и невозможно быть иначе". Значимый характер воли в том, что она имеет собственные законы, и, следовательно, это не есть слепое стремление, как предполагал Шопенгауер и его последователи.

Игнорируя законы воли, мы упускаем из вида ее космическую значимость и невозможность рассматривать что бы то ни было безотносительно к воле.