Близкие контакты неизвестной степени

«Я странен; а не странен кто ж»?

Александр Грибоедов "Горе от ума"

Все, что мне нравится в этой жизни: секс, наркотики, алкоголь – так или иначе порочно. Должно быть, я – порочный человек. Такое вот замечание по жизни.

НО!!!!! Если вам не нравятся мои привычки, значит, вам не нравлюсь я. Так какого черта вы все еще здесь?

Ага, вот именно. Все подваливают и подваливают. Словно тут медом намазано. И еще жутко болит голова (боже, как это знакомо). И недосып этот вечный. Чертов недосып. Едут и едут. В нашу искривленную реальность – это мазохизм какой-то. Но поподробнее.

Мое знакомство с иностранцами началось давно, еще в детстве. Странное такое знакомство. Уж не знаю, кому оно и на пользу-то пошло – мне или им.

Помнится, в начале девяностых мы стояли в очереди на границе с Эстонией, тогда прибалты только обретали, казалось, утраченную навеки независимость, ну и закрывались, конечно, от кровожадного соседа. Вот и образовывались километровые очереди между Нарвой и Ивангородом, хотя формально режим был еще безвизовым.

И вот, значит, стоим в очереди с моим младшим братцем, мама документы оформляет или чего там еще, уж не помню. Подходит к нам негр здоровенный, улыбается во все тридцать два ослепительных зуба, что-то говорит по своему – ясное дело мы с братцем ни хрена не понимаем – а потом протягивает нам по жвачке, в яркой обертке.

- Бабл гам, - говорит.

Ну, мы вязли, конечно, - чего от халявы-то отказываться. А негр дальше пошел. Других детей, наверное, радовать.

Вот с тех пор периодически сталкиваюсь с представителями иноземных держав, и каждое столкновение анекдотичней другого.

Забурились как-то с Доктором в клуб. Играли «Последние Танки в Париже», нормальные такие ребята, забойные и со смыслом главное. Не обошлось без алкогольных излишеств, но, как говорится, лишь излишества помогают нам познать истинную суть вещей. Я разок запрыгнул на сцену, отнял у Никонова – вокалиста Танков – микрофон и проорал в него что-то, что уж не помню сам. После небольших разногласий с охраной клуба я решил засесть в баре и тихо обижаться на всех и вся, заодно заправляясь пивом. Подошел Доктор.

- Чего сидишь?

- Да ну их к черту. Надоело.

- Ну ясно. А я, наверное, пойду – еще послушаю.

- Пойдем лучше с бабами познакомимся.

Доктор почесался.

- Да чего-то не хочется.

- Ну как знаешь. А я вот пиво допью и пойду.

Доктор исчез в направлении сцены, а я приложился к кружке. Не знаю, каждый раз, когда я приходил на какой-нибудь концерт, где-то в середине выступления во мне что-то обрывалось, переворачивалось – и концерт становился противен. Обычно тогда я пропадал в районе бара. И так случалось всегда.

Я отставил опустошенную кружку. Пора на охоту. Протиснулся сквозь толпу, активно работая локтями. Ну вас всех в задницу.

Заприметил одиноко танцующую красавицу. Не то чтобы у нее получалось очень уж в такт, но по сравнению с остальными – неплохо. Да и внешность что надо. Подошел.

- Привет, - я постарался перекричать надрывающиеся динамики колонок, - можно с тобой познакомиться?

Она посмотрела на меня. Черт, а я не ошибся – девчонка что надо! Потом она качнулась, повинуясь ритму, задаваемому со сцены, и прижалась ко мне. Я ощутил ее вкусное тело. Ее лицо приблизилось к моему, и влажные губы впились в мои, языки при этом сплелись в морской узел и завязали древний языческий танец, стараясь выжать друг из друга все соки. Неожиданный оборот событий.

Через минуту (для меня это была почти вечность) она прекратила терзать мои губы. Снова посмотрела на меня. И улыбнулась.

- Меня Галей зовут. – Ее руки опустились мне на плечи.

- А меня Гай Юлий Цезарь.

- Интересное имя, - и она снова присосалась к моим губам. Я почувствовал невольные вибрации в паху.

Жизнь непредсказуема. Галя оторвалась от меня, взяла за руку и потащила к сцене. Я подался за ней, ведомый призраками воспаленных алкоголем чувств.

Мы прыгали под музыку и целовались. Потом пошли в бар и выпили пива. Самое забавное – мы почти не говорили. Она просто присасывалась ко мне и, наверное, пыталась высосать душу, но на ее месте Галю ждали только алкогольные пары. Я прикончил две кружки.

Внезапно, ничего не говоря, она сорвалась с места и двинулась в направлении гардероба. Я за ней. Стремительная девушка. Кое-как догнал, распихав толпу.

- Ты куда? – спросил я ее.

- Ну, мне пора. Я в Сестрорецке живу, надо еще на электричку успеть.

Жизнь непредсказуема. Откуда-то из темноты вынырнула ее подружка и обняла Галю за плечи: «Идем?» Галя кивнула. Мы подошли к гардеробной стойке.

- Номер телефона-то хоть оставишь? – спросил я.

Галя поковырялась в сумочке, достала ручку и блокнот. Начиркала в нем цифры, вырвала лист и протянула мне.

- Вот держи.

- Я как-нибудь позвоню.

- Звони. – Она приняла из рук гардеробщика пальто, накинула его на плечи. О чем-то задумалась. Потом чмокнула меня в щеку, взяла подругу за руку, и они пошли прочь.

Забегая вперед, скажу, что Гале я не позвонил. Женщина у меня уже была. Проводив их взглядом, двинулся назад в бар. Взял пива. Появился Доктор.

- С кем это ты в зале зажигал? – спросил он.

- Это девушка по имени Галя. Она из Сестрорецка. Это все, что я о ней знаю. Правда, у меня еще есть ее номер телефона.

- Понятно, - протянул Доктор, взял мою кружку с пивом и отпил из нее.

Через полчаса концерт закончился. Мы с Доктором допили пиво, забрали куртки из гардероба и отвалили. На улице толпился народ. Я достал сигарету.

- Тебя нельзя оставить одного ни на секунду, - сказал Доктор, тоже прикуривая, - то ты с охраной устраиваешь конфликт, то знакомишься с классной телкой, с которой уже через минуту лижешься, словно вы знакомы целую вечность.

- Я тебя звал. Ты не пошел.

Из клуба выходили музыканты. Какие-то парни горланили песню «Гексаген», которую играли сегодня вечером. На ступеньках, ведущих в цоколь, где находился клуб, сидела девушка и блевала.

Я двинулся прочь. Доктор следом. Внезапно дорогу нам преградили два парня в натовских армейских куртках. Я насторожился: пахло дракой.

- Экскьюзми, - обратился один из них к нам, развеивая мои опасения, - кэн ю спик ту ас, верис сабвэй стэйшн?

Иностранцы. Что их сюда занесло? Шли бы лучше в музей – они это любят. А теперь… заблудились, метро ищут.

- Туда, - махнул я рукой в неопределенном направлении и пошел мимо.

- Вот? – иностранец, кажется, не удовлетворился моим ответом.

- Гоу виз ми, - коротко сказал я.

- Ван минет, - иностранцы засуетились. Я остановился. Чего они?

Один из них побежал назад к клубу. Склонился над блюющей девушкой, что-то ей сказал. Потом приподнял ее за подмышки и поставил на ноги. Снова что-то сказал. Она покачнулась и пошла за ним. Ее шатало из стороны в стороны.

Иностранец и его девушка поравнялись с нами.

- Ви а фром эмерика, - сказал он мне с виноватым видом и ткнул в своего товарища и девушку. Выходит, блюющей девушкой была американка. Что ж как следует накидаться любят все, вне зависимости от национальности и религиозной принадлежности.

- Ви а эмерикан панкс, - снова заговорил американец, - ви а трэвэл… стьюдентс эксчендж… Он уставился на меня.

Понятно. Американские панки. Студенты, приехавшие по обмену. Ну ладно, пойдемте.

По дороге разговорились. Парни оказались, вроде, ничего. Одного звали Майк, другого – Вилли. Они слушали панк-рок, участвовали в гражданском движении, защищали животных от жестокого обращения. Американка молчала. Как ее зовут, мы так и не узнали.

Вышли на Невский и двинулись в сторону площади Александра Невского. Ночь рассыпалась над нами желтушечными глазами окон и фонарей. Внезапно американка вышла из анабиоза.

- Фак, - сказала она. Все обернулись.

- Фак ю, - уже во всю глотку закричала она. Я вопросительно посмотрел на американцев. Они растерянно молчали. Американка продолжала кричать, размахивая руками. Потом вдруг сорвалась с места и побежала по проспекту, истерично вопя:

- Фак ю… фак ю!!!

Панки застыли в оцепенении. Американка тем временем выскочила на дорогу и неслась по встречной полосе в направлении приближающихся машин, ее «фак ю» металось в ночи квинтэссенцией безумия. Участия в международном скандале только не хватало моему и без того потрепанному рассудку. Я кинулся за ней.

Кое-как догнал, схватил за руку и вытащил из-под визжащего тормозами и ревущего клаксоном грузовика. Меня обдало вихрем воздуха, грузовик пронесся мимо.

- Идиоты, блядь, - раздалось нам в спину. Что ж вполне справедливое замечание.

К нам подбежали американцы и Доктор.

- Ар ю окей? – спросили американцы почти в голос.

- Окей… окей, блядь, - сплюнул я.

Дальше я тащил американку за руку. Она вырывалась и продолжала истошно орать:

- Фак ю… фак ю… шит…

Мне все это порядком надоело. Я схватил ее за талию, оторвал от земли и так потащил к метро. Оставалось метров сто.

Американка некоторое время по инерции все еще шипела свое «фак ю», но вдруг смолкла и принялась похотливо стонать, да так, что ей позавидовала бы любая порноактриса. Ее «фак ю» теперь сменилось тихим «фак ми». Какой напряженный выдался вечер!

Я поставил ее обратно на землю.

- Ты чего?

Американка повернулась ко мне, глаза ее были полуприкрыты, она шептала:

- Фак ми… фак ми…

Такое ощущение, что кроме слова «фак» она ничего не знала.

- Тащи ты ее, - попросил я Доктора, - а то она какая-то ненормальная.

Остаток пути американку тащил Доктор, при этом она исступленно стонала, чем привлекала внимание прохожих, в особенности мужского пола. Но кое-как мы ее дотащили.

В метро американку отказались пускать. Усатый прапорщик преградил нам дорогу, только завидев нашу шумную делегацию.

- Ее не пущу, - сказал он, указывая на американку.

- Ай эм сорри, - начал я, привыкнув уже изъясняться по-английски, но тут же поправился – прапор наверняка иностранного языка не знал – простите, это наши друзья из Америки. Они немного перебрали – решили водочки попробовать, да силы не рассчитали. Пустите ее. Под мою ответственность…

И с чего это я вдруг такой добрый стал?

- Под твою ответственность? – прапор окинул меня оценивающим взглядом. Под фуражкой начались серьезные мыслительные процессы, которые, впрочем, быстро окончились, не найдя там благоприятной для себя почвы. – Ну, если только под твою ответственность… Смотри мне…

- Да, спасибо, - и я по-быстрому потащил американцев к турникету.

Уже на эскалаторе выяснилось, что парни свою соотечественницу не знают. Потому и растерялись из-за ее странного поведения. А познакомились они на «Последних танках» в клубе. Такие дела.

Я спросил, что они с ней собираются делать. Они удивленно воззрились на меня:

- Ви донт ноу, - залепетали они, - итс нот ауа проблем.

Не их это проблема. Моя что ли? Я посмотрел на Доктора:

- Возьмешь американку к себе? – мне ее тащить было некуда, дома меня уже ждала одна женщина, которая вряд ли восприняла бы наше совместное появление адекватно. Скорей всего досталось бы и ей и мне. С женщинами вообще всегда сложно: то, что на первый взгляд выглядит в них как изюминка, при ближайшем рассмотрении может оказаться выщербленным камнем.

- Да мне некуда. И вообще пусть американцы ее забирают – она ненормальная, конечно, но они хоть язык знают… разберутся.

- Согласен, - я повернулся к американцам, - ю маст тэйк хёр виз ю.

- Ноу, ноу, - запротестовали американцы.

Никаких нет! Я показал им кулак. Тоже мне защитники животных херовы.

- Ю маст, - я рассек кулаком воздух, американцы испуганно отпрянули, - итс нот… нот… не по-божески, короче… пидоры. – Я обрек свое возмущение в подходящую смысловую форму.

Посмотрел на американцев. Они опустили глаза. Эскалатор подходил к концу. Я подтолкнул американку к ним, она с легкостью подалась и оказалась в объятьях Майка.

- Фак ми, - простонала американка, закатив глаза.

Мы вышли на перрон. Американцам надо было в одну сторону ветки, нам в другую.

- Следите за ней… а не то… - я вновь показал американцам кулак. Они поспешили прочь. Майк придерживал американку за локоть, она шептала ему в ухо:

- Фак ми… фак ми…

Я проводил их взглядом и сказал Доктору:

- Пойдем.

К перрону со свистом подошла электричка. Толпа отделила нас от американцев.

- Вот тебе и Америка, - повернулся я к Доктору, - русские бы бабу не бросили.

- Бабу бы – точно, - улыбнулся Доктор, - да еще и пьяную.

- И похотливую, - мы засмеялись.

Электричка распахнула перед нами свои двери.

ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО МЫ МОЖЕМ ПРОТИВОПОСТАВИТЬ ОКРУЖАЮЩЕМУ НАС БЕЗУМИЮ, - БЕЗУМИЕ СОБСТВЕННОЕ!!!

Через неделю мне довелось пить с немцем. Что он забыл в нашей занесенной снегами и продуваемой всеми ветрами стране, я так и не понял. Немец был добродушным парнем. И воспитанным. Чего не скажешь о нас, русских. Я его сходу раскрутил на выпивку, в лоб спросив, любит ли он пиво. «Я-я!» - был его ответ. Неправильный, надо полагать.

С немецкой стороны был выставлен ящик пива. С нашей, впрочем, такой же. Мы начали. Заканчивал я в одиночку, так как немец в это время вел содержательную беседу с унитазом. Судя по звукам, доносившимся из туалета, - весьма содержательную.

Когда он выполз, он сказал только одно:

- Я так больше не могу.

Не можешь – и не надо. Я был преисполнен национальной гордости. К тому же у меня еще осталось пиво.

После этого немец избегал меня. А через неделю и вовсе уехал. Полагаю, в Баварию к теплым сарделькам и скромным бюргерским пивным возлияниям. Я остался один на один с русской безжалостной реальностью. Но у меня было пиво.

САМАЯ ГЛАВНАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ИЛЛЮЗИЯ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО МЫ ВЕРИМ, БУДТО ОДНАЖДЫ ПРОСНЕМСЯ, И ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО. МЫ ПРОСЫПАЕМСЯ, А ВОКРУГ ВСЕ ТО ЖЕ ДЕРЬМО.

Как я уже вскользь сказал, принцип «движение есть жизнь» в моем случае сводится к простой максиме «дурная голова ногам покоя не дает». Так бывает всегда. Ну, или почти всегда.

Ранним утром мы с Доктором и Ботаником выползли на улицу. Из-за домов поднималось солнце. Блестящая кругляшка, похожая на монету. Монету, которой в наших карманах как раз не водилось. А должно бы было быть наоборот. Так мы полагали.

Поэтому мы и двинулись на поиски попранной справедливости. Все, что имелось в нашем распоряжении, - дикое похмелье и такое же дикое желание уйти от него. Денег не было ни у кого.

Мы навернули круг по району, но наши поиски не увенчались успехом. Утро на то и утро, чтобы спать. По крайней мере, у нормальных людей. Передвигать тело в пространстве становилось все сложней. Я чувствовал свинец в ногах, свинец же был в голове. К тому же ощутимо болело в паху: во время ночного секса с очередной подругой я, кажется, порвал уздечку. Этого только не хватало в довершение всех моих бед.

Позади здания местного Дома Культуры на ступеньках сидел китаец и читал книгу. Неподалеку находилась общага, куда селили студентов из Поднебесной и откуда, видимо, и происходил одинокий азиат. Что его подвигло выползти на улицу в такой ранний час оставалось загадкой. Уж не похмелье точно.

Я видел лица Доктора и Ботаника: в них читалось – дохлый вариант. Но на безрыбье, как говорится… Отбросив сомнения в конечном успехе, я двинулся к китайцу. Доктор с Ботаником предусмотрительно остались стоять в стороне. Тоже мне… войны с узкоглазыми боятся что ли?

- Привет, - крикнул я, когда до китайца оставалось лишь пару шагов. Он оторвался от книги и поднял глаза на меня. В них читалось явное непонимание происходящего.

- Хэллоу, - повторил я попытку завязать диалог, перейдя на английский.

- Хэллоу, - робко ответил китаец, осторожно поглядывая на стоящих поодаль Доктора и Ботаника. Испугался по ходу.

Стараясь разрядить обстановку, я сразу перешел к действию:

- Май нэйм из Лёха, ай эм рашен мэн, - выдавил я из себя. Вот из ё нэйм?

Китаец растерянно моргал.

- Вот из ё нэйм? – повторил я, немного повысив голос.

Китаец вздрогнул, словно очнулся от глубокого сна, и тихо пробормотал на ломаном русском:

- Я Витя.

Витя, значит. Видимо, всех китайцев перед поездкой во владения северного соседа учат отвечать подобным образом. Уж на Витю, по крайней мере, он точно не был похож. Ну да ладно, Витя – так Витя…

- Витя, ай лайк ту дринк, - продолжал я, пытаясь взять потомка Лао Цзы нахрапом, - бат ай хэв ноу мани. – Я перевел дух, вспомнил еще пару английских слов, - кэн ю гив ми сам мани? Тридцатник фор экзампл…

Китаец обалдело смотрел на меня. Наверное, действительно испугался.

- Тридцатник, - повторил я, - фёти раблс. Тридцать рублей, короче.

Китаец продолжал таращиться. Я боялся, что сейчас он заорет на всю улицу, и тогда нам придется делать ноги. Я присел рядом с ним на корточки.

- Витя, ай эм Лёха. Рашен мэн. Ай лайк ту дринк, - я сделал характерный жест возле горла, полагая, что он имеет международный статус, - ай нид сам мани… андестэнд?

Китаец кивнул.

- Кэн ю гив ми тридцатник?

Китаец выдавил из себя:

- Донт андестэнд.

Не понимает. Видимо, в Китае деньги не стреляют. Ладно, я решил зайти с другого фланга.

- Ай вонт э дринк, андестэнд?

Китаец коротко кивнул.

- Бат ай хэв ноу мани, андестэнд?

Снова кивок. «Ноу мани» - нет денег – понимают все.

- Кэн ю гив ми тридцатник?

- Донт андестэнд…

Я вздохнул. Пациент оказался тяжелым.

- Фёти раблс, андестэнд?

- Йес…

- Тридцатник ит ис фёти раблс, андестэнд?

Китаец кивнул с буддистской невозмутимостью.

- Кэн ю гив ми тридцатник?

- Донт андестэнд…

Вот ведь… Наверное, я ошибся в выборе собеседника. Но сдаваться не хотелось.

- Вот ю ду ин раша? – решил я сменить тему.

Китаец внезапно улыбнулся. Чего-чего, а улыбки я от него совсем не ожидал. Тем более, после такого простого вопроса.

- Ай эм э стьюдент, - китаец продолжал улыбаться, - ай тич рашен литредже…

Китаец, оказывается, изучал русскую литературу.

- Ай тич литредже ту, - улыбнулся и я, подразумевая литраж того спиртного, что я пропустил сквозь себя за свою жизнь.

- О! – сказал китаец.

Вот тебе и «О!» Субъект никак не поддавался обработке. А мне, между тем, становилось все хуже.

- Ду ю ноу Толстой, Достоевский? – спросил я.

- Достоевский? – повторил китаец окончание моего вопроса.

- Йес. Карамазовы бразерс… бесы… демонс, короче.

- Демонс?

- Йес. Вери гуд бук.

- Ай донт ноу зис бук, - сказал китаец.

- Итс вери гуд бук! Ай эдвайс зис бук ту ю, энд… кэн ю гив ми тридцатник?

- Донт андестэнд…

- Фёти раблс, - я начинал уставать, в глазах поплыло, - тридцатник, - обреченно закончил я.

- Донт андестэнд…

Китаец оказался неприступной крепостью. Теперь я понимаю, почему их стена зовется Великой…

- Достоевский ис зе грэйт рашен райтер, - я начинал терять самообладание, а вместе с ним и сознание. Подошли Доктор с Ботаником.

- Бросай ты его, - сказал Доктор, - вы с ним уже полчаса треплетесь… он ни хрена не понимает.

Вообще-то Доктор был абсолютно прав. Но я все же предпринял последнюю попытку:

- Витя, ай вонт э дринк… ай эм Лёха… рашен мэн… ай лайк рашен литредже ту… бат ай хэв ноу мани… гив ми плиз тридцатник…

- Донт андестэнд, - прозвучало как приговор.

- Пошли, - сказал Доктор, приподнимая меня за руку.

- Хрен с ним… - сдался я. – Не знает он, что такое тридцатник.

- Откуда ж ему знать, - вмешался в разговор Ботаник. – Они ж там у себя один только рис и жрут.

- Да уж…

Я повернулся к китайцу. Он непонимающе смотрел на нас.

- Гуд бай, Витя, - сказал я и протянул ему руку. Китаец сжал ее своей маленькой потной ладошкой. – Достоевский ис зе грэйт рашен райтер…

- Йес, йес, - Витя разулыбался. Чтоб ему…

Мы пошатываясь пошли прочь. Надежда умерла. Похорон не будет. Мы просто столкнем ее в сточную канаву и забросаем ветками, пустыми бутылками и прочим мусором…

- Стоп! Стоп! – внезапно раздалось нам в спину. Мы невольно обернулись.

За нами семенил китаец, улыбаясь во весь рот. В руках его были зажаты несколько десятирублевых бумажек.

- Тридцатник! – радостно визжал китаец. – Ай андестэнд!

Тридцатник, мать его. Он что мне голову морочил все это время? Я махнул тяжелой рукой: не надо. Я устал. Алкоголь вряд ли излечит мою боль, рвущуюся изнутри, из поцарапанной кровоточащей души. Тридцатник… бог ты с ним с тридцатником…

Я снова махнул рукой:

- Ай донт нид. Достоевский ис зе грэйт рашен райтер…

Внезапно я ощутил прилив сил и вздернул только что опущенную руку над головой, сжимая ладонь в кулак. Китаец резко остановился, испуганно пялясь на меня. Дурачок.

- Достоевский ис зе грэйт рашен райтер! – выкрикнул я на всю улицу. – Достоевский!

И пошел прочь. Китаец так и остался стоять с расширившимися от страха глазами. Доктор с Ботаником последовали за мной. Я пнул камень, валявшийся на дороге.

- Ты чего денег не взял? – спросил меня Доктор, когда китаец скрылся из виду.

- Да ну его… - я сглотнул, в горле стоял комок, - пусть знает… пусть знает, что мы, русские, за тридцатник не продаемся… - мы прошли еще пару шагов. – А Достоевский – великий русский писатель.

- Да уж, - вздохнул Доктор, - с этим трудно поспорить…

Было плохо. Но ощущение национальной гордости не покидало меня.

***

Осторожность и взвешенность не помешают никому. Но они же навсегда забирают интересность. Именно поэтому мы предпочитаем мчать на полной скорости навстречу кирпичной стене – не сбавляя ход. Просто так никогда не заскучаешь, не правда ли?