Правовой плюрализм. Разные проявления

Выше рассматривались источники плюрализма. Однако плюрализм не есть что-то единое, существует ряд весьма различных явлений плюрализма. Их мы и попытаемся классифицировать при помощи нескольких перекрещиваю­щихся друг с другом классификаций.

Коллективные и индивидуальные явления

Прежде всего под плюрализмом понимают его форму, то есть использование какой-то особой группой права, от­личного от установленного государством. При этом безраз­лично, идет ли речь об организованной (например, муни­ципалитет) или неорганизованной и соответственно непо­стоянной группе (как, например, очередь, которая спонтанно руководствуется принципом «первый во време­ни приобретает лучшее право» — «prior tomporc, potior

jure»).

Плюрализм может также корениться в индивидуаль­ном сознании: человек чувствует свою одновременную принадлежность к двум правопорядкам. Так будет, напри­мер, с тем, кто в сфере брачных отношений признает как католик требования канонического права, а как гражда­нин — права гражданского.

Конкурирующие и возвратные явления

Теоретики плюрализма выдвигают на первый план кон­курирующие явления. Действующему праву государствен­ного происхождения они противопоставляют другие одно­временно существующие нормы. Однако существенны и ситуации, когда отмененная норма фактически не переста­ет действовать, сохраняясь в коллективных установках или индивидуальном сознании. Другими словами, не будем смешивать формально-догматическую отмену нормы с ее социологической отменой. Отмененный формально закон фактически может действовать еще достаточно долго.

С такого рода возвратным плюрализмом можно встре­титься и в наше время. В Беарне, например, и в некото­рых других местах принцип равенства наследников, вве­денный Кодексом Наполеона, еще долго встречал сопро­тивление старых обычаев. Иной пример: иммигранты во втором или третьем поколениях продолжают соблюдать (в сфере семейных отношений) нормы права своих предков, которые де-юре к ним применены быть не могут.

Четкие и неотчетливые явления

Плюрализм может быть четким и категоричным, и про­исходит это тогда, когда правопорядок, существующий рядом с государственным, имеет, как и этот последний,

строгие контуры и характеризуется такими чертами, кото­рые не оставляют сомнения, что перед нами право. После того как революция 1789 года отменила феодальные плате­жи и другие феодальные повинности, еще немалое время, особенно па востоке страны, их выплаты продолжались. Обе правовые системы, сменившие одна другую, — фео­дальная и революционная — не оставляли сомнения в том, что это право и этот возвратный плюрализм выступал как четкий, категорический плюрализм³⁷. Но вот другой пример. Во время немецкой оккупации в начале 40-х годов XX века государственное законодательство фиксировало цены. Однако те, кто, игнорируя это законодательство, продавал и покупал на черном рынке, сознательно устанав­ливали правопорядок экономической свободы и считали этот правопорядок первичным и более высоким, чем суще­ствовавшая регламентация. Но полагая так, они вряд ли могли ссылаться па какие-то точные нормы. Это был неот­четливый плюрализм. Вот другой пример, который часто приводят в немецкой литературе. В начале нашего века было множество случаев, когда хозяева увольняли рабо­чих за неявку на работу Первого мая. Однако суды низ­ших инстанций нередко считали такую неявку оправдан­ной (и увольнение соответственно незаконным) на том основании, что коллективное убеждение в том, что Первое мая является праздником, превратилось в профессиональ­ный обычай. Поступать так значило признать неотчетли­вый плюрализм и сделать отсюда выводы применительно к праву, установленному государством. Но рейхсгерихт в 1926 году осудил эту судебную практику. Судебная ин­станция, наделенная диспетчерскими функциями, вряд ли может стать на плюралистические позиции.

5. ВОЗРАЖЕНИЯ ПРОТИВ ПЛЮРАЛИЗМА Бесспорно, что концепцию плюрализма стимулировала ее критическая направленность против чрезмерно унитар­ной концепции права. Но опросим себя, не является ли спорной, из-за двусмысленности некоторых положений, и данная концепция? Можно сформулировать такую дилем­му. Если явления, которые изображаются как образующие особую правовую систему, учитываются глобальной нацио­нальной правовой системой, то есть связаны с ней и ка­ким-то образом интегрированы в нее, то тем самым на уровне этой глобальной, объединяющей всё системы вос-

станавливается единство права. Если же явления, претен­дующие на то, чтобы быть особым правом, не интегриро­ваны в эту глобальную систему, то они остаются в нераз­витом, «диком» состоянии, не могут быть квалифицирова­ны как подлинное право и есть не более чем «подправо». Собственно правовое и инфраправовое не могут быть со­единены воедино, поскольку у них различная природа.

В отношении некоторых явлений, на которые ссылает­ся юридический плюрализм, интеграция в глобальную пра­вовую систему очевидна. Так, например, нормы, устанав­ливаемые положениями о предприятии (или цехе пред­приятия), связаны с правовой системой при помощи статьи 1134 Гражданского кодекса, гласящей, что законно заклю­ченные соглашения занимают место закона для тех, кто их заключил. В Швейцарии собственник или владелец дома может устанавливать правила внутреннего распорядка потому, что швейцарский Гражданский кодекс знает инсти­тут домашней власти. Во Франции канонический закон может конкурировать со светским правом (в той мере, в какой он не противоречит последнему) лишь потому, что в национальном праве имеется норма о невмешательстве, вытекающая из принципа отделения церкви от государст­ва (статья 1 Закона от 9 декабря 1905 года³⁸).

Однако можно привести и примеры иного рода, когда обнаружить признаки интеграции невозможно. Так, право, действовавшее до 1945 года, предусматривало, что полу­ченный продукт делится пополам между собственником и арендатором. Статут 1945 года ввел императивное прави­ло, по которому арендодатель получал лишь треть продук­ции. И тем пе менее во многих местностях раздел произ­водился по-прежнему. Во Франции имеется много мусуль­ман-эмигрантов, и в их среде практикуются такие формы развода, которые противоречат нашим представлениям, вытекающим из международного публичного порядка. Оче­видно, что наша национальная правовая система не вклю­чает в себя подобные нормативные факты. Если она не осуждает их, то именно потому, что она их игнорирует. Как же квалифицировать эту ситуацию? В подобных слу­чаях нормы, которыми руководствуются участвующие лица, не являются юридическими, даже если они представ­ляются этим лицам таковыми. Они не являются юридиче­скими с позиции формально-догматической юриспруден­ции и тем более не являются таковыми с позиции социо­логии права. Ибо какой бы социологический критерий

определения правового мы пи взяли, будь то организован­ное принуждение или возможность решения дела третьим лицом, такого рода критерий тут отсутствует. Самое боль­шое, что можно здесь увидеть, — это расплывчатые, зача­точные формы: психологическое давление окружающих, семейные консультации. Здесь нет ситуации «право про­тив права»; речь идет о соотношении «подправо» против права. И хотя инфраюридические явления похожи та юри­дические, они отличны от них по существу. Не подошли ли мы здесь к плюралистической иллюзии? Плюрализму казалось, что он отражает борьбу двух правовых систем. Но то, что он получил в результате и показал нам, — это столкновение правовой системы с тенью другой.

6. ГДЕ МОЖНО ВСТРЕТИТЬ ПОДЛИННЫЙ ЮРИДИЧЕСКИЙ ПЛЮРАЛИЗМ?

Мы сможем обнаружить подлинный плюрализм лишь в более глубоких слоях действительности и при условии, что будем противопоставлять друг другу не сами нормы, а раз­личные виды их применения.

Эта установка отсылает исследователя от нормы права к решению. Если судья творит право, то разнообразие судей в рамках правовой системы способно породить явле­ния юридического плюрализма. Юрист-догматик может возразить, что нет такой страны, где механизм рассмотре­ния конфликтов не был бы организован так, чтобы избе­жать риска плюрализма и обеспечить единство судебной практики. Однако обращение в суд используется не всег­да, органы, разбирающие конфликты, действуют не едино­образно, короче говоря, особые формы рассмотрения спо­ров, если они даже аномальны, представляют собой реаль­ность, с которой социолог должен считаться. К этому следует добавить судебный плюрализм. Это результат того, что на юридико-техническом языке называют «суверенным правом судейской оценки существа дела». В зависимости от того, как используется это право, можно практически создавать весьма различные права. За сходные оскорбле­ния присуждаются разные компенсации. Семейный инте­рес, который может служить основанием для изменения режима семейного имущества, понимается в Париже уже, чем в Бордо. Возможность (впрочем, небольшая) получить отказ в иске о расторжении брака более чем удваивается, если из Иль-де-Франса перебраться в Пуату. Разумеется,

когда эти судейские разночтения — будь они результатом толкования или оценки — порождены лишь настроением или вообще индивидуальными качествами судьи, то, пожа­луй, нот оснований делать их предметом социологического анализа. (Хотя социология права должна изучать, по на­шему мнению, и произвол.) Однако достаточно часто осо­бенности судебных решений бывают обусловлены объек­тивными условиями данной социальной среды — историче­скими или географическими, экономическими или культур­ными, причем такими, которые данная судебная инстанция не может не принять во внимание и судить о которых она компетента. Если даже судьи происходят не из этой соци­альной среды, тем не менее есть все основания предпола­гать, что они испытывают воздействие окружения и гос­подствующего общественного мнения. В этих обстоятель­ствах местный и региональный партикуляризм при реали­зации национальных законов становится достаточно ста­бильным и данная ситуация может быть охарактеризована как возникновение правовой подсистемы.

Применение законов зависит не только от самих судей, но и от тех, кто обращается в суд, и их советников. Если большинство участников договоров в определенной местно­сти прибегают к договорной форме, неупотребляемой в других местах, то она приобретает очертания особой раз­новидности права. Так, в прошлом веке приверженность населения южных районов к особому режиму семейного имущества как бы разрезала в юридико-плюралистическом плане единую Францию³⁹. После 1965 года статистика изменения режима семейного имущества выявила особую тенденцию 1эльзасцев устанавливать его полную общность, с оговоркой о переходе всего имущества пережившему супругу. От того, что население разных провинций испы­тывает приверженность к одним видам правового поведе­ния и, наоборот, неприязнь к другим (к этому же ведет и разная классовая принадлежность), образуется некая мо­заика права. Так, отчетливая склонность населения Брета­ни к раздельному жительству как форме прекращения бра­ка привела к тому, что эта область занимает особое место на карте, показывающей уровень разводов во Франции.

Параллельно с французской концепцией юридического плюрализма, но независимо от нее, американская социоло­гия также открыла юридический плюрализм и разработала его теорию. Отправным пунктом при этом было изучение организации (точнее, частных организаций с их внутрен-

Ней регламентацией и органами решения конфликтов). В частности, В. Ивэну принадлежит разграничение пуб­личной и частной правовых систем⁴⁰. Соединительным мостом между французской и американской плюралисти­ческими концепциями может служить оригинальная тео­рия Ж. Беллея, изложенная в работе «Социальный кон­фликт и юридический плюрализм в социологии права» ⁴¹. Этот автор исходит из того, что ключевым в социальной жизни является не порядок, а конфликт, который и приво­дит к плюралистичное™. В свою очередь плюралистич-ность, выражающая социальный конфликт, выступает пре­жде всего как плюралистичность юрисдикции, а лишь за­тем как плюралистичность норм. Автор приводит ряд примеров в подтверждение своей концепции, хотя и не все они равным образом убедительны. Одни из них относятся к судебному плюрализму в рамках государственной систе­мы (например, коммерческие и дисциплинарные суды), другие — к внегосударственным формам решения кон­фликтов.