Историческая изменяемость этого различия

Исторический анализ показывает, что линия, разделяю­щая шравовое и социальное неправовое, не неподвижна. Происходят перемещения из одной сферы в другую, и сами эти перемещения, поскольку они помогают определить сфе­ру права, могут рассматриваться как юридические явле­ния. В зависимости от ритма подобных перемещений, который весьма неравномерен, можно выделить два их типа.

Укажем прежде всего на изменения медленные и по­степенные — составные элементы эволюции, длившихся столетиями, если пе тысячелетиями. Кто взялся бы, напри­мер, проследить тот неясный путь, в результате которого гостеприимство, бывшее вначале объектом религиозного восхищения (как свидетельствует об этом библейская притча), ставшее затем чисто моральным обычаем у гре­ков, превратилось в Римской империи в объективное пра­во и особое правомочие (jus hospitii), подкрепленное даже фидуциарным символом (tessera hospitalitatis) и ставшее предвестником еще более полной юридизации и коммер­циализации в виде договора гостиничного найма.

В ходе исторического развития сложились несколько видов постепенных изменений. Один из них, наиболее известный, —секуляризация права. В строгом смысле это — процесс, в результате которого право выделяется из религиозных предписаний, с которыми оно составляло ра-

Нее единую массу. Такой процесс происходил в Риме времен республики, но в какой последовательности, в ка­ком объеме и при каких условиях — до сих пор остается весьма спорным. Во всяком случае, секуляризация знала приливы и отливы, поскольку при христианских императо­рах право вновь оказалось пропитанным религией. Насы­щение права религией еще более возросло в средние века (для канонического права и поныне характерна некоторая недифферепцировашюсть религиозных и правовых импе­ративов).

Позже, в ходе исторического развития, прошла вторая волна секуляризации. Она была ощутима во Франции уже в последний период старого режима, но свое окончательное выражение нашла в революции и Гражданском кодексе. Эта волна распространилась затем на большинство право­вых систем, не только христианских, но и исламских и других. Правда, тут бывали и отступления, и поражения. О секуляризации можно говорить и в широком смысле, как о процессе отделения права от морали (которая, впро­чем, часто переплетается с религией), нравов, обыкнове­ний и т. д., короче — от всего того, что не является пра­вом. Политическая философия XIX века, либеральная и индивидуалистическая по своему характеру, сделала гос­подствующим мнение, что процесс очищения права, сведе­ния юридического к минимуму является естественным и необходимым. Известный поворот наметился в нашем обществе в связи с принятием законов, разрешивших аборты и разводы. Впрочем, и в других сферах право стре­мится связать себя с моралью ¹⁵.

Иным образом поставлено под вопрос строгое разграни­чение права и морали в социалистических государствах. Здесь исходят из того, что не мораль должна становиться законом, а скорее закон должен стремиться запять место морали. Говоря более точно, воспитательная роль, которая в буржуазном обществе отдана морали, здесь возложена на социалистическую законность.

Перейдем теперь ко второму типу изменяемости соот­ношения правового и социального неправового. Этот тип более удачен для наблюдения, и линия, разграничивающая эти две сферы, изменяется тут как бы скачкообразно, по воле законодателя. Нередко бывает, что власть, желая скорейшим образом достичь желанного результата, счита­ет полезным законодательно воздействовать на нравы и повседневные обыкновения. В этих случаях право аннек-

сирует, хотя бы и временно, новые сферы. Французский Закон от 8 августа 1962 года юридизировал формы взаи­мопомощи в сельском хозяйстве, которые раньше рассмат­ривались как полностью относящиеся к сфере нравов.

В разные эпохи государство пыталось регламентировать стиль жизни. Достаточно вспомнить законы против роско­ши (в историческом плане очень значимые), законы, ре­гламентирующие продовольственное снабжение населения (например, 1940—1945 гг.), запрещение моды, которую считали реакционной (такой была борода для Петра Вели­кого и феска для Ататюрка). Такого рода регламентация может быть истолкована вполне однообразно: право про­извольно расширяет свои границы за счет нравов.