Понимание языка в неопозитивизме

В неопозитивистских концепциях центральное место зани-
мает, следовательно, философия языка. Почему? И еще одна про-
блема: ведь язык — сложное и многомерное образование. Какие
именно стороны, аспекты языка особо интересовали неопозити-
вистов?

Сведение философии к анализу языка, особенно «жесткое»
на первых этапах развития неопозитивизма, как раз и было обус-
ловлено культом точности, строгости знания, стремлением сде-
лать философию наукой. В XX веке это отнюдь не случайно
выразилось в том, что на первый план выдвинулась особая фи-
лософия языка — некоторый синтез логического, лингвистиче-
ского, математического подходов. Ибо именно в их «точке пере-
сечения» были получены важнейшие новые научные результаты.
Математика — а после победных реляций середины XIX века об
«окончательной завершенности» она вдруг попала в состояние
кризиса, затрагивавшего самые ее основы,— стала выбираться из
кризиса во многом благодаря новому типу логического, логико-
математического анализа. Эта «точка пересечения» обещала
стать — и впоследствии действительно стала — также и пер-
спективной «точкой роста» новой науки. Немалое научное чутье
неопозитивистов проявилось в том, что они опирались на те
достижения и анализировали те трудности, с которыми в конце
XIX — начале XX века было связано развитие математики и
логики, прежде всего логики математической. Отправным пунктом
для неопозитивистской концепции были новые теоретические
возможности, реализованные выдающимися логиками и мате-
матиками (прежде всего Г. Фреге, Б. Расселом, А. Уайтхедом)

на пути объединения логики и лингвистики, а также на пути
применения логики для обоснования математики.

Проблемы связи языка и процессов мысли, которые в наи-
большей мере занимали классическую философию, в неопози-
тивизме оттеснялись на задний план. Логический анализ они
связывали не с действительным мышлением, но с мышлением
«в форме его рациональной реконструкции» (Р. Карнап). Лишь
в языковой форме, полагали неопозитивисты, процессы мышления
становятся доступными логическому исследованию. Вступив на
путь непривычного для философской классики максимального
сближения, а то и прямого отождествления форм языка и форм
логики, философия XX века стремилась укрепить рационализм,
открывая новые возможности комплексного научного — в данном
случае логико-лингвистического — анализа.

В чем же состояли эти новые возможности? Проблемы тут
весьма трудные, требующие специальной подготовки. Попытаемся,
однако, вникнуть в них. Возьмем для примера несколько пред-
ложений: «Роза (есть) цветок»; «Наполеон (есть) победитель при
Иене»; «Наполеон (есть) побежденный при Ватерлоо»; «Сила
есть произведение массы на скорость». При всех различиях в них
есть общее — это языковая и логическая форма. С точки зрения
логики все эти предложения суть утвердительные суждения, где
его субъектам, то есть тому, о чем в суждении идет речь (роза,
Наполеон, сила), приписываются некие относящиеся к ним харак-
теристики, свойства — предикаты и где отнесенность предиката
к субъекту утверждается с помощью явной или подразумеваемой
связки «есть». Высказывания имеют общую логическую форму «S
есть Р». Приведение данных высказываний к логической форме
позволяет объединить их, да еще и присоединить к целому классу
подобных высказываний. Далее, к ним же можно отнести имеющие
ту же логическую форму формулы математики или естествознания,
например знаково-символическую, а не словесную запись физи-
ческого определения силы. Тогда возникает (и может быть записа-
на в каких-либо исходно принятых знаках) более общая, чем
в обыденном языке и в математике, логическая форма. Иными
словами, движение от языковой формы к формально-логической,
а также от математико-логической формы — к более общему
логическому формообразованию открывает возможность, с одной
стороны, возрастающего «восходящего» обобщения, все более
широкой формализации, а с другой — возможность «нисхождения»
от более общих логических форм к более конкретным языковым
высказываниям. На пути «восхождения» возможно построение
множества относительно обособленных или взаимосвязанных
языковых, формально-логических, математико-логических систем:
достаточно взять в качестве отправной точки какие-либо языковые
образования (имена, предложения, их комплексы), договориться
(заключить «конвенцию») относительно обозначающих их общих

символов и правил преобразования — и родятся различные «исчис-
ления высказываний». Даже взятые выше в качестве примера
предложения обнаруживают большой разброс логико-лингвисти-
ческих возможностей. К примеру, берутся «имена» — слова,
обозначающие какие-либо объекты,— и сразу возникает мно-
жество интереснейших логических вопросов (ими занимались
Г. Фреге, Б. Рассел, Л. Витгенштейн и другие позитивисты):
многоразличие имен, их роль в связывании языка с предметами,
возникающие в этих случаях варианты и затруднения. Или возьмем
как пример два приведенных предложения, относящиеся к одному
«объекту» — Наполеону. В подобных случаях возможна новая
«логика тождества»: развернутое исследование того, в чем сходны
и в чем различны высказывания, имеющие одно значение, но
различный смысл и т. д. Или обратимся к более общей проблеме,
заданной Г. Фреге,— значения и смысла. На этом пути возникло
множество новых разработок, причем некоторые неопозитивисты
считали, что исследованием значения — так оно обширно — можно
вообще ограничить предмет философии. Так неопозитивисты напа-
ли на «золотую жилу», которую усиленно и с немалой пользой
для науки и практики эксплуатировали,— на возможность «порож-
дать» новые логико-лингвистические системы. Они являются, с
одной стороны, чисто абстрактными, формальными порождениями,
откуда проистекает, в частности, их особая продуктивность для
математики. Фреге, например, придал более общую форму ранее
разработанной математиками теории множеств, «логизировал» и
тем самым еще сильнее формализовал ее. Под несомненным влия-
нием такого пути родилась одна из классических работ XX века —
«Principia Mathematica» (1910—1913) Б. Рассела и А. Н. Уайтхеда,
где символическая логика обрела статус полноправной области
научного исследования.

Вместе с тем Б. Рассел, а вслед за ним другие неопозитивисты
использовали возможности «нисхождения» от общих логических
форм к более конкретным языковым выражениям. Б. Рассел
благодаря этому смог указать на скрыто заключенные в теории
множеств и связанной с нею концепции Фреге логические парадок-
сы. Теория множеств строилась на таком самом широком, фор-
мальном, ничем не ограничиваемом понимании множества, при
котором стиралось различие между множеством и его элементом
(предполагалось, что множества могут быть собственными элемен-
тами). И в этом были свои резоны математического и логического
характера. Но в случае перехода от абстрактных математических
выкладок к содержательным языковым и более конкретным логи-
ческим формам в поле зрения неизбежно попадали ограничения.
Так, с глубокой древности был известен логический парадокс
Эпименида-критянина: «Все критяне лгут». Если все критяне
лгут, то ложно утверждение самого Эпименида. В контексте
логики в подобных случаях, по Расселу, надо различать, к каким

логическим уровням, логическим типам объектов относятся
высказывания — к «индивидуумам» (отдельным объектам), их
классам, классам классов и т. д. Предлагалось и принципиально
иное решение логического вопроса об отношении множества,
совокупности и их элементов: то, что включает всю совокупность,
не должно включать себя. Слова «все критяне лгут», стало
быть, имеют смысл только при предположении, что в класс «все
критяне» Эпименид не включает самого себя. Впрочем, парадоксы
теории множеств другие авторы предлагали решать иными спо-
собами.

Расселовская теория логических типов приобрела большое
значение для дальнейшего развития логики и философии неопози-
тивизма. Она и дала новый толчок тому процессу формирования
логико-лингвистических систем самых разных уровней, о котором
мы раньше говорили.

Специфика неопозитивистского подхода к языку заключается,
стало быть, в том, что, во-первых, берутся для анализа доступные
описанию, исчислению, преобразованию исходные единицы
языка (имена, предложения, комплексы предложений), а во-
вторых, формы и элементы языка рассматриваются в тесном
единстве, даже тождестве с их логической формой.