Память и история

Сакральность

Исторического

Бытия

В период раннего средневековья можно заметить острый инте-
рес к проблеме истории, не характерный в такой мере для антич-
ного сознания. Хотя в Древней Греции были такие выдающиеся
историки, как Геродот и Фукидид, хотя для Древнего Рима исто-
рическое повествование о временах давно прошедших, так же как
и о событиях текущих, было одной из важнейших форм самосозна-
ния народа, однако история здесь еще не рассматривалась как
реальность онтологическая: бытие у древних языческих народов
прочно связывалось именно с природой, космосом, но не с исто-
рией. В средние века на место «священного космоса» древних
встает «священная история». Это и понятно. Важнейшее с хри-
стианской точки зрения мировое событие — а именно воплощение
бога-сына в человека Иисуса — есть событие историческое, и оно
должно быть понято, исходя из всей предшествующей истории
рода человеческого, как она была представлена в Ветхом завете.
Более того, ожидаемое христианами спасение верующих, которое
произойдет, когда «свершатся времена», погибнет испорченный,
греховный мир и наступит тысячелетнее царство праведников на
земле, тоже мыслится как событие историческое. Ожидание конца
истории, то есть эсхатологическая установка средневекового мыш-
ления (эсхатология — от греч. eschatos — последний, конечный)
приковывала внимание философов к постижению смысла истории,
которая теперь превращалась как бы в подлинное бытие, в отличие

от реальности природной, трактуемой, как мы уже знаем, преиму-
щественно символически, то есть опять-таки сквозь призму «свя-
щенной истории». Изучение священного писания на протяжении
целого тысячелетия привело к созданию специального метода
интерпретации исторических текстов, получившего название гер-
меневтики. Правда, эта интерпретация в средние века была подчи-
нена христианской догматике; однако это воспитывало также ин-
терес к более широкому осмыслению исторической реальности.
В эпоху Возрождения, в XV—XVI веках, этот интерес стал доми-
нирующим.

Интерес к истории как подлинной сакральной реальности,
соединенный с пристальным вниманием к жизни человеческой
души, к «внутреннему человеку», дал толчок к анализу памяти —
способности, которая составляет антропологическую основу ис-.
торического знания. И не случайно у Августина мы находим
первую и наиболее фундаментальную попытку рассмотреть
человеческую память, дав с ее помощью новое — не характерное
для античной философии — понимание времени. Если у грече-
ских философов время рассматривалось сквозь призму жизни
космоса и прежде всего связывалось с движением небесных светил,
то Августин доказывает, что время — это достояние самой челове-
ческой души. А поэтому даже если бы не было вообще космоса
и его движений, но оставалась душа, то было бы и время. Условием
возможности времени, по Августину, является строение нашей
души, в которой можно заметить три разных установки: ожи-
дание, устремленное к будущему, внимание, прикованное к
настоящему, и память, направленную на прошлое.

Человек, понятый сквозь призму внутреннего времени, пред-
стает не просто как природное, но прежде всего как историче-
ское существо. Однако в средние века возможность такого пони-
мания еще не реализуется полностью, поскольку сама история
здесь включена в рамки «священных событий» и потому предстает
как отражение некоторых сверхвременных, надысторических ре-
альностей. И только в эпоху Возрождения появляются попытки
освободить «мирскую» историю от ее «священной» оболочки,
рассмотреть ее как реальность самостоятельную.

Подводя итог нашего рассмотрения, можно сказать, что сред-
невековая философия в целом должна быть охарактеризована
как теоцентризм: все основные понятия средневекового мышления
соотнесены с богом и определяются через него.

Философская мысль в средние века развивалась, однако, не
только в Западной Европе, но и на Востоке, в Византии; если
религиозным и культурным центром Запада был Рим, то центром
восточно-христианского мира был Константинополь. Хотя средне-
вековая философия Византии имеет много общего с западноевро-
пейской, однако у нее есть также и ряд особенностей, отличаю-
щих ее от средневековой мысли Запада.