Рассказ. Всех воспитателей и учителей дома-интерната нужно было называть только по имени и отчеству, поварих проще – тетя Лида и тетя Дуся

Всех воспитателей и учителей дома-интерната нужно было называть только по имени и отчеству, поварих проще – тетя Лида и тетя Дуся, и только одну девушку, которая два раза в неделю дежурила в медицинском изоляторе, можно было звать просто Любой. Детворе, и особенно пятилетнему Сенечке, это очень нравилось.

Сенечка находился в изоляторе четвертую неделю, и ему не терпелось вернуться в свою младшую группу. Тем более, что двух других ребят, лежавших с ним в одной палате, выписали. Как они говорили, их заберут домой на каникулы мамы. Сенечка им страшно завидовал, потому что его брать было некому. Нет, мама у него тоже была, но приезжала очень редко – один-два раза в полгода. Привозила подарки с непременным кулечком душистых конфет "подушечки", иногда ругала за плохое поведение и опять исчезала на долгие-долгие месяцы. Жила она очень далеко – в каком-то неведомом Небуге. По крайней мере так, Сенечке говорил его старший брат Гена, которому уже было одиннадцать лет. Жил он в этом же доме-интернате.

Гена рассказывал, что в этом Небуге растут настоящие африканские пальмы и похожие на зеленые столбы пушистые деревья, которые называются кипарисами. Но Сенечка мечтал увидеть даже не это, а огромный цветок, который назывался магнолией. Брат говорил, что этот цветок даже больше шляпы, которую носил директор интерната. А растет он цветок на большом-пребольшом дереве. Гена лазал на это дерево, когда в прошлом году мама брала его к себе на летние каникулы. Сенечку тогда не взяли. Мамин муж сказал, что он очень мал и с ним будет много мороки. Это было самое плохое время в году, потому что ему было очень тоскливо и страшно. Даже мальчишки, которые раньше относились к нему хорошо, стали давать ему подзатыльники и отпускать болючие щелбаны. При Гене они бы себе этого не позволили. Каждый день Сенечка плакал. А ночью, укрывшись с головой под одеялом, тихо рассказывал Гене о своем горе. Рассказывал так искренне, как будто братик находился рядом. Он еще не знал, что Гена уже две недели лежал в больнице с переломами ребра и руки.

А случилось вот что. Однажды поздно вечером он не пошел, как обычно, встречать маму с работы, а позвонил в квартиру, которую она с новым мужем снимала у своей подруги. Раньше он заходил в эту квартиру только с мамой, но в этот раз решил подождать ее дома. Дверь открыл полураздетый пьяный дядька, с которым жила мама. За столом сидела такая же пьяная и полураздетая мамина подруга. Гена хотел уйти, но через несколько минут пришла с работы мама. Дядька сначала страшно ругался, а потом стал ее бить. Гена бросился на защиту и укусил дядьку за руку. Тот взревел, как раненый зверь, схватил Гену подмышки и выбросил в окно. За окном стояла старая железная кровать. На нее Гена и упал. "Хорошо, что первый этаж, - говорил он потом Сенечке, - а если бы, как у нас в интернате, четыре этажа!..".

К маме он больше не вернулся, и почти все лето проходил с загипсованной рукой. Сенечка гордился им и при каждом удобном случае сообщал всем, что его братик защитил маму от бандита. А потом приехала мама и сказала Гене, что он разбил ее жизнь.

После этого Гена замкнулся и как-то сразу стал взрослым. Он больше не смеялся и не играл в детские игры. А когда приезжала мама, он уже не бросался в ее объятия, как раньше. На вопросы отвечал всегда коротко: "да" или "нет". Каждый раз, когда мама приезжала с новым мужем, Гена злился и даже грубил.

- Наш родной папа, - говорил он Сенечке после каждого свидания, - был настоящий герой и военный командир! А эти! – Гена брезгливо сплевывал сквозь зубы. – Эти! Алкаши и бабники, да еще и гражданские!

Сенечке тоже не нравились новые папы хотя бы потому, что они постоянно трепали его за волосы, читали нотации, а некоторые даже давали подзатыльники, когда он уворачивался от их непрошеных ласк. И все же маму Сенечка очень любил.

"Мама! – говорил он, сдерживая слезы, - ты заберешь нас к себе?! Заберешь?", - говорил и смотрел в самые красивые в мире глаза. "Заберешь?", - повторял уже неуверенно и гладил маленькой ладошкой по ее щеке. Затем, ища поддержку, оглядывался на брата. Но Гена опускал голову, чертил носком старенького ботинка на земле какие-то замысловатые фигуры и молчал. Сенечка не сомневался в том, что Гена самый умный и все знает наперед. Знает он и то, что мама их не заберет, потому что сама живет плохо.

- У тебя денешек нет? – с сочувствием заглядывая маме в глаза, спрашивал Сенечка. – И домика нет. И работа чижолая… - повторял он то, о чем говорил ему Гена. Сенечка говорил это с таким сочувствием, как будто оправдывал маму. – Нет денешек… нет домика…работа чижолая… - повторял уже совсем тихо и крепче прижимался к ней, словно боялся, что свидание уже закончилось и она сейчас уйдет.

- Ну хватит, пошли! - раздраженно говорил ее новый муж. – Другой раз зайдем, а сейчас… - Тут каждый ее новый муж говорил о своих неотложных делах. У каждого из них они были более важные, чем свидание ее с детьми.

На глазах у мамы появлялись слезы, и она неохотно опускала Сенечку на землю. Потом обнимала Гену и спешно уходила. Только выйдя за ограду, она оглядывалась, виновато улыбалась и прощально махала рукой.

И все. Мир становился пустым и грустным.

Так было каждый раз, когда приходила мама. В первую после свидания ночь Сенечка нырял с головой под одеяло и тихо плакал. Во вторую, в кромешной темноте спальной комнаты, долго не спал и смотрел в потолок. Только на третью ночь он успокаивался, но тоже не спал. Правда, теперь он уже не тосковал по маме, а погружался в радужные мечты, где он, мама и братик Гена непременно жили вместе в собственном красивом домике.

Попав из-за кори в медицинский изолятор, Сенечка впервые увидел Любу и ее светлые, искрящиеся лучиками доброты глаза. Ему казалось, что от девушки исходит такое же тепло, как и от мамы. Иной раз Люба подхватывала его на руки, прижимала к себе и начинала кружить. Это было… счастье!

- Золотой ты мой! – восклицала она. – Да кто же такого кучерявого красавца сюда спрятал?! Кудряшка ты моя! – Люба ворошила пальцами его мягкие золотые завитушки и горячо целовала в лоб. - Золотой ты мой!..

У Сенечки замирало сердце. Ему не хотелось дышать. Он просто прижимался к ней худенькими плечиками и не знал, куда девать руки. Стеснялся обнять девушку, и повисшие руки телепались, как плети.

Такой день для Сенечки становился самым счастливым. А потом каждый следующий день, едва услышав металлический щелчок замка, он вскакивал с кровати и с надеждой ждал, когда дверь откроется. В его детской, еще не испорченной мирской суетой душе оживал волшебный малиновый колокольчик. Дверь отрывалась. Но… Это была не Люба, а злая Клара Арнольдовна, которая делала уборку в палате. Она всегда ворчала и страшно ругалась. А если кто-то из детей попадался на её пути, грубо отшвыривала его костлявой и, как детям казалось, железной рукой. Кто-то из детей дал ей прозвище – Танк. Железяка – без души, без сострадания и, наверное, без сердца…

При виде Клары Арнольдовны дети сломя голову бежали к своим кроватям и прятались с головой под одеяло.

- У-у! Выродки! – неслось им вдогонку грубо и ядовито.

Клара Арнольдовна уходила. Сенечка выныривал из-под одеяла и вновь ждал желанного щелчка дверного замка.

Замок щелкал, но опять появлялась не Люба, а врач Нина Николаевна, от которой всегда пахло разными лекарствами.

Так проходил день. За ним другой, третий и только на четвертый вновь появлялась Люба. "Золотой ты мой", - едва переступив порог, восклицала она. И у Сенечки от радости замирало сердце.

Но однажды Люба пришла не такая, какой привык видеть ее Сенечка. Обычно искрящиеся глаза потемнели. Взгляд был грустный и рассеянный. Она долго не подходила к нему, хотя и видела, как жадно и взволнованно он следит за каждым ее движением.

Расстояние, а вернее пропасть, разверзшаяся между ними от Любиного безразличия, сдавливала Сенечкино дыхание и заставляла отчаянно биться его чувствительное сердечко. Ему казалось, что у него отобрали что-то очень важное, очень большое и главное, без чего весь мир становится мрачным и страшным. От свалившегося на него горя он не мог даже заплакать, хотя слезы и подходили к горлу. Хотел позвать Любу, но во рту пересохло, и язык не слушался. Неожиданно Люба заплакала, бросилась к кровати, обхватила его и крепко прижала к себе.

- Золотой ты мой! – выговорила наконец она. Но прозвучало это не так, как раньше. Это был не тот звонкий малиновый колокольчик, который наполнял его маленькую душу радостью, а напоминало грустный шелест падающей с осенних деревьев пожелтевшей листвы.

- Золотой ты мой! – повторила она и растроганно всхлипнула. – Как же я без тебя буду?..

Сенечка ничего не понимал, но в инстинктивной тревоге обхватил ее горячую шею и прижался к груди. Он даже услышал, как отчаянно бьется Любино сердце.

- Мама! – неожиданно вырвалось из глубины его детской души. – Мама! – повторил он уже более спокойно и уверенно. Повторил, потому что не знал больше ни одного хорошего слова, которое смогло бы выразить его чувства к девушке.

Сенечка гладил и гладил маленькой ладошкой ее мокрую от слез щеку. Он много раз прощался так с мамой. "Золотой ты мой" – возвратился в его маленькую душу звон малинового колокольчика. Грустный шелест осенних листьев исчез. "Золотой ты мой" – звучало светло и радостно. Так же радостно, как вновь заискрившиеся глаза девушки.

- Золотой ты мой! – пропела она ласково и наконец улыбнулась. – Я обязательно к тебе приеду! Обязательно!..

… Больше Люба не приходила. Врач Нина Николаевна сказала, что девушка окончила медицинский институт, и ее по распределению направили в город Ростов-на-Дону.

С тех пор Сенечка думал не только о далеком Небуге, где растет огромный цветок, который называется магнолией, но и о загадочном городе Ростове-на-Дону. Небуг в его воображении непременно был связан с доброй улыбкой мамы и голубым-преголубым небом. А Ростов – с искрящимися глазами Любы и звонким малиновым колокольчиком.

Гена говорил, что в этом городе есть очень большая река Дон. Сенечка часто видел эту реку во сне и плывущую по ней в лодочке и улыбающуюся своей искрящейся улыбкой Любу. "Золотой ты мой" – ласково и нежно говорила она, - я обязательно к тебе приеду! Обязательно!..".