Рассказ. Редкое счастье выпадает женщине, посвятившей свою жизнь семье - просто так посидеть у окна

Редкое счастье выпадает женщине, посвятившей свою жизнь семье - просто так посидеть у окна.

Ольга нехотя поправила заколотые наспех каштановые волосы, устало вздохнула и тяжело опустилась на стоящую возле окна табуретку.

По подоконнику бегала муха. Она уселась на руку и по-осеннему зло укусила. Ольга не прогнала ее, а скорее отодвинула тыльной стороной ладони. Муха издала недовольное жужжание и уселась на плечо. Но Ольга о ней забыла. Ее грустный взгляд застыл на огрубевшей от стирки коже руки.

"Отцвела…" - с горькой иронией подумала она и, облокотившись на подоконник, уткнулась лбом в приятный холодок стекла.

- Осень, - проговорила она задумчиво и неожиданно поняла злую двусмысленность этого слова. - Осень, - повторила она печально и стала разглядывать идущих мимо окна сонных прохожих.

Неожиданно один мужчина привлек ее внимание. Это был стройный человек среднего возраста в сером костюме и пестром галстуке. Он бросил на Ольгу зачарованный взгляд, да так и не смог оторваться. Так и шагал бачком, посылая многозначительную улыбку и делая рукой непонятные знаки.

Лицо Ольги не изменилось, но глубоко в душе она ощутила радость. Ей было немного стыдно и в то же время приятно. "Еще смотрят!" - подумала она не без гордости, но тут же нахмурила брови и покрутила пальцем у виска.

Мужчина рассмеялся, вскинул рупором руки и хотел что-то прокричать, но тут же столкнулся с располневшей женщиной. Из рук женщины выскользнули две увесистые сумки. По тротуару покатились яблоки и запрыгала резиновая игрушка - похожий на осла зайчик. Женщина беспомощно взглянула на виновника, но он отошел в сторону и, не обращая на нее внимания, продолжал жестикулировать руками.

- Кретин! - процедила Ольга сквозь зубы, презрительно глянув на мужчину. Ей стало до боли жаль ползающую по тротуару женщину. "Эх, мужики!" - подумала она с обидой. - И когда же вы людьми станете?!"

Тоска с еще большей силой вгрызлась в душу. К ней примешалось обостренное чувство бабьей обиды за свою судьбу, за ее безысходность, за то унизительное положение, в котором оказались женщины самого гуманного государства в мире. Взгляд невольно поднялся к холодному осеннему небу. Ольга неожиданно вспомнила о Боге.

- Где ты есть? - с упреком спросила она. - И кому ты помог?

От мысли, что Он никому не помог, а значит, и другим также плохо, Ольге стало немного легче. Взгляд оторвался от неба и опустился на скучную панораму застывшего, словно огромное кладбище, микрорайона. Серые одинаковые дома чем-то напоминали надгробные плиты. Тоскливо смотрели в вечность темные глазницы окон. Кое-где на балконах трепыхались застиранные простыни, нижнее белье и разные мелкие тряпки. Любой прохожий, глянув на это белье, мог легко определить не только состав проживающей в квартире семьи, но и ее достаток.

Вдоль домов, словно на осеннюю поверку, выстроился отряд тополей. Их порыжевшие мундиры напоминали о скорой отставке. В покорном поклоне склонились ивы. Но это были уже не весенние девы с шелковыми прядями зеленых волос, а пожелтевшие сгорбленные старушки. Они склонились так низко, как будто просили у Бога прощения. Неподалеку от них застыл раскрасневшийся клен. То и дело с него срывался раскаленный листик и падал в полинявшую сухую траву. Казалось, что она вот-вот вспыхнет и запылает пожаром. Но за одним листом падал другой, и ничего не случалось. Лишь березы трепетали от страха и сыпали в траву золотые монетки маленьких листьев. Легкий ветер подхватывал их и щедрыми пригоршнями бросал на дорогу.

Осень не жалела красок и все же нагоняла тоску. Наслаждаясь великолепием ее цветов и чувствуя приближающийся холод, душа невольно тосковала по жаркому лету, и тем более - по цветущей и благоухающей запахами весне.

Немного успокоившись, Ольга вновь посмотрела на тротуар, но там уже никого не было.

С опавшего куста сирени свисали разноцветные колокольчики вьюна. Из темно-зеленых лохматых зарослей выглядывали темно-красные цветки дубка. В самом центре палисадника, ощетинив острые шипы, сгорбился корявый куст розы. На его верхушке пушились бордовые листочки осенних побегов. Кое-где еще догорали последние бутоны. Один из них расцвел таким ярким рубиновым цветом, как будто бросал вызов увядающей природе.

"Пропадут", - с жалостью подумала Ольга. - Ударят морозы, и все погибнет. Пойду-ка нарежу букет". Но тут ее взгляд остановился на невысоком деревце. Эту вишню Ольга посадила лет пять назад, но она так и не стала настоящим деревом и больше напоминала куст. Да и ягод вишня почти не давала - так, на компот - и не больше.

Муж несколько раз пытался спилить ее, но Ольга жалела. "Ей не хватает солнца, а может, земля не та. Разве она виновата? - заступалась Ольга. - Где ни копни - всюду бетон да стекло. Какие уж тут плоды!"

Но сегодня Ольгу удивило другое. Маленькое неказистое деревце было усыпано белым пухом.

"Дети украсили ватой", - подумала Ольга, и вдруг ее губы разжались в недоверчивой улыбке. Она прильнула к холодному стеклу и почувствовала, как жарко запылали щеки. "Цветы?!" - еще не веря своим глазам, удивленно воскликнула она. На каждом цветке были отчетливо видны пять белых лепестков и дрожащие в центре желтые тычинки. Перелетая с цветка на цветок, мирно жужжали пчелы.

Неожиданно выглянуло солнце. Цветы заискрились и стали еще белее. Маленькое, еще недавно неприметное дерево стало похоже на покрытую фатой невесту. Она словно спустилась с неба и замерла в палисаднике.

Ольга почувствовала, как горячая волна обожгла ей грудь. Ей показалось, что это не вишня, а она стоит в подвенечном платье, слушает ласковое жужжание пчел и дышит ароматом меда; что вот-вот появится он в черном костюме, с залихватски зачесанным чубом, робкой улыбкой и бездонным, влюбленным взглядом; она уйдет в этот взгляд и растворится навечно. Ей вновь захотелось почувствовать его жаркие губы и забыться в счастливом сне. Вновь оказаться в стоге душистого сена, вдыхать аромат вяленой мяты и слушать ленивый перезвон пасущегося в поле стада.

Весна, молодость, родная деревня в одно мгновение наполнили собой уставшую душу. Вспомнился первый поцелуй в цветущем яблоневом саду. Плачущая от счастья мама, ее теплый взгляд и пробежавшая по щеке мозолистая, но ласковая рука. "Будь счастлива, Оля, - шептала она тихо, словно боялась спугнуть ее счастье. - Ничего, что Сеня детдомовский. Главное, любит, - говорила она, и счастливые слезы катились по ее обветренным на колхозных полях щекам. - Хоть ты будь счастлива, если мне не пришлось".

Потом был роддом. И Семен, застенчивый и гордый, совсем мальчишка, стучал ей в окно и протягивал огромный букет роз.

"И где он их достал? - подумала она, глядя в его добрую, расплывшуюся по-детски улыбку. За окном зима, а он с цветами!"

Затем был страх, что перепутают ребенка. Замирание сердца, уловившего родной плач, и гордое чувство кормящей матери.

Встречать ее из роддома Семен пришел с друзьями. Долго извинялся за то, что не смог подогнать шикарную машину и доставить ее с малышкой, как он говорил, "честь по чести".

Ольге было немного стыдно и все же приятно, да и прохожие приветливо улыбались, а некоторые даже поздравляли.

А спустя месяц умерла мама. Она словно ждала ее замужества, чтобы спокойно оставить мир. Вместе с ней они потеряли и казенную квартиру.

Это был страшный год. Едва их выселили из квартиры, как Семена забрали в армию. Начались мучительные скитания по чужим квартирам. Заболела дочь, серьезно и надолго. Не хватало денег. Их не было даже на оплату квартиры…

У Ольги на глазах навернулись слезы. Она вспомнила, как однажды врач, которому она водила девочку, отругал ее за плохое питание ребенка: "Бульоны, сметана, фрукты - вот главное лекарство, которое поднимет девочку! Желательно повезти ее к морю, где есть хвойный лес и много солнца… Что ж вы за мать! Держите ребенка в этой ужасной темной комнате и хотите, чтоб она поправилась! - говорил он, не подозревая, что даже за эту комнату Ольга не могла заплатить уже два месяца, что хозяйка сделала ей последнее предупреждение и грозилась выселить. А в кошельке было пусто.

И куда только она не стучалась! В кассе взаимопомощи ответили, что денег нет. В профсоюзе пообещали путевку только на следующий год. А девочке становилось все хуже и хуже.

И тогда Ольга продала обручальное кольцо. Потом долго копила деньги, чтоб купить новое. Ольга вспомнила, как она перепугалась, когда Семен написал, что ему должны дать отпуск. "Боже! - всхлипывала она по ночам. - Вдруг узнает, что кольца уже нет, и поймет не так!.."

Но Семен не узнал, потому что отпуск ему так и не дали.

"Господи! Как нужен он был мне! Хотя бы для того, чтобы все узнали, что он есть, что я не одна". Ей вспомнились настойчивые ухаживания слащавого начальника. Потом его придирки по каждому мелкому поводу, выговоры, снижение зарплаты и, наконец, увольнение.

То же самое произошло и на другой работе, и на следующей. Ее красота и одиночество не давали многим покоя. Каждый новый начальник начинал знакомство с посулов квартиры, детского садика, перевода на более оплачиваемую работу. Потом намеки… И опять придирки, снижение зарплаты, увольнение. За одну ночь они были готовы дать все, после отказа отбирали последнее.

А Семен честно служил Родине. Писал, что скучает, просил потерпеть и сетовал, что не дают отпуск.

Вернулся другой - серьезный, повзрослевший. Устроился на две работы. Придет уставший и улыбается. "Погоди, Оленька! Потерпи. На мебель и остальное я заработаю, а квартиру дадут. Я уж и в горсовете был, и на работе обещали помочь..."

Нет, не дали - ни в горсовете, ни на работе. Прошел год, миновал другой, и понял Семен, что никогда не дадут. Понял - и уехал на Север. Сказал, что без денег на квартиру домой не вернется.

И опять Ольга осталась одна. И вновь появились "сострадающие", и опять увольнения… Все пошло по знакомому кругу.

Однажды она везла девочку в санаторий. Ехали в пустом купе. Ольге было тоскливо и грустно. И вдруг отворилась дверь, и вошел высокий стройный мужчина. Сильные, мускулистые руки, а также волевое, с широкими скулами лицо могли вполне принадлежать военному человеку. Но взгляд его был необыкновенно мягким и добрым. Он посмотрел на Ольгу так, как будто они уже были знакомы.

Девочка проснулась, пристально посмотрела на незнакомца и неожиданно назвала его папой.

Незнакомец протянул к ней руки и, к изумлению опешившей Ольги, дочь соскочил с постели и бросилась к нему. Она крепко охватила его шею и, с вызовом глядя на мать, стала шептать ему что-то на ухо. Покрасневшая от стыда Ольга уловила только несколько фраз: "Я видела тебя во сне… А мама говорила, что не приедешь!"

Ольга бросилась отбирать ребенка, но мужчина заговорщически подмигнул и усадил девочку к себе на колени.

С этого все и началось. Дочь словно подменили. Она перестала слушать мать, не выпускала руки незнакомца, бесцеремонно взбиралась к нему на колени и постоянно называла папой.

А он улыбался, признательно поглядывал на сконфуженную Ольгу и все приговаривал: "Поедем со мной! Может, привыкнешь, ведь я не тороплю…"

Ох, как много Ольге пришлось передумать! От Семена уже более полугода не было писем. (Это сейчас она знает, что его судно затонуло и он с обмороженными руками лежал в больнице. Все боялся послать ей письмо с чужим почерком).

- Поехали, Оля! - уговаривал сосед по купе.

- Поехали! Поехали! - повторяла как попугай дочка. - Он хороший, он мой! - кричала она, вцепившись в шею чужого мужчины.

- Есть машина, квартира, дача. Была жена, но… - он застенчиво отводил взгляд и виновато добавлял: - Я геолог. Часто в экспедициях. Приедешь домой - пусто. Трудно так жить. Поехали! - появлялась искренняя печаль. Он брал девочку на руки и умоляюще смотрел на Ольгу.

Нет. Не поехала. Дождалась Семена.

А ждать пришлось долго. Девочка пошла уже в первый класс и все спрашивала: "А почему других провожают и папы, а меня - только ты?"

Но хуже было другое. Дочь больше помнила геолога, чем своего отца. Ольга показывала ей фотографии Семена, читала его письма и даже покупала подарки, якобы присланные отцом. Все было бесполезно. При первом же удобном случае девочка спрашивала: "А когда мы еще раз поедем в поезде?" Ей нужен был отец, а он зарабатывал деньги на квартиру.

Несколько раз Ольга порывалась поехать к нему. Но разве с ребенком поедешь? А оставить девочку было не на кого.

Дождалась. А ведь думала: "Все".

Приехал больной. Раздражался по каждому пустяку. Менял работу. Часто лежал в больницах.

"Господи! - думала Ольга у его постели. - Ну что же это за страна, в которой работающий мужик не может содержать семью. И где же то трижды проклятое счастье, за которое гибли отцы и деды?" Ольга вспомнила состарившуюся в сорок лет мать, ее мозолистые, изуродованные каторжной работой руки. Вспоминала таких же замученных колхозниц, которые даже на праздник надевали фуфайки и резиновые сапоги… "Господи! - восклицала она. - Ведь столько лет без войны! Ну где же то райское счастье?!"

А Семен стал угрюмым и молчаливым. Иной раз выпьет, возьмет подаренный ему на свадьбе баян и тихо поет. Такие песни поет, что душа разрывается.

"Видно, там, где он был, не так просто деньги давались, - думала Ольга и украдкой плакала. - А может, я уже загрубела? - пугалась она. - Может, со мной ему плохо? Господи! Да неужто жизнь все повынесла?!"

Ольга вновь посмотрела на вишню. Белые, по-весеннему праздничные цветы были похожи на детские доверчивые глаза. Пчелы перелетали с цветка на цветок и довольно жужжали. Они поверили, что пришла весна, и совершенно забыли о наступающей зиме. Даже солнце загорелось ярче обычного и припекло Ольгины щеки.

"Разве я не сохранила любовь?! - с обидой подумала Ольга. - Это я-то ее не сохранила?! - разжигала она себя. Глаза ее вспыхнули и засияли счастливым блеском. - Ну, это мы еще посмотрим!" - сказала она и бросилась к шифоньеру. В считанные минуты Ольга вывернула из него все свои наряды и стала подбирать самый лучший.

В небе горели яркие, холодные звезды. Над микрорайоном застыла выгоревшая луна. Казалось, что она потеряла былую силу и освещала только себя.

В домах постепенно гасли окна, лишь кое-где еще теплился голубоватый свет телевизора. На балконах, словно привидения, шевелились простыни. Из глубины города все реже доносились звонки трамваев, скрип тормозов и пыхтение маршрутных автобусов.

Город засыпал, и только лампы дневного света надежно несли караул. Свет одной из них сочился на небольшой палисадник, посреди которого застыло белое невысокое дерево.

Возле дерева, прижавшись друг к другу, стояли мужчина и женщина. На Ольге было яркое платье, на Семене - черный костюм и белая рубашка. Семен немного сутулился, но время от времени, словно стыдясь этого, расправлял плечи и выпрямлялся.

Ольга наклонила ветку и пыталась уловить аромат. Цветы приятно щекотали губы. Чувствовалось, что они живые, и все же они чем-то напоминали искусную подделку. Аромата не было. Вместо него Ольга ощущала запах пожухлой травы и прохладу осенней ночи.

- Сень, почему они не пахнут? - огорченно спросила она. - Ведь живые, а без запаха.

- Осень, - добродушно ответил он.

- Зачем же цветут?

- Не знаю, - растерялся Семен, но тут же нашелся и бодро добавил, - наверное, для того, чтобы мы вспомнили весну!

- вспомнили? - огорченно переспросила Ольга. - Неужели чтоб только вспомнили, и больше ничего?

- Видимо, так, - согласился Семен. Понимаешь, это как эхо. Весной кто-то крикнул, а сейчас отозвалось.

- Эхо, - тихо повторила Ольга и почувствовала, как обжигающие слезы покатились по ее щекам. Ей захотелось положить голову Семену на плечо и зарыдать. Зарыдать во весь голос, по-бабьи, с завыванием и стенаниями. Чтоб не только Семен, но и весь мир узнал, как ей плохо. Но вместо этого она откинула голову и рассмеялась.

Она смеялась так заразительно и так весело, что в некоторых окнах зажглись огни.

- Ты что, Оля?! - опешил Семен. - Что с тобой?!

- Ничего! Ничего! - сквозь смех проговорила она. Мне просто очень хорошо! Хорошо потому, что у меня есть ты!..