Пробуждение

Достигнув кромки канвы, сновидения растворились во тьме уползающей ночи, пробудив Дитя. Утро обнажило свои хрупкие фарфоровые плечи и протянуло к нему тонкие, согретые лучами рассвета руки.

«Silentium – имя твое», - соскользнул шепот с губ невинного утра. Вдруг глаза его разразились отчаянным блеском молний и извергли потоки серебряных дождей. Ладони кинули наземь семя упавшей звезды, которое в тот же миг начало врастать в пол белоснежной комнаты. Длинные, мощные корни оплели зловонные останки Матери, вобрав их в себя и дав силу молодому побегу, с каждой секундой увеличивающемуся в размерах. Утро поливало растущее древо прозрачными живительными слезами невысказанных истин.

Вылезая из лачуги молодого ствола, ветви трепетали на ветру неведения, тянулись вверх, гонимые буйными устремлениями пытливого ума, испещрявшего молодую кору чернильными разводами букв, кои безудержно и косо карабкались вверх по стволу, покидая чрева девяти прародительниц:

«S – solitarius – одинокий», – шептала Первая. Одинокий как ветер, волком бродящий по просторному полотну безмятежных полей, утопающий в их бескрайнем океане, устланном шелковыми коврами трав и земляными насыпями отчужденности; опьяненный васильковым вином свободы и горькими настоями из снисходительных дождей, могильного чертополоха и замороженных кристалликов четырехлистного клевера…

«I – independens – независимый», - произнесла Вторая, вонзая механическое перо под древесную сеть капилляров, истекающих молодыми соками. Независимый ровно как первоосновы мира в лице земли, воды, огня и воздуха, во вражде и любви взаимосуществующие и в полете качелей времени перерождающиеся.

«L – limpidus – чистый», - молвила Третья. Чистый будто предрассветная роса, вобравшая в себя хлад, мудрость и боль небес, шелковые гранулы кометной пыльцы, рожденной в купели Абсолюта и сияющий нимб целомудрия диких трав, ничего не ведавших ни о зле, ни о ненависти, ни об отчаянии, ни о предательстве.

«E – emissicius – направленный вперед» - вторила ей Четвертая. Направленный вперед раскаленной стрелою храброго воина, обреченного стать прахом в схватке с буйным неприятелем, но успевшего пронзить его сердце, достигнуть победного костра Идеи и водрузить знамя на Вавилон прожитых дней, обещаний и иллюзий.

«N – nubes – призрачный», - подхватила Пятая. Призрачный как ночные сомнамбулы, бродящие по беззвучным улицам мертвых городов и усыпляющие голодных босоногих детей, потерявших своих родителей…

«T - tolerans – выносливый», - молвила Шестая. В выносливости своей способный пройти чрез терновники стальных шипов, жаркую пустыню отчаяния, рвущего изнутри и иссушающего тело как сухофрукт; а затем пересечь бурные водовороты океанического ада, полного хищных рыб и раскинутых моряками сетей.

«I - infinibitis – бесконечный» - шептала Седьмая. Бесконечный как нежный вальс времен года или страстное танго дня и ночи.

«U – universitas – единый», - перебивала ее Восьмая. В единении своем достигающий многогранности Солнечного бриллианта и таинственного сияния его Лунной сестры, видимого даже в сумеречной схватке сил Добра и Зла.

«M –materinus – твердый», - ставила точку Девятая. Твердый и несокрушимый, словно весло Идеи, рассекающее могучие гребни волн океана вечного Странствия.

Наконец, чернила на коре застыли, покрывшись инеем сахарной пудры на только что испеченном в другом измерении яблочном пироге, а время на доли секунд остановилось, в удивлении озираясь по отсутствующим сторонам, и устремило свой косой взгляд на дерево ограниченных возможностей, лишенное листьев. Сухое, огромное и безликое, испещренное лабиринтами вспоротых капилляров, страдающее плоскостопием древесного мозга, высосало оно из себя все жизненные соки, покрылось кольчугой неприступности и надело шлем муравьиной невозмутимости.