Часть 2 Избранные статьи Людвига Бинсвангера 6 page

¹ Binswanger, «The Existential Analysis School of Thought», in Rollo May, Ernest Angel, and Henri F. Ellenberger (eds.), Existence (New York: Basic Books, 1958), p. 212n.

Символ в психоанализе и Daseinsanalyse 61

Символ

/

Роберт Флисс резюмирует фрейдовскую концепцию символизации как

замену элемента сексуальной природы, включая элементы инфантильной сексуальной природы, и в некоторых случаях объекта инцеста на элемент или объект несексуальной природы ².

Формулировка Шандора Ференци служит, однако, важной оговоркой:

Только такие вещи [или идеи] являются символами в психоаналитическом смысле, которые окружаются в сознании логически необъяснимым и необоснованным аффектом и о которых может быть аналитически установлено, что они обязаны этим аффективным чрезмерным подчеркиванием бессознательной идентификации с другой вещью [или идеей], которой на самом деле принадлежит излишек аффекта. Следовательно, не все сравнения [или аллегории, метафоры, аллюзии и т. д.] являются символами, но только те, в которых одна часть уравнения вытеснена в бессознательное ³.

Можно сказать, что эти две цитаты, вместе взятые, составляют ядро фрейдовского понятия символизации. Первый момент, который нужно отметить, это то, что, по-видимому, внимание уделяется только горизонтальному измерению символики, как она обычно понимается. Под горизонтальным измерением я имею в виду соотношение, содержащее две части одного рода, приведение от конкретного к конкретному, от образа к образу. Нельзя, однако, составить такое символическое уравнение от конкретного к конкретному, по крайней мере не подразумевая универсалию, проявляемую и символом, и символизируемым. Когда, например, писатель уподобляет глаза своей возлюбленной двум драгоценным камням, драгоценные камни символизируют глаза, потому что, между прочим, и те, и другие обладают яркостью, блеском и внутренним светом *.

Второй момент касается необратимости символического уравнения. Эрнест Джонс пишет:

Поскольку энергия течет от них [первичных влечений] и никогда — к ним и поскольку они составляют наиболее вытесненную часть психики, понятно,

² Robert Fliess, «On the Nature of Human Thought», in Readings in Psychoanalytic Psychology, edited by Morton Levitt (New York, 1959), p. 216.

³ Sandor Ferenczi, Selected Papers (New York, 1950), Vol. I, pp. 277—278.

* Конечно, психоаналитическая литература не испытывает недостатка в случаях, где, по-видимому, рассматривается вертикальное измерение символизма. Знаменитые гипнотические эксперименты Герберта Зильберера содержат много примеров этого — например, там, где после размышления над идеей транссубъективности он начинает уставать и в состоянии полусна видит перед собой образ большого воздушного шара, внутри которого множество человеческих голов. Однако, в таких случаях, где психоаналитическая литература рассматривает представление идеи посредством образа, дело обстоит так, что либо (1) не требовалось подавлять символизируемое, но оно подавляется только потому, что рациональные операции, согласно Фрейду, не могут быть осуществлены в сновидениях, либо (2) идея есть только развитие или сублимация того, для чего образ является более адекватным символом.

62 Критическое введение в экзистенциальный психоанализ А. Бинсвангера

что символика должна иметь место только в одном направлении. Только то, что вытеснено, изображается символически; только то, что вытеснено, нуждается в символическом изображении ⁴.

Таким образом, не находится места для того, что можно назвать взаимным изменением между символом и символизируемым. Нация, которая выбирает орла в качестве своего символа, не только придает достоинство птице, но и сама приобретает его. Выбирает ли король трубы, чтобы возвестить о себе, потому что они — символы королевской власти, или они — символы королевской власти, потому что они возвещают о короле?

Третье, тесно связанное с вышесказанным: редуцирующая, объяснительная природа науки психоанализа выдвигает требование, что обусловленное в символическом уравнении — это всегда символ условия. Нижеследующее, также процитированное Роланом Далбиезом (Roland Dalbiez), превосходно иллюстрирует это:

Река, которая снабжает^одой и орошает Индию, берет начало из волос Шивы. Это очевидно вымышленное представление, миф. С другой стороны, в Брюсселе есть хорошо известный фонтан, «Manneken-Pis», в котором струя воды льется из) естественного протока маленького мальчика, который кажется писающим. Эти два случая содержат одно фундаментальное представление, из которого художник черпал свое вдохновение: истечение жидкости из человеческого тела. Но в каком из двух это представление выражено с наименьшим искажением? Разве индусские художники или поэты видели струю воды, исходящую из копны волос? Без сомнения, нет. Ближайшее осуществление их мифа, которое они, вероятно, сознательно или бессознательно, воспринимали (и которое они позже исказили в своей собственной манере, создавая свои произведения искусства), не могло очень сильно отличаться от того, что вдохновило создателя фонтана в Брюсселе.

...нам как честным ученым кажется допустимым связывать символические выражения с их наиболее естественным и простым значением ⁵.

Или, говоря парафразом Бинсвангера: nihil est in homine cultura, quod non feurit in homine natura. Это поднимает проблему, которая касается законности термина «символ» в противоположность термину «знак». В приведенной выше цитате Теодор Флауэрной ищет источник символов в их психических причинах, как делает Фрейд в «Толковании сновидений». Как указывает Далбиез, «обыкновенный символ не подразумевает никакой прямой причинной связи с тем, что он символизирует»⁶. Хорошо известная критика Карла Юнга использования Фрейдом термина «символ» содержит ту же мысль:

Те сознательные содержания, которые дают нам ключ, так сказать, к бессознательным истокам, Фрейд ошибочно называет символами. Однако это не подлинные символы, поскольку в соответствии с его учением, они только выполняют роль знаков или симптомов исходных процессов⁷.

⁴ Ernest Jones, quoted by Roland Dalbiez in Psychoanalytical Method and the Doctrine of Freud, trans, by T. F. Lindsay (London, 1941), Vol. I, p. 109. Theodore Flournoy, quoted by Dalbiez, Vol. I, p. 111.

⁶ Dalbiez, Vol. II, p. 102.

⁷ Carl Jung, Contributions to the Analytic Psychology, trans, by H. G. and C. M. Baines (London, 1928), pp. 231-232.

Символ 6 психоанализе и Daseinsanalyse 63

Общая универсалия / Три вышеизложенных вопроса, которые возникают из фрейдовской концепции интрапсихических символов, — это три аспекта одной проблемы, а именно, проблемы значения символа, который подлежит толкованию или объяснению для пациента.

Обращаясь к первому вопросу, мы видим, что в психоанализе часто допускается, что общая универсалия, которая соединяет два элемента в символическое уравнение, остается не выраженной прямо. Отто Фени-хель, однако, — единственный психоаналитический автор, который, по крайней мере, в типичном примере денег как символа фекалий, прикладывает все усилия, чтобы быть недвусмысленным. Согласно Фенихелю, этот символ — результат опыта ребенка, когда ему не позволяют класть в рот очень драгоценную часть его собственного тела, его фекалии. Это приводит к понятию собственности, которое начинает, следовательно, означать «вещи, которые в действительности не принадлежат эго, но должны принадлежать; вещи, которые в действительности находятся вне, но символически — внутри».

Общим для денег и фекалий является тот факт, что они являются деиндиви-дуализированной собственностью; и деиндивидуализированными средствами, неизбежно легко теряющимися. Поэтому деньги таким же образом, как первоначально фекалии, оцениваются и охраняются как собственность, которая находится в постоянной опасности утратить свое качество эго ⁸.

Таким образом, основа этого символического уравнения сосредотачивается вокруг детских ощущений, которые считаются далее несводимыми. Общая универсалия, «деиндивидуализированная собственность», понимается как следствие основного опыта отношения ребенка к фекалиям.

Итак, универсалия, которую ищут как Daseinsanalyse, так и психоанализ, — это не универсалия в том смысле, в каком она обычно понимается. Ни один из них не ищет общие свойства объектов, рассматриваемых «отдельно от нашего опыта о них». Рассматриваемые «обособленно» как объекты, т. е. относительно только, скажем, локковских первичных и вторичных качеств, деньги и фекалии имеют между собой не больше общего, чем любые два объекта в мире, выбранные наугад. И Daseinsanalyse, и психоанализ ищут качества объектов постольку, поскольку они имеют отношение к «я» — «субъективные» качества. Точка зрения Фрейда утверждает, что эти качества, или универсалии, возникают из ощущений и побуждений детства, в данном случае ощущений приятности, ассоциируемых с помещением вещей в рот или с приятными ощущениями, которые возникают во время дефекации. Daseinsanalyse, с другой стороны, утверждает, что эти ощущения испытываются не в вакууме, а переживаются в рамках некоторого вида смысловой матрицы. Например, чтобы ребенок вообще испытал накопление и удерживание'фекалий как приятное, он должен быть, в некотором смысле, «пустым» и переживать эту «пустоту» как неприятную. Говоря словами Бинсвангера:

⁸ Otto Fenichel, The Psychoanalytic Theory of Neurosis, (New York, 1945), p. 281.

64 Критическое введение в экзистенциальный психоанализ Л. Бинсвангера

«Наполнение» — это априорная или трансцендентальная связь, которая позволяет нам объединить фекалии и деньги через общий знаменатель. Только это дает психоанализу эмпирическую возможность считать пагубное пристрастие к деньгам «происходящим» из удерживания фекалий. Но удерживание фекалий ни в коем случае не является «причиной» скаредности.

Психоаналитик, который выдвигает возражение, что ощущения чистого физиологического удовольствия в эрогенных зонах не требуют никакой предшествующей «подготовки», чтобы они переживались как приятные, должен, в таком случае, объяснить тот факт, что эти различные ощущения удовольствия и неудовольствия каким-то образом вместе формируют личность, или мировоззрение — в нашем примере, личность анального эротика. В «Истории болезни Эллен Вест» Бинсвангер делает такое наблюдение:

Экзистенциальный анализ не может признать, что ощущения удовольствия во время дефекации, то есть фиксация анальной зоны как эрогенной зоны, могут сформировать картину мира-отверстия, мира-могилы, мира-трясины, так же как вообще никакой мир нельзя построить из ощущений и побуждений. Такой взгляд относится исключительно к прежним временам, временам позитивизма. Скорее, экзистенциальный анализ — это убеждение, что, на-^ оборот, только когда имеется проект мира-отверстия, то на определенной стадии детства или при определенных формах «духовного (geistig) распада» пребывание-отверстием, пребывание-наполненным и пребывание-опустошенным или удержание переживаются как «приятное». Этот «Коперниканский поворот» — основа для всего экзистенциального анализа. Следовательно, анальность в психоаналитическом смысле — это только сегмент целого мира-отверстия, сегмент, который ограничен телесной долей в Eigenwelt ¹⁰.

Универсалии «наполнение-пустота» — это, следовательно, категории, в известном смысле аналогичные кантовским категориям. Это трансцендентальные категории в том смысле, что без них не мог бы появиться опыт, о котором идет речь. В работах Бинсвангера, говорить о трансцендентальной категории или о ее продуктах, проекте мира, значит говорить о матрице возможного опыта пациента, которая создает, придавая им смысл, объекты опыта, сталкиваясь с ними. Сходство с Коперниканским переворотом Канта очевидно. Источник смысла, а следовательно, и источник удовольствия и неудовольствия, тревоги и осознания помещены, по мнению Бинсвангера, в Dasein, которое (это будет обсуждаться позже) «отбирает» то, что является приятным, значимым, травмирующим и т. д., так как Dasein (а не тело, физические ощущения, рефлексы или тому подобное) есть контекст, в котором и по сравнению с которым возникают удовольствие, тревога, страх.

Не то чтобы мы были «философами, прежде чем мы были младенцами», но:

Этот проект мира не проявлялся до того, как произошло травмирующее событие; он проявился только во время свершения этого события. Так же как априорные или трансцендентальные формы человеческого разума превраща-

⁹ Binswanger, «The Existential Analysis School of Thought», op. cit., p. 210. Binswanger, «The Case of Ellen West», in R. May et al. (eds.), op. cit., p. 317.

Символ в психоанализе и Daseinsanalyse 65

ют опыт только в то, что опытом является, так форма этого проекта мира должна была сначала создать условия возможности для происшествия на катке, чтобы оно было переживалось как травмирующее ^п.

Психоаналитические теоретики решительно настаивают на том, что, в конечном счете, символизируются именно первичные ощущения. Следовательно, на саму общую универсалию, разделяемую символом и символизируемым, можно смотреть, с психоаналитической точки зрения, как на символ.

...тогда как обычный символизм связывает образно представленные объекты, психоаналитический символизм связывает сами образы... психоаналитик только изучает дереистические, беспредметные психические продукты. Поэтому он рассматривает образы как вытекающие друг из друга в соответствии со строгим причинным соотношением. Он будет систематически называть производный образ символом, а исходный образ — символизируемым ¹².

Таким образом, в примере Фенихеля «деиндивидуализированная собственность», которая, как мы могли бы подумать, является источником символического уравнения фекалии-деньги, сама есть просто психоаналитический символ ощущений удовольствия и неудовольствия в детстве. С другой стороны, экзистенциальное априори (трансцендентальная категория) есть источник обеих сторон уравнения, а не производное или сублимация одной стороны. Общая универсалия, как она подразумевается в психоанализе, есть не более чем теоретическое выражение чувственной, инстинктивной основы всякой символики. И, действительно, постольку, поскольку психоанализ стремится установить причинную связь между инстинктивными потребностями и ощущениями, связанными с дефекацией, и образом денег, как он появляется в сновидениях или в невротической симптоматике, мы не можем потребовать общую универсалию так, как мы можем потребовать ее от символического уравнения между двумя объектами или образами одного рода. И все же, когда психоаналитики делают попытку объяснить, почему появление определенного образа в сновидении вызвано, скажем, травмой детства, они не согласны оставаться с чисто индуктивными обобщениями. Они предпочитают, как Фенихель, искать общую универсалию. То есть, по мнению психоанализа, существует особый символический метод, посредством которого определенные образы, например, в явном содержании сновидений, имеют неизменно одно и то же символическое значение. Мы к тому же обнаруживаем, что психоаналитическая литература ссылается на «объективные» качества — как, например, удлиненная форма, которая является общей для таких вещей, как палка, змея или нож и фаллос; пластичность, которая является общей для мягких веществ, таких как глина или грязь и фекалии. По этой причине, чтобы оправдать свое толкование символов, психоанализ либо (1) использует чисто индуктив-

¹¹ BinswaitfÇr, «The Existential Analysis School of Thought», op. cit., p. 205.

¹² Dalbiez, Vol. II, p. 104.

3-675

66 Критическое введение в экзистенциальный психоанализ А. Бинсватера

ный метод, который, как мы видели, не дает подлинных общих универсалий в качестве связующего звена между частями символического уравнения и оказывается уязвимым для обвинений в том, что он имеет дело не с символами, а со знаками-следствиями, либо (2) заявляет определенные объективные качества, качества, имеющие основное отношение к общественной (объективной), а не к индивидуальной «реальности», в качестве связующего звена или общей универсалии в символическом уравнении. Мы вскоре рассмотрим первую альтернативу; то, что сейчас требует внимания, — это специфика экзистенциального априори в качестве такой общей универсалии.

Мы уже говорили об экзистенциальном априори (трансцендентальной категории) как о смысловой матрице, в рамках которой события переживаются и которая, таким образом, является условием возможности опыта, травмирующего или иного. В «Истории болезни Эллен Вест» Бинсвангер пишет: S

Экзистенциальный анализ показывает, что в этом случае перед нами не одностороннее смысловое или символическое отношение одной части уравнения к другой, но что обе части, на основании принадлежности к одному и тому же значению в отношении мира, имеют общий смысл ¹³.

То, что психоанализ принимает за обусловливающие факторы — инстинкт, ощущения детства и т. д. — это для Daseinsanalyse уже представительства основного проекта мира. Не то чтобы Daseinsanalyse хотел отбросить цепь причин, но скорее саму цепь причин, как ее описывают в научном глубинном анализе, нужно рассматривать как целое, целое, не имеющее привилегированной точки отсчета, по отношению к которой должно объясняться все остальное. Такое объяснение, исходящее из привилегированной точки отсчета, предполагает теорию, а теория предполагает мировоззрение — в данном случае, мировоззрение естествознания. По этой причине Daseinsanalyse не может использовать прошлое, чтобы объяснить настоящее; в самом деле, прошлое пациента существует в настоящем, так как проект мира, в рамках которого отдельное событие в прошлом «обусловило» нынешний невроз, есть пациент. Следовательно, настоящее, или «сознательное», или явное содержание сновидений и явные словесные выражения — все указывают на единицу или категорию(-ии), которая является основной для мира пациента. Другими словами, поскольку «я» не может испытывать «чистое» событие вне смыслового контекста ¹⁴, даже если это «я» ребенка, именно этот источник смыслового контекста Daseinsanalyse стремится установить. Он не ищет отдельные значения, которые, скажем, ребенок придает определенным событиям и которые он может осознавать или не осознавать в тот момент; Daseinsanalyse, скорее, пытается найти модус бытия-в-мире, о котором можно сказать, что он управляет этими значениями. Экзистенциальное априори — это не кантовская категория в

¹³ Binswanger, «The Case of Ellen West», op. cit., p. 316.

¹⁴ Binswanger, Vorträge, Vol. II, S. 292.

Символ в психоанализе и Daseinsanalyse 67

том смысле, что она является непосредственным условием для восприятия, но только в том смысле, что она является условием для переживания значений.

Если экзистенциалы Мартина Хайдеггера представляют бытие человека, тогда экзистенциальное априори, которое представляет бытие именно этого человека, как он существует в своем особом мире, нельзя рассматривать как причину этого значения или причину этого травмирующего события или того обремененного удовольствием опыта. Скорее, экзистенциальное априори — это преобразование «пустых» онтологических формул Хайдеггера в формулу, способную вместить в себя содержание. Содержание такой формулы составляют смыслы — «мать любит меня», «я ненавижу брата», «я боюсь отца» и т. д. Поэтому мы называем экзистенциальное априори смысловой матрицей. Существует ли бессознательная психика или нет, то, что было вытеснено в это «бессознательное», сначала было пережито; а если оно вообще было пережито, оно сформировало и формирует часть мира пациента, как он переживает свой мир.

Я спешу добавить, что Бинсвангер никогда не говорит об «я»; он говорит о Dasein. Термин Dasein относится к сущему, сущность которого— быть-в-мире. Смыслы и переживания, являющиеся предметом психоанализа, понимаются психоанализом как, например, эго, которое сталкивается с миром, или требованиями, или приказаниями, или инстинктивными побуждениями, исполнению которых мешают внешние условия. Но Dasein, о котором пишет Бинсвангер, — это Dasein как уже-в-мире. Это Dasein есть, таким образом, фон, на котором в действительности и всегда возникает «я». Его можно назвать Gestalt (форма (нем.]. — Прим. перев.), в рамках которой «я» отличает себя от мира, в то же время существуя в своем мире. Так же как кантовские категории — это категории, в рамках которых появляются сформулированное и дифференцированное знание о мире и феноменальное «я», так экзистенциальное априори пациента — это основание тех переживаний и смыслов, для которых психоанализ устанавливает причинную связь.

Верный гуссерлевскому духу, Daseinsanalyse ограничивает себя «анализом того, что является в действительности присутствующим, т. е. имманентным, в сознании»¹⁵. Более того, подобно Эдмунду Гуссерлю, Бинсвангер не забывает отделить феноменологический метод Дазайнсана-лиза от психологического описания. Согласно Гуссерлю, психологически ориентированный феноменолог, как бы он ни ограничивался имма-, нентными сознательными актами, всегда рассматривает эти акты как актуальные процессы, которые он не может вообразить обособленно от реального человеческого существа (einem realen N at urge schöpf). Чистый феноменолог, с другой стороны, исключает из рассмотрения любые суждения, какими бы скрытыми они ни были, о реальности «я» или поступков.этого «я». В этом вопросе Бинсвангер занимает позицию где-то между чистым феноменологом и описательным психологом. Априорные

¹⁵ Binswanger, Vorträge, Vol. I, S. 25.

68 Критическое введение в экзистенциальный психоанализ А. Бинсватера

структуры, которые ищет Daseinsanalyse, служат в мире пациента трансцендентальным (в кантовском смысле) условием всего опыта, конкретного бытия-в-мире.

Как Бинсвангер ликвидирует разрыв между гуссерлевскими чистыми эйдетическими структурами сознания и «категориями», которые обусловливают возможность опыта, экзистенциальным априори, которое, по-видимому, одним словом, является универсалией, обладающей властью? Как мы видели, Бинсвангер не намерен называть трансцендентальную категорию пациента просто-напросто обобщением, каким бы правильным оно ни было, на тему истории и опыта пациента. Бинсвангер пишет:

Все, что делает мир значимым, подчинено господству одной этой категории, которая одна поддерживает ее (пациентки. — Прим. перев.) «мир» и бытие ¹⁶. (Курсив мой.)

...поэтому форма этого проекта мира должна была сначала создать условие возможности (происшествия)... чтобы оно было пережито как травмирующее ¹⁷. (Курсив мой.)

Здесь имеются в виду не случайные комбинации, а непоколебимые априорные экзистенциальные структуры ¹⁸.

В «Истории болезни Лолы Фосс»:

Но почему только предметы одежды — платья, нижнее белье, обувь, шляпы — играют такую важную роль в болезни Лолы? Чтобы ответить на этот вопрос, нам пришлось бы провести биографическое исследование... Но вопрос, как возможно то, что предметы одежды могут играть такую выдающуюся роль, — это, безусловно, проблема для экзистенциального анализа ¹⁹.

Экзистенциальный анализ не интересуют просто факты, относящиеся к лингвистической науке, что в метафоре «значение слова переносится из одной отдельной области в другую», но его скорее интересуют экзистенциальные основы возможности такого переноса ²⁰.

Приведенные выше отрывки ясно показывают, что априорные экзистенциальные структуры (которые я назвал экзистенциальными априори) представляют собой не только сущности или универсалии, которые постигаются феноменологически, но также действенные, обусловливающие, детерминирующие категории. Понять более конкретно, в каком смысле экзистенциальное априори — это универсалия, обладающая властью, значит понять также, каким образом Daseinsanalyse подходит к «вертикальному измерению» символического уравнения.

Нужно соблюдать особую осторожность, чтобы представление о причинной действенности не оказывало влияние на ход наших мыслей при поиске связи между экзистенциальным априори и миром, как

¹⁶ Binswanger, «The Existential Analysis School of Thought», op. cit., p. 203.

¹⁷ Ibid., p. 205.

¹⁸ Binswanger, Vorträge, Vol. II, S. 289.

¹⁹ Бинсвангер, «История болезни Лолы Фосс», с. 258 данной книги.

²⁰ Binswanger, Vorträge, Vol. II, S. 290.

Символ 6 психоанализе и Daseinsanalyse 69

он переживается пациентом. Для Бинсвангера экзистенциальное априори без/ соответствующего проекта мира и, следовательно, без соответствующего мира немыслимо, это противоречит самому понятию трансцендентальной категории. Так же как не имеет смысла говорить о кантовских категориях рассудка как «существующих» до познания мира, так не имеет смысла говорить о бинсвангеровском экзистенциальном априори как «находящемся там» до опыта. Подобно кантовским категориям, определение экзистенциального априори исчерпывается описанием его функционирования, а его функционирование только теоретически можно отделить от объекта, на который оно направлено. Например, Бинсвангер описывает случай, в котором маленькая девочка в возрасте пяти лет испытала приступ страха и упала в обморок, когда каблук оторвался от ее ботинка, после того как застрял в ее коньке. Его анализ этого случая показал, что «то, что служит ключом к проекту мира нашей маленькой пациентки, — это категория непрерывности... Все, что делает мир значимым, подчинено господству одной этой категории»²¹. Бинсвангер не хочет сказать, что категория непрерывности, «проходя через нее», так или иначе вызвала страх и обморок, выражение, которое было бы почти бессмысленным в любом контексте. Я думаю, он хочет сказать, что бытие-в-мире этой пациентки настолько сужено, что все ее ощущения и переживания, чтобы быть усвоенными, т. е. чтобы быть ощущениями и переживаниями, должны удовлетворять определенному критерию. Критерий в этом случае лучше всего, для Бинсвангера, выражается термином «непрерывность».

Сказать, что бытие-в-мире этого Dasein сужено до категории непрерывности-дискретности, значит сказать, что всякое ощущение и опыт индивидуума в некотором отношении избирательны. Это значит также, и более существенно, сказать, что мир индивидуума имеет основание в этой категории. Таким образом, категория непрерывности-дискретности — это категория, которая выражает самоопределение индивидуума во времени, пространстве, Mitwelt и Eigenwelt.

Бинсвангер как феноменолог соглашается с Гегелем, что:

Индивидуальность есть то, что есть ее мир, в смысле ее собственного мира. Индивидуальность сама есть цикл своей собственной деятельности, в которой она появилась и утвердила себя как реальность, она есть только единство того, что дано, и того, что создано, — единство, стороны которого не распадаются, как в идее о психологическом законе, на мир, данный сам по себе, и индивидуальность, существующую для себя ²².

Как дазайнсаналитик (Daseinsanalytiker) он соглашается с Хайдегге-ром, что «мир» означает «целое значения»²³. А как «кантианец»:

²¹ Binswangcr, «The Existential Analysis School of Thought», op. cit., p. 203.

²² Georg Hegel, The Phenomenology of Mind, trans, by J. B. Baillie (London, 1949), p. 336.

²³ Martin Heidegger, Sein und Zeit (Tübingen, 1953), S. 151.

70 Критическое введение в экзистенциальный психоанализ А. Бинсвангера

Его задача — выделить уникальность априорной экзистенциальной структуры, делающей возможными все уникальные феномены, которые мы клинически диагностируем как шизофренические симптомы и как шизофренический психоз вообще.²⁴

«Власть» экзистенциального априори заключается в самом Dasein как в фактически существующем бытии. Экзистенциально априорная структура, которую Бинсвангер пытается найти в Дазайнсанализе отдельного случая, это: возможные модусы бытия Dasein, экзистенциалы Хайдеггера, ставшие действительными. Этот итог действительного проявления онтологически априорных характеристик Dasein — это экзистенциальное априори конкретного индивидуума. Dasein — это не индивидуум; это фон, на котором появляется индивидуум. Следовательно, когда Бинсвангер утверждает, что, например, непрерывность — это трансцендентальная категория конкретного индивидуума, хотя, возможно, он пришел к своему пониманию феноменологически, он дает нам трансцендентальное знание именно об этом индивидууме. Каждый случай, следовательно, — это, в известном смысле, «трансцендентальная дедукция», посредством которой объясняется возможность опыта конкретного индивидуума. В равной степени правильно будет сказать не только то, что мир индивидуума имеет основание в его экзистенциальном априори, но и что сам индивидуум имеет такое основание. Здесь мы снова возвращаемся к более «строго» «экзистенциалистской» доктрине, проблеме, которая будет обсуждаться позже. Сейчас позвольте просто заметить, что мы столкнулись с актом Dasein, стоящим за самой возможностью индивидуума и его мира, нечто, что можно, вероятно, рассматривать как кьеркегоровский выбор самого себя или неспособность выбрать самого себя, и нечто, что также нужно тщательно сравнить с сартровским первоначальным проектом. Это вопросы, которые следует отложить до более поздней главы.