Консервация под видом реставрации

Сталин стремился одеть максимально возможное число чиновников в мундиры, выстроить по рангам в четкую и жесткую иерархию. Именно этот факт нередко приводят в качестве главного свидетельства курса на создание во второй половине 1940-х гг. завершенной имперской структуры по образцу Российской империи. На самом деле именно он при внешнем сходстве наиболее удален от реальной реставрации и служил вполне системным целям, не имевшим никакого отношения к дореволюционному прошлому.

Сталинская система, по сути, была двойным хрупким балансом. Во-первых, это был баланс функциональных административно-силовых структур (блоков): партия (партаппарат), совмин (исполнительная власть, как бы она ни называлась), служба безопасности и армия. Над всем этим возвышалась харизматическая фигура Сталина — демиурга и жестокого координатора этой системы, который играл на противоречиях между четырьмя блоками и внутри них. Во-вторых, это был баланс соответствия объема и качества потребления функционеров различного уровня их рангу, месту в иерархии. В системе, где частная собственность отсутствует, где главное — власть, основанная на самой же власти, то есть лежащая в основе самой себя, единственным внешним показателем места в иерархии может быть только потребление, количество и качество положенных пайка и услуг.

Ясно, однако, что человек есть человек и каждый функционер с чадами и домочадцами стремился потреблять больше, чем положено по рангу. А вот это уже было опасно для системы. С одной стороны, подобное сверхпотребление нарушало иерархию властных групп, их внутренние отношения, с другой — компрометировало образ верхушки как ордена революционеров.

По мере усложнения системы и сращивания партийного и хозяйственного аппаратов контролировать иерархически ранжированное потребление становилось все труднее. А тут еще война с потоком западного ширпотреба, «демонстрационным эффектом» и массой соблазнов.

Производственной основой двойного хрупкого баланса были аграрно-индустриальный строй и его слои. Индустриализация изменила ситуацию. Однако социальные и психоисторические изменения запаздывают по сравнению с производственно-экономическими. К тому же их притормозила и война. Зато во второй половине 1940-х гг. процесс пошел с удвоенной скоростью как в низах, так и в верхах, где происходило оформление господствующих групп в слой для себя, которому харизматик Сталин уже был не нужен.

В такой ситуации стремление ввести полувоенную («имперскую») организацию на максимуме социального пространства, одеть чиновников в мундиры означало одно — регламентацию опасного для системы нарастающего избыточного потребления верхов. Это была попытка подменить, насколько это возможно, социальное деление профессиональным, по сути — подморозить развитие реального социализма его ранней (сталинской) стадией. Таким образом, «реставрация» в данном случае на самом деле была средством решить проблемы советского общества, роста социального и экономического неравенства, развития социальных групп, не предусмотренных «исходным проектом» и интересами лиц и структур, которые монополизировали власть и контроль над распределением и потреблением (потребностями) в 1930-е гг. А еще говорят о реставрации! Миф. Но еще больший миф — это реставрация сталинизма при Брежневе.

Многие всерьез говорили о сближении брежневского режима со сталинским и противопоставляли этот режим хрущевской «оттепели». Одним мифом укрепляли другой и еще больше запутывали себя.

Не буду здесь специально упоминать об «оттепели» — это отдельная тема, ограничусь лишь констатацией: единственное тепло, которое мог выделять коммунизм как система, — это тепло реакции распада, и в этом смысле единственной «оттепелью» в советской истории был брежневский застой. Главное, однако, в том, что брежневский режим находится намного дальше от сталинского, чем хрущевский. Ведь «брежневизм» — это «хрущевский космос», максимально очищенный от того, что оставалось от сталинизма. Сталин в конце 1960-х — 1970-е гг. появлялся на экране именно в силу своей неопасности для «социально внучатого» брежневского режима. Своеобразным девизом последнего можно считать фразу одного из героев гайдаевской «Операции «Ы»: «К людям надо мягше, а на вопросы смотреть ширше». То есть можно почти всё. И это реставрация сталинизма?