Любовь сына к матери

А после я занялся совершенно другими «раскопками». Пытался отыскать все, что только мог, на тему Войны Грехов и все, что с этой войной было связано. Но материала почти не оказалось. Лишь слова свидетелей, да и то в них было очень много противоречий и недосказанностей.

Виной этому служило то, что почти вся важная информация хранилась у исинов, а они, как известно, были выведены из строя при перемещении через пространственно-временной тоннель. Они просто отключились, а вся информация в них самих – была уничтожена. Программа была стерта, без возможности ее возвращения.

Люди на Пангее Ультима пытались их вернуть, но исины отказывались работать. Все было верно, все должно было работать, но программы так и не могли вернуть утраченный искусственный разум. Лишь глупые программы, ограниченные фантазией своих создателей, не более…

Информации по Войне Грехов почти не было. И мне казалось, что я вновь оказался в тупике. Пытался, конечно, собрать информацию из слухов и домыслов, – ведь все, кто пережили то событие, уже давно покоились в земле, – и отсеять ее через фильтры. Но вновь ни к чему не пришел, кроме тех основных сведений, что знал каждый живущий на Пангее Ультима.

И лишь тогда я понял, что, если у живых спросить было нельзя, стоило обратиться к мертвым.

Первым человеком в моем списке была мама, Регина Малой. Я желал оказаться на ее могиле, и даже не для того, чтобы попытаться что-то выяснить, а для того, чтобы просто проститься с ней, навестить ее и поговорить, хоть и понимал, что она вряд ли ответит мне.

Найти ее могилу оказалось очень трудно, так как упоминаний об этом почти нигде не было. Пришлось подключать к этому делу все свои знания и информацию о Войне Грехов, что я скопил за долгие годы. И в итоге среди множества городов Объединенного Человечества, что люди начали строить сразу по прибытии на Пангею Ультима, я выделил лишь один.

Реджин.

Я интуитивно понял, что город так назван совсем не случайно…

И теперь я был на этом кладбище, что было посвящено всем звездным бойцам-освободителям, участвующим в Войне Грехов. Аллея, вымощенная из белого гранита с примесью чего-то еще, и ряды могил, а впереди статуя женщины, в три раза больше ее прототипа, Регины Малой, моей мамы.

Статуя выглядела столь реалистичной, что я сначала даже дар речи потерял, так как посчитал, что вот она, стоит прямо передо мной, живая. На ней был надет военный костюм, но даже он выглядел на ней как потрясающее обтягивающее платье в пол, стройнил ее и делал еще привлекательней. В одной руке она держала раскрытую книгу, а вторую подняла к небу, ладонь была сжата в кулак. А потом я обратил внимание на ее лицо и глаза – они были разноцветными: голубой и зеленый. Улыбнулся, так как понял, что́ именно она сжимала в кулаке при жизни.

Наваждение прошло, и я приблизился. Провел по ее руке и ощутил лишь камень, что холодил кожу. Положил хризантемы, что она так любила при жизни, прямо на книгу, а сам присел на постамент у ее ноги и облокотился на нее.

Обратил внимание на надгробную табличку:

«Защитнице и спасительнице всего Объединенного Человечества.

Помним. Любим. Скорбим».

А ниже дата смерти без даты рождения: «01.01.01».

Я улыбнулся. Летоисчисление все-таки шло не от Войны Грехов, а от смерти мамы. Люди помнили ее, хоть со временем и забыли детали минувших лет. Она стала частью их жизни. Она спасла их всех. И я гордился ей.

В памяти всплыло стихотворение, что однажды она написала уже после смерти своей мамы, моей бабушки. Она никому его не показывала, но на протяжении почти полугода сжимала листок в кулаке и раз за разом повторяла этот стишок, словно он помогал ей смириться со смертью, с утратой. И однажды она сожгла листок, так и не показав его всем остальным, ни мне, ни папе, ни моему брату, ни кому-то еще.

Но я однажды, когда мама уснула в кресле и разжала свою ручку, выпустив смятый листок, прочел это стихотворение. Оно даже не запомнилось мне тогда, но я так же вложил листочек маме в руку, а после укрыл одеялом.

И кто же знал, что спустя столько сотен лет – меня и самого удивляет столь большое количество времени, пролетевшее для меня как миг, – я окажусь на маминой могиле и вспомню то стихотворение, как будто вновь вижу его перед глазами, а затем разомкну губы и прочту его вслух:

От глаз ушло и скрылось Совершенство,

Из рук ушло виденье Красоты!

Из сердца вырвать образ твой – Бессильны.

Для нас одна беда –

Твоей любви лишиться навсегда!

Я утер выступившие слезы и постарался улыбнуться, но понимал, что это у меня вряд ли получилось. Накатила тоска. Глянул на цветущие рядом цветы, нежно провел рукой по статуе в надежде, что мама почувствует, поймет, что я здесь, я рядом. Откашлялся и заговорил слабым, уставшим голосом:

– Привет, мам. Гляжу, жизнь у тебя тоже оказалась насыщенной, – усмехнулся. – Как и у меня. Вот как-то смог пережить тебя на сотню лет, да еще и умереть трижды. Но, думаю, и у тебя было что-то подобное, если, конечно, не веселей. А теперь я – старик с механическим сердцем и, кажется… стал бессмертным. Так грустно. Вот бы я мог поговорить с тобой, вспомнить детство, поделиться историями. Но… все стало иначе. Ты спасла мир, и я спас мир, каждый по-своему. Кажется, это становится нашей семейной традицией, – рассмеялся, совсем по-доброму. – А сейчас… я даже не знаю, что мне делать. Живу и не понимаю, для чего вообще мне дарована эта жизнь. Неужели зря?

И вновь барабаны. Стучат приглушенно, но я их слышу. Бум-бум. Бум-бум. Поднимаю взгляд к небу, там солнышко светит, так хорошо. А тут эти барабаны продолжают меня мучить. Опускаю взгляд, и барабаны стучат быстрее и громче. Взгляд встречает книгу, и я отчетливо вижу обложку.

Название на русском, да и имя автора тоже. Вся моя семья, конечно, знала этот язык и иногда говорила на нем, – я лично владел им искусно, но тут можно было объяснить тем, что я один из странников, а они славились своей способностью к языкам, – но мама больше любила изъясняться на английском. Хотя сколько времени прошло с тех времен? Сколько ей пришлось повидать времен и мест, прежде чем она оказалась спасительницей человечества?

Вновь оглядел книгу: на ней значилось и название, и инициалы автора, и незамысловатый рисунок в виде какого-то символа, состоящего из четырех незавершенных кругов, сцепленных друг с другом по типу символики Олимпийских игр. Но важным были инициалы автора. Я уже слышал об этом человеке и вспомнил, кто именно говорил мне о нем. Люцифер, в первый и последний день нашей встречи.

Барабаны заглушали собой весь окружающий мир, и я неосознанно понял, что я нашел свою цель.

Один раз – случайность, два раза – совпадение, три – закономерность.

Барабаны стихли. А я лишь уверился в том, что дальнейший мой путь определен.

Поднялся с постамента, отошел на несколько шагов и взглянул на лицо мамы. Глаза изменили цвет и стали серыми, и я почему-то не придал этому внимания. Посчитал, что так и должно быть.

Я нашел подсказку и воспользуюсь ей.

– Спасибо, мама, – произнес я, сдерживая слезы. – Я люблю тебя!

Повернулся и уже направился к главным воротам, как услышал за спиной голос, который не мог спутать ни с каким другим:

– И я люблю тебя, сынок! – голос, казалось, разносился со всех сторон, и в нем передавалось столько теплых эмоций, что я не смог сдержать слез и улыбки.

Голос стих, и шумели лишь птицы да вновь набирающий громкость барабан.

Я резко обернулся в надежде увидеть ее образ, но ничего не было, лишь ее статуя. Ни призрака, ни чего-то другого. Но я был уверен, что слышал именно ее голос и ничей другой. Оббежал статую взглядом и улыбнулся, демонстрируя миру свои белые зубы, так как и статуя улыбалась мне в ответ, что я заметил лишь сейчас, – а ведь казалось в прошлый раз, что лицо статуи более серьезное и целеустремленное.

Стоял, смотрел и улыбался, не в силах передать всю ту любовь, какую испытывал. Помахал статуе рукой, словно на прощание, и не образу, вытесанному из камня, а вполне живому человеку, машущему в ответ.

– Пока, мам! Я еще приду, обещаю! – и не в силах обернуться, попятился к воротам. И лишь прямо перед ними обернулся и, вытирая с глаз последние слезы, произнес в пустоту: – Можно было бы все вернуть и все исправить… Была бы такая возможность – я бы ей воспользовался… Обязательно воспользовался бы, мама!..

ГЛАВА Ο