Картина 2

МУХИН. (вылезая из под топчана) Здесь я, чего ты… Здесь. (после небольшого замешательства Марина Семеновна хватает полотенце и начинает его бить)

МАРИНА СЕМЕНОВНА. (радостно) Живой! Ах ты, сукин сын!! Ах ты, подлюка пьяная! Ты где шатался всю ночь, стервец! Где тебя носило, бестолочь кривоногая. Да чтоб ты сдох побыстрее!

ШАРАФУТДИНОВ. Ты бы прекратила насилие, Марина Семеновна.

МУХИН. Ты чего, очумела что ли?!

МАРИНА СЕМЕНОВНА. Я тебе дам сейчас – очумела, я тебе дам!! (садится на стул, закрывает голову рукой и начинает плакать) Сволочь, уже всю кровь у меня выпил…И все мало ему, все мало. В могилу загнать хочет.

МУХИН. Да чего я сделал то? Марин, ты чего? Елкин- фуршет, я ж ничего такого. Пришел домой, да спать лег…

МАРИНА СЕМЕНОВНА. (Еще раз заехав полотенцем) Когда ты пришел? Как ты вообще под топчаном оказался?

МУХИН. Обычным образом. Часа, наверное, три было. Да нет, раньше. С Захаром Егоровичем, после того как он свой магазин закрыл, посидели малость. Идейку одну обмозговывали.

МАРИНА СЕМЕНОВНА. Знаю я ваши идейки…

МУХИН. Не перебивай! В два часа уже дома был. Как штык! Готов к труду и обороне. В окно залез и под топчан спать. Чего непонятного?

МАРИНА СЕМЕНОВНА. А чё, в дверь то уже не проходил что ли? Че, через окно то?

МУХИН. А чтоб не будить. Ты ж спала. А в дверь то стучать надо. А в окно не надо – и так открыто было…

МАРИНА СЕМЕНОВНА. (Шарафутдинову) Да я и не спала вовсе, так одним глазом…

МУХИН. Так и я, считай, на одной ноге, чтоб не шуметь. Чтоб тебя не разбудить.

МАРИНА СЕМЕНОВНА. А под топчан то зачем?

МУХИН. А это, чтоб ты меня слишком рано не разбудила. Полотенцем по морде. (Шарафутдинову) Скажи, милиция, логичный поступок?

ШАРАФУТДИНОВ. Есть свой резон. Каждый от правосудия скрывается, как может.

МУХИН. Вот! Считаю, доклад окончен.

МАРИНА СЕМЕНОВНА. А памятник ты себе со своими дружками зачем поставил?

МУХИН. Какой памятник?

ШАРАФУТДИНОВ. Да тут такое дело, Иван Палыч. На центральной площади тебе памятник поставился. Хорошо бы выяснить, с какой целью?

МУХИН. А я думал спросонья.

МАРИНА СЕМЕНОВНА. Пополам с похмельем.

МУХИН. (Отмахнулся) Думал, так – почудилось что то. Слышу, вы про памятник какой то, а суть не пойму. А это ж, выходит, взаправду все.

ШАРАФУТДИНОВ. Это нужно так понимать, что ты своей причастности не признаешь?

МУХИН. Чего мне признавать? Я еще не пойму ничего, а ты сразу меня признаваться заставляешь. Ты объясни сначала. Ну, памятник, ну и что? Это преступление?

ШАРАФУТДИНОВ. Это пока непонятно что. Но население, наверняка, волноваться будет. И мне по долгу службы знать нужно – с каких коврижек тебе монумент воздвигли.

МУХИН. Мне?

ШАРАФУТДИНОВ. На, посмотри (протягивает Мухину свой телефон)

МУХИН. Ничего не пойму. Трудно разглядеть. Мужик какой то. Нет, не похож он на меня. И пиджак у меня другой. Да точно перепутали!

ШАРАФУТДИНОВ. А надпись? Видишь надпись?

МУХИН. Ну и что надпись? Мало ли на свете Мухиных? Полно однофамильцев. Возможно, среди них и хорошие люди есть. Заслуженные. Почему нет? Что ж мы Мухины хуже других что ли? Им и памятник. А я чё? Я тут ни при чем. Это они просто адресом ошиблись. Им в другое место нужно было ехать. Так сказать, на родину героя. А тут безалаберность такая. Где поближе Мухина нашли туда и приехали. Ни черта работать не хотят, лишь бы побыстрее с рук сбыть. Разве ж с такими работничками Россия с колен подымется?!! Нет! Не видать нам процветания…

МАРИНА СЕМЕНОВНА. Повело кота на святки. (В дверь, постучавшись, заходит АНЖЕЛА – фельдшер привокзального медпункта. Девушка молодая и мечтательная.)