ЗАПАХ?!!! 5 page

Человек – выживший на войне, в той мясорубке, которая там была, неоднократно ходивший в разведку и за языками... Ну, просто не мог не обладать приличными навыками «рукопашки» и ножа. Но вот не было их – и все тут. Или мне они не давались.

Я немного качался и занимался обычной растяжкой – привычно тянул изо всех сил тело. Тут если не ошибаюсь – в реале, а не в красивых фильмах обычное самбо – это великий секрет спецслужб. Того же МГБ, не говоря про обычную милицию. Какие на фиг спецзанятия?! Тут пожрать бы досыта – вот и все мысли. Обычная боксерская секция в это время – это очень и очень круто. Ну не надо тут пока это никому – излишнее «румомашество и дрыгоножество». Тут проще все, честнее. А просто по морде смазать – тут и так умельцев полно. Особенно после третьего стакана. Дать или получить по сопатке – в порядке вещей. Пар сбросили или «с психотерапевтом поговорили». Никто на это вообще не заморачивается! Это как «С добрым утром!». А вот что ногами тут вообще никто не работает – это хорошо. Это будет мое «секретное оружие». Не знаю кому как, а у меня отработаны четыре удара, две связки и три ухода. Вот, общем и все. Но отработаны на «отлично». Остальное так... больше факультативно. Не великий спец я в «рукопашке». Но помахаться никогда не откажусь. Особенно со своей сволочной натурой. Вечно мне больше всех надо. А получать безответно по морде я как–то давно отвык. Расстроенный до невозможности с отламывающимися руками я пошел к себе. Амалия ковырялась на кухне. И вот уже стоя на крыльце, я и кинул нож. В диком раздражении от ещё одного бездарно проведенного вечера, от тоски – от того, что достали меня эти все неудачные тренировки. Из неудобного положения кинул – мишень стояла наискось, градусов под сорок пять. И вдруг понял, что попал! Нож пошел ровно и вошел туда – куда я хотел, в шею.

Я поймал, запомнил – это внутренне состояния равнодушия и злости. Запомнил и, озлившись на грубо намалеванную фигуру, метнул в неё еще и два оставшихся ножа. Они вошли рядом первым!

Вот оно... Я чувствовал нож. Знал, как перехватить и насколько довернуть кисть. Я в этот момент неведомым мне образом знал, что он войдет туда – куда надо мне. И правда, с того дня у меня стало получаться. Будто я вспоминал забытое. Не знаю, сколько Серёга потратил на это умение, но метать я мог практически что угодно от железнодорожного костыля, до ножниц. Вот такой вот подарок от него достался мне.

Я тренировался в разном – выхватывать ствол, выхватывать нож и наносить удар. Вернее пытался закрепить навык – нарабатывая автоматизм. Черт его знает, какие успехи. Но я уже по крайней мере уже не путался в одежде. А мимо текли дни. Работа... – «ха!». Стоять, олицетворяя собой закон и порядок – это она. Мне, когда я дежурил, нарушителей приводили. Ворье, блатота и гопота. И пьяных иногда в отдел приводили. Этих – все больше вразумляли словом, давали проспаться, да домой отправляли по возможности. С женой или собутыльниками, или ещё с какой оказией. А по большей части после уговоров человек сам шел домой – пусть и качаясь.

Скандалы пресекали, разговаривали – вот такая вот служба. Опера были загружены по полной программе. Но это так текучка. Чем посерьезней – МГБшники занимались, из батальона, расквартированного в городе. Патрули ещё по городу ходили – от воинских частей. Заводы сильно охраняли. И не это ВОХРа, а НКВДшники. Эти церберы ещё те. С ВОХРой договорится можно попробовать, а с этими нет. Даже болт с завода не вынесешь. По крайней мере – по легкому. Хрен, что вынесешь или забалуешь. «Сурьёзные». Хоть и тупые, но ребята надежные. А мы все больше ходили. Да присутствовали. Наше дело мелочевка. Бытовуха. За две недели только раз и дернули. Ваньку «Мешка» помогали операм брать. Ещё в «отцеплении» стояли – граждан любопытствующих удерживали, пока место преступления эксперты с операми осматривали. В общем, рутина – и не рассказать. Я–то поначалу втихаря было про «подвиги» начал мечтать. Вот он я – весь продвинутый, на раз–два преступление раскрою и всем неграмотным предкам нос утру. Я ведь, сколько читал, да сериалов разных смотрел... Жизнь оказалась оч–чень далека от сериала. Вот она кража! Шанс – можно сказать, хоть самому себе доказать какой я умный. «Доказал!» Кто спер бутыль с керосином, у «Зинки–спекулянтки» – она оказывается, знала лучше меня. Я когда пришел – она уже провела расследование и суд. Ну, заодно вынесла приговор и частично привела его в исполнение. Тихий пьяница Митрич, проживавший в том же бараке, но через комнату – «Ирод и сволочь конченная!», уже отсвечивал шикарным бланшем. Но как истый герой – не остался в долгу, и сама Зинка была растрепана и синела разбитой губой. Мат, крики, обвинения... Вся «квартирка» с удовольствием участвовала в скандале. Правда разделившись несколько партий. Меня призывали – «в свидетели!». Предлагали записать, что:

«Параскевна – иудина дочь, как есть – спекулянтка! Иначе откуда у ей новый ковер на стене?!».

А ковер – это та хреновина с оленем. Не знаю, как назвать – покрывало не покрывало... фигня – на стене, которой цена три копейки. Выслушал. Поорал, развел всех по сторонам и пошел обратно. Вот такая вот работа.

Глава 13.

Закон даёт мне право убить другого – лишь в целях необходимой самообороны, а под необходимой самообороной закон разумеет лишь оборону – в случае крайней необходимости – своей собственной жизни. Закон не дозволяет мне убить кого–то, чтобы спасти своего отца, или своего сына, или своего лучшего друга, или чтобы защитить свою возлюбленную от насилия либо поругания. Закон смехотворен, короче говоря, – ни один порядочный человек не станет руководствоваться им в своих поступках.

Яльмар Эрик Фредрик Седерберг.

Война была тяжелым испытанием для любого человека. Если грязь можно смыть, постоянное чувство голода притупить относительной сытостью, холод забыть... То как забыть убийства себе подобных? Жестокость оправданную и неоправданную, кровь друзей, кровь врагов на твоих руках? На войне любой нормальный разумный терял нормальность и разумность, те качества, что воспитывались в людях веками и назывались моральными нормами, отличающими человека от зверя. Во всё дальше отдаляющемся от меня двадцать первом веке было придумано слово – «реабилитация», в приближающемся и всё глубже проникающем в меня двадцатом про него ещё не знали или не считали нужным знать. Но не знать о чем–то, не значит, что оно не существует.

И глубокие психологические и психические травмы у людей были. Существовали независимо от их знаний и желаний. Я отчего–то думал, что тут все наперебой говорят с друг с другом о войне и о разных «случаях на войне». Но это было не так.

Существует в людях некий барьер, не позволяющий наслаждаться страданиями и жестокостью, смаковать страшное и противное природе человека. И потому мои сослуживцы, случайные знакомые и просто контактировавшие со мной – избегали говорить на эту тему. И моё незнание реалий той войны списывалось на «обычность» нежелания вспоминать. Я мог больше не заикаться и говорить нормально, хотя и я продолжал стараться чаще молчать.

Живу я тут. Просто живу – не строю никаких планов. Рутина. Скука. Как–то даже привык. Все мысли о быте... о еде, о дровах, о службе... вжился. Странно мне тут многое, но привык. Народ конечно в большинстве малообразованный. Как сказали бы наши продвинутые юноши – «бескультурный». А мне как–то на это плевать. Нормальные люди – обычные. А что мало знают или читали...? Так и у нас, с этим интернетом и западными штуками вроде ЕГЭ – стало столько тупых! Я просто отчего–то помню о том, что это они – именно эти «малообразованные» люди, вытащили страну. Дали этот шанс – «продвинутым». И если б не они – эти «особо культурные», были бы такими же. Это они «совок» и «быдло» – сейчас недоедают, надрываются, трудятся и умирают. Нет у меня права – никого осуждать! Нету! И не мне судить кого–то за то, что у них не было шанса – поучиться побольше или как правильно ножом с вилкой пользоваться... Я – права такого не имею!

Взять тех же местных казахов – эти вообще по–русски с трудом пять слов. Что их за это осуждать?! Как жили при феодализме – так и живут. И все нормально. Они пасут скот, гоняют его сюда – на мясокомбинат. Крадут по–старинке, да и не только друг у друга скотину. У них вечные разборки.

Забавный они народ. Если казах начальник – он работать никогда сам не будет, но вот всех остальных заставит. А в начальники они рвутся всеми силами. Помню хохму из своего прошлого. Понадобился в соседнюю контору – дворник. Повесили объявление у вокзала: «Срочно требуется дворник!...». Неделю никого, вторая пошла... И тут какой–то шутник дописал на объявлении от руки: «Срочно требуется СТАРШИЙ дворник!...». За день пришло пятеро!!!

Рабочий день заканчивался. Надоевшее солнце косматым малиновым шаром уходило за дома. Станет хоть немного прохладнее. Вспомнил ведь я немного. Голод будет. Неурожай будет страшный. Мало нам войны, так ещё и это. Насколько я помню, скоро пройдет волна диверсий на западных рубежах нашей Родины. Пройдет – не пройдет. Но ситуация обострится. Надо туда уезжать. Неуютно я себя здесь чувствую. – Старший лейтенант Адамович! – ввалившись ко мне в кабинет, по–уставному проорал старшина – Генрих Шац.

– Я!!! – гаркнув, я подскочил и вытянувшись во фрунт, сделал грудь колесом и начал поедать по–уставному начальство. «Имея вид лихой и придурковатый» – как написано в уставе Петра I.

Это была наша с ним шутка – изображать наедине или без начальства – упертых строевиков. Нас это сильно веселило. У меня с ним установились вполне дружеские отношения. Он был из недавнего пополнения, откуда я присматривал людей, чтобы подружиться, да и так на всякий случай. Плохо здесь одному. А почему из новеньких? Это просто – нет у них незнакомых мне связей. Они все больше на виду. Тоже «чужаки», как и я. Да и все – кто работает и служит здесь хотя бы на день больше меня, всегда будут относиться ко мне как к молодому. В армии это всегда так. Прослужи ты с ним хоть пять лет вместе, это останется с тобой – подспудное такое отношение. А те, которые пришли после меня – я для них более авторитетный.

Шаца, назначили начхозом. Когда я пришел к нему получать вещевое, мы и разговорились. Вечером решили в «Голубом Дунае» отметить это дело... Ну и болтали мы о разном. Мы же с ним практически ровесники. Он младше меня на полтора года. Вот тут он меня и спросил:

– А ты где служил?

Я ртом дернул и ни на секунду не задумываясь, ответил цитатой из фильма «Брат»:

– Да так... писарем в штабе отсиделся.

Он с прищуром глянул на меня и хмыкнул.

– А ты? – в свою очередь поинтересовался я.

–...да и я – в тылу в основном подъедался.

– Там и «на работу» выходил?

– Выходил...

Мы одновременно понятливо улыбнулись и пожали друг другу руки. Никому неохота было говорить о войне. И каждому – по своим причинам. Шац – одессит, и вовсю травил мне байки, о любим городе и его жителях, все время влипающих в разные истории. В общем, подружились мы.

Информация к размышлению...

Шац Генрих Яковлевич **– кавалер двух орденов Славы, двух орденов БКЗ, медали за Отвагу, медали за...

Год рождения – 1924.

Образование – 9 классов.

После объявления о начале войны, пришел в райком комсомола, там получил направление на курсы политруков, но проучился недолго. По закону не имели права призвать в армию семнадцатилетних. Поэтому был отправлен в эвакуацию – под Сталинабад. Там работал на оборонном заводе.

В конце лета сорок второго года – призван. Попал в Орловское пехотное училище, расположенное в городе Чарджоу, в минометную курсантскую роту. За неделю до выпуска, все училище, вместе с офицерами–преподавателями, было направлено под Сталинград. К моменту прибытия – Сталинградская битва была закончена. Всех перебросили в район Орла. Стал наводчиком 82–мм миномета в минометной роте, в стрелковом батальоне О.ого СП в О.ой СД. Пока дошли до Орла – полк был почти полностью выбит, и из его остатков создали сводный батальон.

Переведён в пехоту.

Летом 1943 года ранен – получил пулевое ранение в ногу.

Две неудачные операции в госпитале Тулы.

Переведен в специализированный госпиталь в город Боржоми, в Грузии. Третья операция прошла удачно.

После выписки попал в запасной полк в Тбилиси, но уже через 10 дней, в составе маршевой роты, был отправлен на фронт – в N–й стрелковый корпус, в 3–ю Армию генерала Горбатова.

После прибытия первых «покупателей» дал согласие служить в разведке. Уже через час оказался в расположении О.ой отдельной разведроты О.ой Стрелковой Дивизии.

В ней же и закончил войну.

*Орден Славы – преимущественно солдатская награда. Кавалер трех степеней – приравнивался к Герою Советского Союза. Только чтобы получить его – нужно было отличиться как минимум больше трех раз. Тогда как для героя только один. И «Слава» для всех людей того времени, была почетнее «Героя». Которую давали по большей части офицерам.

** Фамилия изменена.

Глава 14.

Чертовски прекрасно, будучи мягким душою, бороться с жестокостями жизни.

И мы, «мягкие», боремся прекраснее всех.

Роберт Вальзер.

Что есть современный человек? Это – дитя своей эпохи, времени... то чему научили и к чему приучили папа–мама. Вот привезли дрова. Их надо попилить – поколоть. Кажется чего тут сложного? Наверно несложно... – если этому научился в детстве. А если у вас была квартира с центральным отоплением и дрова были только где–то там?? В каком–то сериале главная героиня просчитала мужика, выдающего себя за американца, тем как привычно он пилит двуручной пилой. Ну не амеровский это инструмент!

А детский анекдот про то, как советский разведчик прокололся на прищуре глаза во время чаепития: «Русским лениво ложечку из стакана вынимать – легче глаз прижмурить».

Многие ли современные мужчины сумеют без перфоратора забить гвоздь в бетонную стену? У моего отца была большущая куча гнутых и ржавых гвоздей. Он их выпрямлял и вбивал. Меня это всегда поражало – у него же была куча новых? Но нет! Они шли в ход ТОЛЬКО ПОСЛЕ старых. Так его воспитали. Видимо жила и в нем – эта война, нищенство и голод.

Много ли толку в сорок шестом году от вашего умения подключить ДВД к телевизору? А вот неумение прибить подметку – сразу делает человека подозрительным.

А многие ли современные девушки могут заштопать носок? Его же предварительно нужно надеть на лампочку, чтобы стежок был ровным. А ведь этому учили не только мамы, но и на уроках труда.

А как погладить без утюга? У бабушек был специальный валик и бельё «катали». И это не «седая древность» – я здесь видел такие.

Ох и много бытовых мелочей на которых можно выдать себя – как человека не из этого общества и этого уровня.

Вы пробовали крутить самокрутки? А это целая «наука», не владеть которой курящий не мог. Хорошо хоть Сергей был некурящим, и этого можно было без труда не делать.

А как «поправить» забор с одним топором? А наточить топор без наждачного круга? Не может этого не уметь молодой парень! Тем более «фронтовик»! Самый простой пример. Все помнят из фильмов крики на улице: «Точу ножи – ножницы!». Я отчего–то всегда думал, что это способ заработка. Ну мастер это – по заточке. Я, например не смогу грамотно заточить ножницы. Как оказалось – ничего подобного. Точильного камня – нету. Тупо – нет! У многих он просто отсутствует, ибо – дефицит! Не просто неумение, а его физическое отсутствие. Вот он – парадокс обыденной жизни. Я по–другому теперь воспринимаю героев из разных книг, тут не то, что на речи – на обычном вопросе спалиться можно. – Ну что Адамович? Я смотру ты таки до сих пор не нашел у себя еврейских корней? – с нарочито гипертрофированным местечковым прононсом начал Шац, поставив на мой стол банку с краской и положив рядом кисть. – Генрих, вы ломаете мене мозг. С вашим именем – вам лучше жить в Германии, а вы таки еврей! – поддержал я его шутку.

В коридоре скалила зубы, слушая нас, парочка постовых – Сёма Нечипорук и казах Азамат Азаматович Турсынбаев. Сёма – хохол из под Полтавы, был бывшим артиллеристом. Мужчина он был «габаритный». Короче – «шкаф с антресолью», где–то за метр девяносто. В отличие от своего спутника Азамата – невысокого казаха с темными раскосыми глазами. Вся троица была из недавнего пополнения. – Ви имеете мне что–то сказать Генрих?

– Таки да. Серожа – вы дождались праздника.

– Позвольте полюбопытствовать какого?

– Как?! – Шац встал в позу трибуна и важно простер руку. – Разве инвентаризация казенного имущества уже не праздник для честного человека? Услышав последнюю фразу, я с некоторым недоумением обвел глазами скудную обстановку моего четырехметрового «люкса».

Четверть кабинета занимал царский сейф. Огроменный такой, как в кино про «Неуловимых»... Голая сорокасвечовая лампочка в карболитово–керамическом патроне «Голиаф» – свисающая на матерчатом лакированном проводе с потолка. Стены покрытые ободранной шаровой краской. Письменный буковый стол с бумагами и стул. Чего тут инвентаризировать?!

Ах да! У меня есть ещё чернильница!!! На моем столе имелся огромный антикварный письменный набор. Состоящий из чернильницы и промокательницы. Этого как его – пресс–папье. Похоже тонкой французской работы. Тяжеленный – мрамор с латунью. Немереной цены в мое время. Только тут он представляет только производственную ценность.

О! Есть ещё два плаката на стене. Календарь Госстраха с призывом: «Обеспечьте страхованием свою ЖИЗНЬ, ИМУЩЕСТВО». И «постер» в три краски с буровыми вышками и цистернами призывающий: «Увеличить добычу и переработку нефти!». И если быть совсем точным, ещё имелась очень «ценная» полка из заборной доски, криво прибитая на три гвоздя.

– Генрих, вы решили произвести внеочередную покраску стен? – саркастически поинтересовался я. – Я приветствую столь ценное начинание! – Такой умный юноша – с почти правильной еврейской фамилией должен знать, что у нашего государства нет краски на разные глупости. Есть только на полезные дела. Надо сверить и обновить инвентарные номера согласно описи, – он достал из кармана и потряс какой–то бумагой.

– А сопровождающие вас лица будут смотреть, чтобы вы не ошиблись в написании цифр?

– Нет. Это грубая физическая сила. Чтобы–таки подвинуть сейф, – он усмехнулся и пояснил: – Вы Сергей не первый. Какой–то кретин – до меня, написал инвентарные номера на задней стенке.

Я встал, поправил с кобуру со штатным наганом, выданным мне в качестве табельного оружия, и явно глумясь, вежливо поклонился:

– Вы позволите уважаемый, товарищ начальник достать бутылочку с чернилами из сейфа, – я слегка потряс связкой ключей.

– Ну разумеется...

– Черта ли с ней сделается – с твоей чернилой, – подал голос здоровяк Семен, готовый «копать». Он отличался редкостным спокойствием – «он мог – копать, а мог – не копать».

– Сёма, не травмируйте мне душу и не рвите сердце – неумными предложениями.

– Это почему? – басовито прогудел он.

– Сёма! Если чернила прольются... – мягким и умиротворяющим тоном начал я

предложение, – ТЫ ЧТО ЛИ БУДЕШЬ ЗА МЕНЯ БУМАГИ ПЕРЕПИСЫВАТЬ?!!! – и закончил

истерическим голосом начальника–психопата.

Простодушный гигант в ответ только озадаченно почесал в затылке. Я достал из сейфа здоровенную «четверть» – заполненную на треть чернилами и переместился в коридор. Чернила, блин, тут тоже ценность и подлежат строгому учету. Вот так.

А зрелище сверки – обещало быть увлекательным. Сейф по моим прикидкам весил никак не менее тонны. Интересно, какому дураку пришло в голову проводить инвентаризацию в нашей нищей конторе. Особенно сейфов? Мой, к счастью или нет, был – не единственным. Шац получив столь дурацкий приказ, обсуждать его не стал, а со всем пылом своей извращенной натуры приступил к выполнению – стремясь довести его до абсурда. Своего рода протест.

А бюрократы – да. Пожалуй, они неистребимы со своим дебилизмом, примерно – как перхоть в рекламе...

Товарищ Шац умудрился парализовать работу первого этажа практически на полдня – каждому. Народ с удовольствием кучковался в жидкой ажурной тени от деревьев и с удовольствием дымил. Травили байки, делись скудными новостями и перевранными новостями из газет, пересказывали слухи... в общем народ был доволен. Единственное в чем сходились все – «на ремонт краски, как всегда – нету, а на инвентаризацию моментально дефицитной краски нашли!». Я стоял коридоре и смотрел как ребята, надрываясь – отодвигали сейф от стены. Черт его знает, что в нем хранил бывший хозяин и на фига он ему, но ребята упирались по–полной. Кто–то уже это делал, до меня. Об этом свидетельствовали глубокие царапины на полу. Причем – ЗАЧЕМ это было сделано, я убей меня, не понимал. Что стоило написать номер сбоку?! В любой момент – можно зайти и посмотреть. Кому придет в голову перерисовывать или исправлять...?! Не говоря о том, чтобы втихую подменить и унести эту неподъемную бандуру. Её спереть только можно с помощью подъемного крана и тяжелой строительной техники. Но нет!!! Изгибы логики советского бюрократа и изыска его – военной области в частности... непостижимы!

Все проходящие мимо считали своим долгом непременно остановиться, чтобы насладиться бесплатным зрелищем и обязательно что–то «умное» посоветовать. Отчего–то вызывая неподдельное негодование у всех «участников концессии». Работа моментально останавливалась и начиналась перепалка. Отодвигали эту «дуру» от стены – «весело и с огоньком». Причем дрын, которым они пользовались как рычагом – сломался. На третьей минуте. Турсынбаев, которому едва не прищемило при этом пальцы – моментально высказался... Что характерно абсолютно без акцента и на безукоризненно чистом русском языке – проинформировав всех присутствующих, в какой позе, где и в каких отношениях он состоит в с сейфом, палкой, родителями этого сооружения, предками тех кто придумывает такую работу. Особенно отметив роль некоторых безруких товарищей – так и норовящих оставить Родину без преданного бойца!

Его спич был благосклонно выслушан присутствующими – ибо на удивление был разнообразен. Он нес не только массу положительных честных солдатских эмоций, но и кучу витиеватых восточных сравнений органично вплетенных в канву «повествования». Потом ребята естественно – сразу устали, и пошли перекурить. Пока они плодотворно трудились на ниве уничтожения табака, я на автомате достал нож и сидя на столе, стал крутить его в руках – побрасывая и перехватывая, попутно раздумывая – «как можно умудриться развести бардак в кабинете, в котором присутствуют всего три предмета...». Вернувшийся первым с перекура Шац поглядев на разгром, учиненный им, резко выхватил мой нож из воздуха, куда он подлетел при очередном броске. И ещё более ловко, чем я, закрутил его в руках, то перекидывая из руки в руку, то мгновенно меняя направление удара:

– Писарем при штабе говоришь, был? – застыв на секунду в зафиксированном ударе, спросил меня он.

– Ага... – честно сознался я, кивая головой.

– Сдается мне писать нас... учили одной и той же ручкой... А здесь–то ты как оказался?

– Должок у меня тут. Непременно вернуть надо, – я непроизвольно зло оскалился, дернув уголком рта.

– Долги... – это святое. А вдвоем не проще его заплатить?

Я хмыкнул:

– Лучше, но... вмешивать в свои дела никого не охота. Боюсь, искать всех «отдавальщиков» сильно будут.

– «Господь не выдаст, свинья не съест!», – философски высказался Шац и, услышав топанье сапог в коридоре, внезапно посерьезнев, многозначительно спросил: – Пивка вечером выпьем?

– С удовольствием...

– А что у нас сегодня на обед?

– Сегодня у нас великолепнейший суп с кониной. Вчера мне выдали на складе шесть кило роскошных костей. Сережа... – ты не поверишь, но на некоторых – я даже видел кусочки мяса, – он мечтательно закатил глаза. – Это конечно, не «гефилте фиш», – он вкусно почмокал губами. – О–о... я помню, как готовила его тетя Сара, но уверяю тебя Серёжа – это тоже будет нечто. Богатая еда... и даже с перловкой...

Кормежка в нашей маленькой столовой была так себе – паршивенькой. Но чаще старались сварить хоть какой–нибудь супчик. Пусть – пустой, дрянь, но горячее. Есть в столовой было более прагматично, что ли. Не надо заморачиваться – на «что поесть, когда приготовить». Не надо возвращаться домой, а потом обратно или думать – «что и как» взять с собой. Опять же, платить хозяйке не надо – за готовку. А тут кормили. День у нас совсем ненормированный. И еда – это праздник.

Как там было в какой–то дурацкой рекламе: «Это праздник каждый день!».

Глава 15.

Настоящий мужчина должен излучать силу и уверенность в себе, а не материальную нужду и сексуальную озабоченность.

Кстати о бабах... Пардон о женщинах. Поначалу у меня был – культурологический шок... Эм–м... скажем так – от запахов. Но природа брала своё. Никуда от неё паскуды – не денешься. Были у меня «связи на стороне». Но горжусь, «что в связях порочащих его – замечен не был».

Я же проверяющий. Тут есть и магазин «ОсобТорга», и закрытые распределители. Это те – всем знакомые по книжкам. Я видел их вживую. Закрытые распределители снабжали начальство «микояновским пайком» в объёме 1933 года – набор из шестнадцати наименований, включая папиросы, мыло, три бутылки спиртного в месяц. Я–то в силу своей незначительности, мог это – только «охранять». Пост у меня там был. Вернее постовой, ибо опасалось начальство эксцессов. Мои постовые проверяли сторожей, а я в основном, постовых. А сторожа – это не дедушки–пенсионеры, как мне представлялось всегда, а – бабы. Пардон... – женщины, фемины и прочие девушки.

Так вот, сторожат – женщины, и как не странно, зачастую молодухи. Как говорится – «в самом соку»... Озверевшие от недостатка мужского внимания и ласки – они, мало того что были готовы на все. Многие старались любыми способами затащить мужчину в койку. Время такое...

И многим это удавалось – мое сердце не камень!

Ночью город вымирал... вроде как – темно и голодно... Но только вот и это – не совсем так или совсем – не так... Это – как посмотреть. Местами – так! Никаких клубов конечно нет. Но мужики–то – есть мужики!

Кто–то возвращался с фронта – праздник! У кого–то – день рождения, крестины, именины или получка... От скудости и неустроенности, от нищеты и бытовухи, от радости или по поводу. НО... мужчины, и женщины – заменившие многих из них, гуляют! Радуются от души – ЖИЗНИ. Она тут...– плохая и неустроенная, голодная и тяжелая... но – ЖИВАЯ. Бьет она ключом. Живет народ в преддверии счастья – война кончилась. И какая война! И вот–вот – наступит счастливое будущее. Вера их согревает. И я потихоньку становлюсь частью их, частью этого мира. Он – мой, а я – его. Проникаюсь настроением и мыслями, становлюсь – «как все». А как всегда – «отпраздновав», мужики лихо прутся к женским баракам и общагам, размещающимся там же. Времена и здания меняются, но «он» как стоял – так и стоять будет! И все мысли сводятся к этому. Жизнь... – она всегда берет своё. И даже любовь, в общей комнате на четверых или шестерых женщин, за тряпочной занавеской – норма. Остальные деликатно молчат или занимаются своими делами – делая вид, что ничего слышат. Все так живут...

А вечером мы пошли – «культурно пропустить по кружечке».

Информация неизвестная Николаю...

Пиво в Советском Союзе, в отличие от секса, было. Наркомпищепром (Наркомат Пищевой Промышленности) неусыпно заботился о том, чтобы на столе советского человека было всё, как в лучших домах, в том числе, и бутылочка–другая пивка.

Еще до войны начали выпускать 8 сортов советского пива. Четыре «светлых» сорта:

«Жигулевское», «Русское», «Московское» и «Ленинградское». И четыре «темных»:

«Украинское», «Мартовское», «Портер» и «Карамельное». Последнее содержало не больше 1,5 процента алкоголя и предназначалось для диетического питания, в частности, повышения лактации у кормящих женщин.

Разнообразие сортов советского пива декларировалось в прессе, рекламных плакатах и кулинарных книгах. На деле же в продажу поступало всего два:

«Московское» и вечное «Жигулевское». «Московское» стоило 22 рубля, а демократичное «Жигулевское» – 15 рублей за бутылку емкостью 0,33 литра. Разница в цене иногда служила поводом для махинаций. Так, работницы буфета концертного зала им. Чайковского, очага культуры, между прочим, в теплой воде отклеивали этикетки с использованных бутылочек «Московского» и присобачивали их на «Жигулевское». Чистая прибыль составляла десятки тысяч рублей в месяц – немыслимая сумма по тем временам. Несчастный Володя Шарапов, напомню, давился кофейком, купленным на 100 рублей в «Астории». А Сталинская премия 1 степени составляла 100 тысяч рублей. Нечестные буфетчицы жили явно получше и тех, и других. Правда, недолго. Вскоре их повязали, судили и приговорили к заключению с конфискацией имущества и поражением в правах. Такие вот приключения пива в СССР.

Губит, как говорится, людей не пиво...*

Пивная «Голубой Дунай» располагалась за углом бани. Это был не ларек, а пристройка с разбитой, щелястой дверью. Баня и пивная, так сказать – «два в одном». А чего? И то, и это – учреждения «культурного досуга». Очередь в пивную, хоть и небольшую – было видно издалека. В ней смешались и мужики и бабы. Бабы краснолицые, распаренные – с помывки. Мужики, в рабочей одежде – прямо со смены.

Мы встали в общую очередь – хрен вам, а не привилегии. Все одинаковые. Народ со смены уставший и злой. Бабы домой спешат – кормить «кормильцев». Они боевые. Могут без разговоров любому попытавшемуся прорваться без очереди – вписать по лицу.