ЗАПАХ?!!! 1 page

Вот про то, что глюки ещё могут пахнуть – я не слышал! Мать твою! Глюки – НЕ ПАХНУТ!

Вот в этом я точно был уверен.

Говорящие «белочки» – да. Эти точно есть. Много раз видел. Но вот чтоб они пахли – я не помню. Что–то там сложное было...

Во мне что–то заработало и это были остатки моих пропитых мозгов. «Не то, тут что–то. НЕ ТО...», – две мои оставшихся, сильно битых жизнью шестеренки, кажется со слышным наружу щелчком – встали на место... И бешено прокрутились – выходя в рабочий режим.

«Если мужик – реален, то тогда – где я? Глядя на него можно сказать только одно – перенос. Исходя из читанных разных книжек. Но вот чтоб такое... и со мной?! Подвигов возжаждал, тля. Получи!».

«Всё! Сейчас если я пасть отрою, так и все... Возьмут меня к ногтю!», – голова кажется жужжала пролистывая странницы, где находились советы всем этим попаданцам.

Мужик тем временем достал пачку фотографий.

– Вот посмотрите, может кого–то узнаете? – он достал с десяток фотографий и начал показывать мне, внимательно глядя на меня.

«Он что думает, я кого–то узнаю?!».

Видя, что я не реагирую, он тяжело вздохнул, аккуратно сложил фотографии и пробормотал себе под нос:

– Говорил я Иващуку, что это бесполезное дело...

«Все бы ничего, но на кой черт ко мне приходил капитан? Да еще с фотографиями?

Даже в мое время их не носили... Не говоря про «тут». Ерунда какая–то...».

А он на входе обернулся и добавил:

– У нас тут пошаливают. Давеча зарплату на мясокомбинате давали, четверо вас сюда попало. Зарегистрировать надо. Но на военных, особенно партийных, стараются не нападать. Может тебя старлей с кем спутали? Ты не беспокойся – вещи твои все в целости. И партбилет и офицерская книжка... и фотокарточки. И даже деньги, – он вздохнул. – Спугнули их. Рабочие со смены шли. Повезло. Только по голове и схлопотал. Доктор говорит, через недельку бегать будешь – как новенький. Выздоравливай...

Я долго раздумывал, пока не вспомнил, что и тут я – партийный. А вот тут – это ведь совсем другой коленкор. «Это две большие разницы!» – как говорят в Одессе. Все просто – за грабеж лет пять от силы, а то и все два. Товарищ Сталин, если не ошибаюсь, всю эту сволочь – считал социально близкой. Не попутчики, а так... типа рядом. Это ведь когда они расплодились да во власть полезли, начали их как клопов давить. Это за политику шили такие срока, что мама не горюй. А эти – «заблудшие». А десять лет без права переписки – обычный расстрел. Чтобы не спровоцировать.

Нападение на меня – это чистая уголовщина. Вот поэтому при грабежах никогда партбилет не трогали – чревато. И сильно чревато. Потому как за нападение на коммуниста и\или офицера это уже 58–8.

Статья номер 58 и пункт соответственно 8. Это та, которая знаменитая и всем известная – про «врагов народа».

Терроризм. Вот его дуракам пришьют запросто. Статья–то – политическая. Нападение на государственного или политического деятеля. Это минимум десять, а–то и все двадцать пять...

Обалдеть. Это как же я про политику–то забыл? Политика ведь тут это все.

Здорово же мне по башке приложили.

Черт! Не помню я, мораторий на расстрелы когда ввели? Что–то вертится... Вроде как расстрелы после войны и отменили. Только вот когда и на сколько? Забыл я... – забыл. Но сидит в голове, что за убийство точно не приговаривали. Поэтому паханы и отправляли малолеток на мокруху. Или это в пятидесятых было? Вот же история. Как нам её преподают раз по десять переписанную – такие и знания. А у тетки – медсестры, шприц–то был многоразовый!!! Тогда ещё глаз резануло – но просмотрел. И мензурки с микстурой, а не привычные таблетки... и порошки... Значит все–таки – перенос!

И что теперь?!

Да ничего. Жить будем! Сдается мне – убили меня там. Иначе тут бы не оказался.

А теперь только одно – выживать надо. За себя и за того парня. Биографию свою теперь изучить... Только как? Номер полевой почты – ничего не скажет. Самое простое – симулировать амнезию. И ещё заикой надо стать. Пока заикаюсь, успею слова для ответа продумать. Иначе меня по речи – сразу расколют. Язык абсолютно другой. Понятия и сленг. Акцент... Scheisse!!! Акцент–то у меня может быть, какой угодно. Не знаю, кто – как, а я по акценту могу почти точно сказать, откуда человек родом. Говорок южан никак с «горьковским» не спутаешь или с уральским. Особенно сейчас. Это ведь у нас телевидение кругом. Происходит нивелировка речи. А здесь этого пока нет. Вот так вот. Горький. Как там он у нас – Нижний? Во! Ко многим старым названиям и привыкать не придется.

А придется мне на работу устраиваться. Тут. А тут – карточки. Рабочие, иждивенческие... Последних очень бы не хотелось. Ладно, это я переживу. Только вот кем устраиваться? В армию я точно не хочу. Да и к станку меня не тянет. «Давать стране угля!» – это как–то не предел моих мечтаний. Иначе, на кой черт мне мозги?

Надо ещё уточнить, куда и в когда – меня занесло.

Что из плюсов?

Немецкий знаю. Знал. В училище диплом военного переводчика не за хухры–мухры дали. Пользоваться только почти не приходилось. Переводчик – заика? Не, ненужное внимание. Да и там где переводят, можно что–то ненужное и узнать. Или слово привычное мне, при переводе брякнешь. Объясняй потом – замаешься объяснять. Войну мы уже выиграли. Гудериана в плен взять – мне не светит, как и рассказать про атомную бомбу... Мать твою! А ведь тут где–то её и испытали! Только вот где...? В Тоцке! Ладно – об этом потом. Я же про это время почти ничего не знаю. Да – победили. Карточки отменили... Вскоре. Потом пятьдесят третий. Ага, осталось письмо подметное написать – про Никиту Сергеича. То–то он обрадуется, как его прочтет. Никаких сил не пожалеет чтоб меня найти. Будет стоять вечный «сторожок» на меня. А я где–нибудь да засвечусь. Кстати тоже личность очень спорная. Скажете «Кукурузник» – и будете правы. Он не очень умный был. Хитрый – да, хамелеон – да. Культ личности «разоблачил»? Тоже – да. На кукурузу его наши закадычные заокеанские «друзья» – ох как ловко развели. А культ? Его же подписи на расстрельных списках стояли. Кому охота на неудобные вопросы отвечать. И много там дерьма всякого...

Только вот никто отчего–то не вспомнит про «паршивые» «хрущевки». Дрянь жильё?

А ничего, что до него у нас почти вся страна в бараках жила? Этого никто не

помнит?! Замолчали это? Что счастье это было несказанное – ОТДЕЛЬНУЮ квартиру

получить. ОТДЕЛЬНУЮ... СВОЮ! И БЕСПЛАТНО!! А плакат на Первомайской демонстрации

который я своими глазами видел – «400 000 000 кв. м жилья!». Это как? Забыли? Это потом все зажрались и воспринимали все это – как должное. Много сейчас счастливчиков кто таким может похвастать? Вот то–то... Так что вывернуть все что угодно и как угодно – даже я могу. Спасибо, БЕСПЛАТНО научили! А что страну мою просрали – так мне не меньше других обидно. А скорее и побольше. Я ТАМ ЖИЛ! Так–то...

Ах да – работа... Тут ещё я в председатели колхоза могу пойти? Ну да – молочко там со сметанкой, девки сисястые и дебелые, да истомившиеся по мужикам. Только там я и сопьюсь через годик – совсем. От тоски. «Ты гони её Володя – тугу–печаль» – советовал Горбатый Шарапову. Вот и я тут такой же. От такой печали и сдвинусь. Не, «колхоз дело – добровольное». Потому туда я и не пойду. Не земледелец я. Да и девок сисястых, там наверняка нет – голодно. Уже много лет. Грудастые девки – «кровь с молоком», эт токо в кино. Причем в паршивом. Не только в нашем, но и в немецком – для взрослых.

Что ещё есть из плюсов? Навыки рукопашки я восстановлю. Да и сколько той рукопашки? Подрывное дело я чуть–чуть знаю. Но кому тут подрывник нужен? Их по идее тут тысяч сто как минимум. Да и на кой черт это мне...? Под эти неторопливые размышления я опять задремал... Так и прошли три дня. Доктору на обходе – скормил байку об амнезии. Осмотрели, посочувствовали... Сказали, что – «Бывает...». Посоветовали не нагружать себя и побольше гулять.

На второй день с трудом, но я поднялся. Нужда заставила. Ковылял по коридору до туалета. В разговоры благоразумно не вступал – только слушал. Надо же – все, как и у нас в больницах. Разговоры о бабах, о войне иногда... Обсуждали фильм – хит сезона «Глинка» с Борисом Чирковым. Тоже мне блокбастер. Я его и не видел никогда.

Посмотрел и на себя. Сухое, поджарое, тренированное тело. С несколькими шрамами от ранений. Симпатичный парень лет двадцати пяти, с серыми глазами и уже заметной щетиной.

Вот ведь тоже проблема – побриться. «Опаску» я в руках держал пару раз, но как ежедневно ей пользоваться пока представлял не очень. На третий день ковылял и всех внимательно слушал. В курилке понял, что в этом теле я не курил. Сидел всем улыбался и впитывал информацию. Куда меня занесло – я уже понял. Штампик на книжке – «1 Городская больница г. О., сориентировал меня географически. Знакомое место. Надо же какие повороты судьбы? Служил я здесь, в молодости. Та ещё дыра. А газетки «Правда», «Известия» и «О.ий рабочий» лежащие на столике у медсестры, сориентировали и по времени. 19 мая 1946 года.

Вот это выверт судьбы!

Но что делать? Добыл подшивки газет и стал изучать речь и обороты. Мне бы ещё устав ВКП(б) почитать. Но вот боюсь, такой вот странный интерес у коммуниста сразу привлечет ко мне нездоровое внимание ненужных людей. Но и почитать толком не смог сил минут на десять хватило.

Поглядел и в «сидор» – на форму. Только мельком – голову повело. Очень меня впечатлил иконостас орденов и медалей, аккуратно завернутый в тряпочку и лежащий на самом верху.

*58–8. Террористические акты, направленные против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций: наказание аналогично статье 58–2 58–2. Вооруженное восстание или вторжение с целью захватить власть: расстрел или объявление врагом трудящихся с конфискацией имущества и с лишением гражданства союзной республики и, тем самым, гражданства Союза ССР и изгнание из пределов Союза ССР навсегда, с допущением при смягчающих обстоятельствах понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества..

Глава 4.

Если мы проиграем эту войну, я начну другую под фамилией моей жены.

Моше Даян.

А вот первое, что меня поразило в больнице – это то, что здесь были раненые. Обычные раненые с Великой Отечественной... А ведь я почему–то думал, что все давно выздоровели... год ведь с Победы прошел. А тут нате вам – лежат и лечатся. Вот ведь как... – инерция мышления стал быть.

Только на четвертый день я более–менее пришел в себя. Прекратила болеть голова, прекратились приступы тошноты, и я мог хоть как–то ковылять. Посетил меня под утро сон не сон... – муть какая посетила. Взбаламутила все во мне, взболтала... и осела – как оседают песчинки в воде ручейка поднятые неаккуратной ногой. Обрел я наконец, полную ясность и кристальное понимание того, что предстоит мне в ближайшее время.

Я ведь до этого как в тумане ходил. Чего–то там выяснял, слушал. Только теперь понял, что пообещал... что поклялся я парню – отомстить. И ЭТО – ГЛАВНОЕ. Выживу я или нет... как–то оно отошло на второй план. Что жизнь? Вот она была – и нету. Не страшно оказалось умирать. Вот оно как... бывает. И рассказал я сам себе незатейливую и простую историю совершенно обычного парня – старшего лейтенанта Серёги Адамовича. Круглого сироты. Воспитанника Питерского детдома.

Жил–был парень – честный. Комсомолец. В кружки разные ходил. Значок имел – «Ворошиловский стрелок» и значок «ГТО». Потом война началась. И воевал Серёга. Честно воевал. От начала до конца войну прошел.

Таких–то и было пять–шесть процентов от пятнадцати миллионов. В полковой разведке он как не странно служил. Три ранения. Герой. На груди иконостас. Дослуживал в Померании при комендатуре. Вот и приехал он в этот забытый богом О. – за невестой, красавицей Зиночкой. Причем и правда красавицей. Фотография её у меня с документами лежит. Она сюда эвакуировалась. Приехал и не нашел её. Померла она...

Простая история. Обычная. Ничто – на фоне такой трагедии со всей страной. С миллионами смертей. Даже меньше, чем ничто. Поначалу–то ему сказали, что по женским делам она заболела, да от того и померла. Перед самым почти его приездом представилась. На могилке он побыл. Попрощался. Он уж было собрался уезжать, да вот нашлась «добрая душа» соседка – просветила. Поделилась «наболевшим». Не смогла молчать. Ибо праведной жизни женщина. Одна. Одна живет. Одна из многих. «А Зиночка ить подругой ейной была – задушевной. Поделилась. Поплакала в жилетку. Всплакнула на плече. Так бы она – «Ну, никогда!»...Но раз уж такое случилось – должен он, знать...!»

Узнал.

Невеста–то его беременна была. И совсем не от него. Он–то в то время в Германии был. Подпоил её недобрый молодец – да воспользовался. День рожденье чьё–то там было. Залетела она. Бывает такое по дурости. А тут письмо – жених приезжает. Встречай, готовься. Кинулась баба к врачу. Только вот невысокого класса этот «профессионал» оказался.

Здесь ведь как – аборты запрещены. Совсем. Товарищ Сталин заботится о приросте народонаселения. И я его понимаю – такие–то потери. Так вот «коновал» этот – что–то там лишнего наковырял. Померла она. То ли от кровопотери, то ли от сепсиса.

А узнать, кто с невестой переспал – труда не составило. Соседки её – просветили. Начальник ОРСа это был. Холостой. И при должности. И врача подсказали – кто «лечил». Бабы они ведь все знают. Добрые... нашептали. Не она одна такая была. Со многими он спал. Мужики–то все – почитай наперечет. Я губы их презрительно поджатые видел. Памятью Серёги и теперь моей – видел. Это нам в душу плюнули. Это нам в ухо шептали, вздрагивая от плохо скрываемой зависти и радуясь от чужого несчастья. Бабы. Чего уж тут. Они пострашнее мужиков в некоторых вопросах будут. И что жестче – точно. Осуждали они Зиночку... А Серёга её любил. До беспамятства. Вот и ударила парню кровь в голову.

Молодой, горячий. Как узнал – так жизнь и кончилась. Собрал вещмешок и рванул. Рассчитаться. А потом на сесть на поезд... и поминай как звали. Может и пронесет.

Не пронесло. Он дурак через станцию на разборки рванул. Кровавая муть в глазах стояла. Не с холодным расчетом, как в разведке, пошел. На чувствах. Да ещё и выпивши. Итог конечно не закономерен, но ожидаем. Отвлекли его на секунду. Он повернулся, а ему кирпичом и прилетело. Ограбить хотели. Шпана. Не рассчитали только. Помер Серёга. А вот на его месте я оказался.

Вот такая вот простая и обычная история. Никаких вселенских трагедий. Ерунда.

Мелочь. Бытовуха...

Но вот только кому как...

А я – что я? Лечусь вот. Уже считай неделю, бока отлеживаю. Обещали скоро выписать. А провалы небольшие в памяти – это ничего. Бывает. Руки ноги на месте? А голова – она того, на гражданке жить не мешает. Обещают вскорости выписать. Я вот газетки читаю. Запоминаю – кто есть кто. Лозунги впитываю, правильные слова запоминаю. Я ведь старый. Пусть тело у меня и молодое. Сейчас. А вот мозги у меня холодные. Совсем. Как у рыбы... у пираньи например. Я ведь торопиться не буду. Мне осмотреться надо. Наше кровавое телевидение да книжки разные с сериалами – они многому научить могут. Если вдумчиво смотреть. Нет торопиться я не буду. Не тот случай. Может мне и тут удастся немного пожить. Может это тот самый – заветный. Второй шанс. Я ведь только сейчас понял. Тут. Отчего все попаданцы так по–дурацки себя ведут. Отрываются на полную катушку. Странно оно. Там он «офисным планктоном» был. А тут вдруг крутым «спецназером» стал. Не бывает так – и оттого не верится. Они главное ухватили – эти писатели. Дальше может таланту не хватило правильно–то написать.

Так вот, как не крути, а все вокруг воспринимается – как некая игра. Жизнь, опасности – они, как не настоящие. Есть этот налет игры. Ненастоящности. Он в душе. Там в глубине. Он есть, и намертво присутствует. Страх пропадает. Не совсем, не очень намного. Но боишься, отчего гораздо меньше. Вроде как перезагрузиться можно. Пройти уровень ещё раз.

Хотя... Может это – только у меня? Не знаю. Я пока многого не знаю. Но вот то, что лично ты считаешь правильным или справедливым... это – значит здесь и сейчас для меня очень многое.

Ты один. И если что – один и ответишь. Никого за собой не потянешь. «Каждый умирает в одиночку» – уж не помню, кто это сказал. Но и это правда. А когда страха меньше – жить проще.

Это как в «Иване Васильевиче»:

– Как они кричат...!

– А... Они не могут кричать, они уже давным–давно покойники!

[тут в них стреляют из луков]

– Видали, как покойнички–то стреляют?

Так вот это вот – как–то присутствует... будто и ты участвуешь в какой–то постановке.

А я сижу себе спокойно газетки почитываю. Вот «Правда», за пятницу 3 мая 1946 г. стоимостью – 20 коп. Статья на первой странице – «Надежная опора интересов Советского Союза».

Тут в начале мая шли подряд четыре важных советских праздника: 1 мая с традиционными демонстрациями и парадом на Красной площади, 5 мая – «День Печати» и праздник газеты «Правда», 7 мая – День Радио и 9 мая – День Победы. По ассоциации 7 мая сразу ассоциировалось со знаменитым спектаклем – «День Радио». О, задушевная такая и правдивая статья – «Парад союзных войск в Берлине». А вот «О присвоении звания Герой Советского Союза – офицерскому и сержантскому составу». От 8 мая 1946 года. Это – как–то поразило. В списке 5 человек и первым идет капитан Давыдов. Потом только Егоров и Кантария – про которого, недавно видел кино с попаданцами. Я думал им в реальности ещё в сорок пятом «Героев» дали. А приказ этот подписали Председатель Президиума Верховного Света СССР – Шверник и Секретарь – Горкин. О как. Про Шверника – что–то слышал, а вот про этого Горкина – никогда Тут же в газете цитируют речь товарища Сталина: «Товарищ Сталин в своем обращении к народу 9 мая 1945 года напомнил о сумасшедшем бреде Гитлера – кровавом бреде, который пытались сделать реальностью немецко–фашистские захватчики. Они ставили своей целью расчленение Советского Союза, отрыв от него Кавказа, Украины, Белоруссии, Прибалтики и других областей». На нашей памяти бред Гитлера был осуществлен именно теми политиками, которые поддерживали антисталинскую пропагандистскую кампанию... Ню–ню... Здесь же следом указаны и слагаемые Победы: «Стойкость и мужество советского народа, героизм и военное мастерство Красной Армии, гений нашего вождя и полководца товарища Сталина...»

Ага, и далее: «...великая победа... есть прежде всего победа нашего общественного и нашего государственного строя, есть результат мудрой и дальновидной сталинской политики большевистской партии, подготовившей страну к активной обороне и создавшей могущественную Красную Армию, вооруженную передовой военной наукой и передовой техникой». Таким образом, советский строй, и партийное руководство рассматриваются как факторы не военной победы, но успешной подготовки к войне.

Подготовились они... от той «подготовки» поэтому кровушкой и умылись. «Малой кровью – могучим ударом...!». Вон в конце статьи и дифирамбы мудрому и всезнающему – Главнокомандующему: «Эта беспримерная в истории войн победа есть результат мудрого военного, государственного и политического руководства нашего великого вождя товарища Сталина».

Пропаганда рулит!

Сложное у меня отношение к Сталину. С одной стороны вождь. С другой... горец.

Горец – он горец и есть. Хрен ты менталитет сменишь. Уж это–то я точно знаю.

Понасмотрелся. На интернационал.

А вот без единоначалия тогда совсем худо бы было. Гораздо хуже. Да – «Принял с сохой, оставил с атомной бомбой!». Но вот только методы. Не исключено, что и я вскоре и на собственной шкуре узнаю о них. Ну вот что я могу совершенно достоверно знать о тех пауках в Кремле? НИ–ЧЕ–ГО... Факты ведь, и так – и так, подогнать можно. И плюсы есть и минусы. Коба у нас кто? Кто – бандит. «Эксы» все эти его – обычный разбой. Очень четко трактуемый – любым УК. Вот у нас сейчас кто у власти – «цеховики». А тут – бандиты. Вот почему за дурацкий колосок люди десятку огребали – на раз–два? На общак покусились. Может такое быть? Ещё как может! А за ограбление магазина – два. Ибо социально близкие. Вполне я себе так думаю, что и по менталитету и по замашкам...

Да ну её – эту чертову политику, ещё там надоело. Тоже мне рисуют многознающего и мудрого «Иисусика». У нас вон нигде «не пёрнешь» – без разрешения сверху. Можно подумать, что тут по–другому. Ага, главное – верить. Отсюда ноги растут.

Нет ни – белого, ни – черного. Нет. У каждого – своя правда. И вот за эту правду люди и готовы резаться насмерть.

А насчет главнокомандования ещё Наполеон I отлично сказал, тот который Бонапарт: «Один плохой главнокомандующий лучше двух хороших». Вот так! И я с ним абсолютно согласен. Хорошо ли – плохо ли, но вершине должен быть – один. А не свора ни за что не отвечающих чиновников.

Вон взять хоть эти же теперешние газеты? Чего уж тут – «Собака лает – ветер носит». Мне ли про газеты и пропаганду не знать? Учили меня именно этому – четыре долгих годика.

Прогулялся я, наконец, и во двор. Меня, как героя, халатиком больничным – «осчастливили». Дефицит. Забытое слово... М–да... даже ностальгия какая–то. Только с этой «ностальгией» мне теперь жить придется. А больничка наша – в два этажа. Дом кого–то из «бывших». Пара флигельков, морг–барак. Во дворе несколько мелколистных корявых карагачей. Железка неподалеку и «шоссе» – грунтовка мимо.

И уже позабытый ветер. Ветер, дующий несколько дней подряд из степи. Тюльпаны уже отошли. Море их в степи было – помню. Красота... Вдалеке – трубы дымят. Из достопримечательностей я тут помню только абсолютно дебильную планировку города. Несколько промышленных районов разнесенных в виде лучей звезды. И попасть из одного места в другое только через центр. Трамвай был, помню. Да ещё вечно враждующие районы с блатной и приблатненной шпаной. «Мясокомбинатовские» против «Форштадта» или «Первомайских». Я ведь это уже и позабыл совсем. Стерлись воспоминания, поблекли, подернувшись темной водой сиюминутных забот.

А тут сейчас, наверное «Старый город» стоит против «Нового». «Новый» – это правая сторона Урала. «Старый» – левый. Река делит город пополам. В старой части города живет множество казаков атамана Дутова. Генерал–лейтенанта. При мне жили дети и внуки. Вот только сейчас сдается мне, это вполне себе справные казаки. Пускай только и в душе. А в остальном – тихие и мирные. Потому что власть кругом наша – советская. И казаков она не очень любит... или очень сильно не любит. Это как посмотреть. Кто ж любит по зубам–то огребать? То–то, что никто. Потому и враги они. Не смирились, а сдачи дали.

Я понюхал воздух и прижмурился. Забыл... Экология–то тут – совсем дрянь. Хотя тут и слова–то такого большинство наверняка не знает. Это у нас на этом все помешаны. Да на экологически чистых продуктах. Вон тут – все продукты экологически чистые. Только нет их – совсем. Голод.

Ага, вот так брякнешь про экологию – и все. Спалился. Даже феня тут другая... наверное. А экология? Что при мне дрянь была, что сейчас. Сваливать отсюда надо – «в темпе вальса». Вот это я совершенно точно знал. Перспектив никаких нет и не будет.

«А где будет?», – задал сам себе вопрос.

«А черт его знает... Родной Питер – в руинах. Если только на «малую родину» – в Белоруссию? Сколько лет там и служил, и жил. Надо подумать над этим вариантом. Поплотнее. И чем вообще я могу тут заняться...?».

Вот с делами управлюсь, и буду сваливать отсюда. Есть у меня ощущение, что ничего хорошего меня здесь не ждет.

Глава 5.

Когда нравственный человек и человек безнравственный – вступают в борьбу, то безнравственный при прочих равных условиях – имеет больше шансов на победу. Вильгельм Виндельбанд.

Пачка разномастных денег, фотокарточки, книжка офицерская, партбилет, выписка...

Одел я форму с нашивками. Три их. Потертые. Две красные – за легкие ранения и одна золотистая – за тяжелое. На щитке галун повыцветший, затертый. Тяжелое, это судя по хорошо зажившим кривым шрамам – в живот. Собрался, подпоясался и в путь.

Документы я изучил. Подробно запомнил. Выписали меня. И милиция больше не беспокоила. Рейд у них был оказывается – против распоясавшихся бандитов. Поэтому и ко мне заходили. В основном других опрашивали – вдруг, что и всплывет. Тут УгРо всерьез работало. Да и патрон в карман никто не засовывал для палок. В голову никому не приходило. Милиция пьяных не шмонала. Отзывались мужики о них милиционерах вполне себе уважительно. «Наша милиция». Надо же? Выветрилось у меня такое отношение за многие годы. А вот про воров и бандитов наслушался вволю.

Особенно удивило – болтали вовсю про «Черную кошку». Это которую Жеглов с Шараповым накрыли. Кино вот наизусть помню, а книгу никогда не читал. Каюсь. Я–то молчал все больше, да уважительно слушал – головой кивая в нужных местах. Оч–чнь непростое это умение – собеседника слушать. Чтоб интересно ему рассказывать было. Ахать восторженно, да удивляться. Я–то ведь «оттуда» и реалий здешней мирной жизни не знаю. Мне разные местные «страшилки» с удовольствием и рассказали...

Из той – прошлой жизни, я совершенно точно знал и был свято уверен, что «пресловутая «Черная кошка» – это сборище малолетних придурков подломивших пару ларьков. А наши менты, чтоб орденок лишний получить или там благодарность – дело искусственно раздули. А уж братья Вайнеры в угоду конъюнктуре и партактиву это дело красиво прописали. Прославились.

Да–а... оказалось все совсем и глубоко не так.

Все перипетии этого дела рассказал мне Алма–атинский милиционер – Виктор Палыч. Его в О. занесло в командировку и тут ему банально вырезали аппендицит. Вот он и рассказал... негромко шепотом и вполголоса. В парке – где два дерева.

Это когда я усомнился в доблести милиции.

– Да что ты можешь знать о нас, парень!? – естественно возмутился он. – У нас героизма не меньше вашего было. А страшного и побольше иногда. Боялись люди. Ох, как боялись. Да ещё слухи разные... – он примолк и испытующе посмотрел на меня. – Я–а... м–мо–гила! – заикаясь и пуча глаза я выразительно постучал себя в грудь. – Ра–а–зведка!

– Ладно, только никому...

Порассказал Палыч...

А «Черная кошка» – действительно существовала и нифига никакой это не вымысел.

Она реально держала в страхе не только Москву, но и многие другие города тоже. Вот оно как. И свой след эта сволота оставила и в его Алма–Ате, и неподалеку от нас в Оренбурге. Только я пока не очень понимал, они что гастролеры? В общем, в столице Казахстана в лихие военные времена реально орудовала очень жестокая группировка, члены которой безжалостно убивали свидетелей. А в качестве метки они и оставляли нарисованную угольком кошачью фигурку. Одно упоминание этого уголовного «бренда» заставляло людей цепенеть от страха. Не то, что работали с большой выдумкой – жестокие очень были. Их Алма–атинское УгРо безуспешно охотились за «Черной кошкой» – пять лет.

– В сорок первом, – начал свой рассказ Палыч, когда оглянулся и убедился, что поблизости никого нет, – к нам каждый день прибывали эшелоны с эвакуированными. Десятки тысяч прибывали. Я видел. А там мужики – на них пахать можно! А он сука – со справкой! Эпилепсия у него или там туберкулез. На фронт бы его сволочь – немца бить. Ан нет – больной он. В «хлебные места» ему надо. Не придерешься – все документы в порядке. А когда там – в такой круговерти всех рази проверишь? Вот просочилось к нам ворье. Разных брали. Всякие у нас были – украинские, белорусские, молдавские, московские воры. Все – тут, мать их! – О–ох, ты! – я самым заинтересованным видом удивлялся я и очень внимательно слушал – рассказ очевидца из первых рук.

– Особенно тогда знаменит был вор по кличке «Серый». Гремел, можно сказать. Сколотил банду из местной шпаны и обучил ее всем «лучшим методам» своего «ремесла», – он скривился, как будто хватанул уксуса. – И простых граждан грабили, и милиции тогда досталось.

– Э–это к–как?

– А вот так! Влезли в дом – да выкрали оружие и служебные удостоверения. И никакие их поиски результата не дали – как в воду канули. Я представил. Полгорода бы наизнанку вывернули, но доискались бы. Я кивнул. – Хотя представь, как искали. Они самые заинтересованные были – И–и ч–че–его?

– А ничего... – разжаловали и на фронт! А какие специалисты были, – он мечтательно закатил глаза. – Сыскари от бога. Я так думаю специально это они – чтоб так получилось. Богатств–то ни у кого из них не было – чего лезть? У нас–то – все на виду. Любимое место у воров это наш – Никольский рынок. Карточки, голодуха... а на рынке есть все – от сушеных яблок до черной икры. Ну и сам понимаешь, кроме наличности, ходило и золотишко, ювелирка и царские червончики. В начале–то войны кадров у нас катастрофически не хватало – все лучшие на фронт ушли. Спекулянты и распоясались. Никакие облавы не помогали. Ну вот... Поначалу–то «Серый» бал правил. А потом уже и другие «матерые волки» подтянулись. Посмотрели, как жируют на народном горе – отдельные личности. И стали они грабить этих самых – «предприимчивых» граждан. – Со–со–образи–или... с–су–ки!

– Сообразили. Вот тогда и появилась эта «Черная кошка». По Алма–Ате и рядом – прокатилась волна грабежей с убийствами. Грабили дома спекулянтов, магазины, склады... И везде, где побывала банда – на самом видном месте красовалась нарисованная черная кошка. Долго они бесчинства свои творили. Война уже закончилась, а «Черной кошке» все неймется. Бандитский форс. До чего ведь дошло – люди стали бояться наступленья темноты. Чуть не каждый день – новый разбой или убийство. Пока мы над одним головы ломали – ограбили склад швейной фабрики. Пока это расследовали – они уже склад маслозавода взяли. Мы туда, а они хранилище с охраной вынесли... И охрана не помогла – положили её. О как! Вот тогда–то это дело и взяли на контроль, – он ещё понизил голос, хотя до этого чуть не шептал, – в НКВД. Те чикаться не стали. Войсковые операции даже проводили... – И–и ч–чего?