Мотивационно-смысловые особенности студентов педвуза 3 page

Для студенток несколько важнее наличие положительной оценки возможностей будущей профессии, а также присутствие высокой экзаменационной тревожности. Последний показатель по своему психологическому содержанию явно выпадает из использованного набора мотивационно-смысловых и эмоциональных образований, относящихся непосредственно к структуре направленности субъекта (см. раздел 1.1). Однако реальные связи «экзаменационной тревожности» с мотивационными феноменами не только психологически интересны, но совершенно неизбежны, неустранимы, отчего должны изучаться при действительно психологическом описании субъекта.

В этой связи достаточно показательны результаты исследования, проведенного в группе студентов (n = 164) по расширенному набору методик, где помимо обсужденных психологических переменных задействованы следующие (см. раздел 2.2):

беспокойство — тревога (БТ);

эмоциональная неустойчивость (ЭН);

личная направленность («на себя» — НС);

направленность на взаимодействие (ВД);

деловая направленность («на задачу» — НЗ);

экстраверсия — интроверсия;

эмоциональная стабильность — нейтротизм;

предметная эргичность (ЭР);

социальная эргичность (СЭР);

предметная пластичность (П);

социальная пластичность (СП);

предметный темп (Т);

социальный темп (СТ);

предметная эмоциональность (ОМ);

социальная эмоциональность (СЭМ).

Факторные структуры, образованные в таком пространстве психологических переменных (всего 31), представлены в таблице 12 (отдельно для женщин и мужчин).

Самым интересным, наш взгляд, является идентичность факторных моделей у женщин и мужчин, но четкие перестановки в порядке их расположения (кроме как бы общих факторов 7 и 8).

В расширенном (Р) наборе психологических параметров в факторе 1 для женщин-студенток (ФСЖ1-Р), который практически идентичен фактору 2 для мужчин (ФСМ2-Р), представлено мощное сочетание личностных характеристик, относимых традиционно и нетрадиционно [127, 157] к системе темпераментальных. Это по два показателя (предметный и коммуникативный) пластичности (П и СП), темпа (Т и СТ), а также меры социальной эргичности (СЭР) и экстравертированности.

Здесь получена довольно целостная и психологически убедительная картина, характеризующая гибкую переключаемость (0,852 и 0,616), скоростную моторику (0,833 и 0,602), стремление к социальной контактности (коммуникативная эргичность, аффилиация), подкрепленное доминирующими тенденциями (0,434).

Таблица 12.

При этом логичен высокий показатель экстравертированности (0,817), относящийся, на наш взгляд, не столько к симптоматике темперамента, сколько к описанию направленности субъекта.

Обратным полюсом этого фактора выступает «направленность на задачу» (—0,532), что, видимо, свидетельствует об отсутствии увлеченности собственно делом (150). В таком варианте познание (0,412) не бескорыстно, не ведет к загруженности учебой (-0,352) и к академической успешности (-0,283). В факторной модели по результатам мужчин (ФСМ2-Р) последние переменные не представлены.

Фактор 2 для женщин (ФСЖ2-Р) и фактор 1 дли мужчин (ФСМ1-Р) в некотором роде полярны по отношению к предшествующему (см. табл. 12). В его конструкции четко превалируют все задействованные в нашем исследовании эмоциональные параметры, противопоставленные предметной эргичности (—0,323 и —0,348) как стремлению к деятельности [157] и доминирующей тенденции (- 0,491 и -0,318).

В последующей факторной иерархии женщин и мужчин-студентов также сохраняется содержательная идентичность при несовпадении порядковых номеров.

Фактор 3 для женщин (ФСЖЗ-Р) соответствует четвертому фактору для мужчин (ФСМ4-Р), где срабатывает известный нам ранее набор удовлетворенностей познания, аффилиации и доминирования с достижением (см. табл. 9 и 10). Здесь присутствуют и общая удовлетворенность учебой, и положительная оценка возможностей будущей профессии. У женщин этот фактор подкреплен аффилиативными тенденциями (0,263), у мужчин — доминирующими (0,380).

Как отмечалось (см. табл. 11), аналогичные психологические переменные факторизуются у женщин выше (меньше помер фактора), чем у мужчин.

Следующий фактор у женщин (ФСЖ4-Р) в целом идентичен фактору 3 по выборке студентов-мужчин (ФСМЗ-Р). Подобные факторные структуры описаны ранее (см. табл. 9 и 10), когда выраженная симптоматика достижения (0,690 и 0,619), сочетаемого с доминированием (0,330 и 0,425), обобщается в положительном отношении к учению (0,659 и 0,682), несмотря на субъективно значительные временные затраты на него (0,713 и 0,716). Удовлетворены здесь и достижение, и благие надежды на будущую профессиональную деятельность.

Своеобразное перекрещивание номеров отмечается и на уровне факторов 5 и 6, представленных в табл. 12: структура фактора ФСЖ5-Р идентична ФСМ6-Р, а построение ФСЖ6-Р близко к ФСМ5-Р.

Фактор 5 по выборке женщин-студенток построен на основе мотивационно-смысловых выразителей общения (аффилиация и направленность на взаимные действия), чему противопоставлены две другие формы направленности: деловая (НЗ) и личная (НС), а также эмоциональная устойчивость (параметр ЭН факторизуется с отрицательным знаком).

Фактор 6 у женщин (пятый для мужчин) выделяет деловую направленность (НЗ) и предметную эргичность как жажду деятельности. Сюда же включены познание и хорошее отношение к учению. На противоположном полюсе фактора находится мера личной направленности (НС), которая предстает здесь в ином качестве, нежели в предыдущей паре факторов ФСЖ5-Р и ФСМ6-Р. Там отрицательный показатель параметра НС имеет смысл противопоставления взаимодействию как таковому, а здесь это некоторая противоположность бескорыстной деятельности познания [150]/.

Фактор 7 (общий для женщин и мужчин) выделяет общую удовлетворенность учебой, ее организацией, а также положительное отношение к учению па фоне удовлетворенности достижения и доминирования (как это было в факторах, представленных в табл. 9 и 10).

Наконец, фактор 8 создан субъективным представлением о трудности учебы на фоне повышенной экзаменационной тревожности студента и неудовлетворенности симптоматики доминирования. Несмотря на загруженность учебой во времени, академическая успеваемость является в этом случае низкой.

Подводя некоторые итоги описания факторов, полученных на выборках старших школьников и студентов (см. табл. 5, 9, 10, 11, 12), необходимо отметить, что в иерархии их конструирования прослеживается вполне определенная логика, отражающая существенные психологические закономерности как мотивационно-смысловой сферы человека, так и всего психического (субъективного) облика его. Содержание и порядок следования факторов несут в себе большие диагностические и аналитические возможности.

Представляется важным, что в мотивационно-смысловых конструкциях обследованных школьников и студентов симптоматика достижения не относится к разряду ведущей, уступая но субъективной значимости устремлениям к общению, доминированию и познанию (см. табл. 5 и 11). Интересно, что по данным Ю. М. Забродина, В. И. Похилько, А. Г. Шмелева (61, с. 84—86), полученным на другом пространстве психологических переменных и испытуемых, высокая мотивация достижения включается также лишь на четвертом факторе.

Психологически принципиальное значение имеет, на наш взгляд, и тот факт, что оценки удовлетворенности всех исследованных мотивационно-смысловых структур обладают большей объяснительной силой, чем

------------------------------

­¹В трактовке выходных параметров теста направленности личности (В. Смекал, М. Кучера) есть, на наш взгляд, значительная семантическая неопределенность, заслуживающая специального анализа.

---------------------------

соответствующие субъективные тенденции познания, доминирования, аффилиации и достижения (табл. 11), хотя у студентов-мужчин и женщин имеются существенные качественные и количественные различия.

Интересен отмеченный ранее феномен «скрываемой ценности», заключающийся в количественном несоответствии между высоким факторным весом некоторых психологических переменных и сравнительно низким уровнем их среднеарифметических значений в данной группе испытуемых, равно как и обратные тенденции. Это относится, например, к мотивационно-смысловой симптоматике доминирования у мужчин и женщин (см. табл. 6 и 11), к удовлетворенности познания и др., когда, скажем, относительно небольшая абсолютная величина психологического параметра сопряжена со своего рода компенсаторной его реализацией на уровне высокой субъективной значимости.

В наших факторных моделях, построенных на расширенном наборе психологических параметров (табл. 12), обнаруживается содержательное пересечение с феноменологией, описанной в некоторых работах отечественных психологов.

В факторном анализе семантического пространства мотивов у студентов, выполненном В. Ф. Петренко [140], использован иной набор психологических переменных, диагностирующих мотивы (всего 29). Получено 7 факторных структур, характеризующих субъективную оценку вымышленных поступков с точки зрения их преобладающей мотивации [140, с. 92—93]:

1) желание утвердиться в глазах другого — безразличие и

мнению и вниманию других;

2) я как все (по силе, возможностям) — я хуже других;

3) я как ценность (самоутверждение, лидерство) — ценность

других людей;

4) открытое общение (эмпатия, контактность) — защитная

установка в общении (желание сочувствия, подчиненности);

5) стремление к самосовершенствованию и знаниям — честолюбие, лидерство, социальные достижения;

6) подхалимство и карьеризм;

7) самопожертвование, альтруизм, любовь к другому.

Если говорить в терминологии исследуемых нами мотивационно-смысловых структур, то обсуждаемые факторы являются не всегда четкими сплавами симптоматики аффилиации (в данном случае — более широкой и слабо отдифференцированной категории общения), доминирования, познания и достижения. Причем, мы считаем, что по данным таблиц 9, 10 и 12 схожие факторные модели получают более детальное и определенное описание. Однако общепсихологическая тенденция превалирования субъективных ценностей общения и власти над смысловыми выразителями ценностей собственно достигающего, делового поведения выражена вполне идентично.

В упоминаемой выше работе Ю. М. Забродина и др. [61] приведено несколько вариантом факторных моделей (подпространств общих факторов) в зависимости от специфики групп испытуемых, смысловое содержание которых, по-видимому, аналогично некоторым вторичным факторам Кеттела по классическому тесту 16РF [101, 111] и вполне сочетается с психологическим содержанием ряда факторов, выделенных по результатам наших измерений.

Так, факторы 1 (тревожность, нейротизм) и 2 (экстраверия-интроверсия) близки по звучанию нашим факторам 1 и 2, приведенным в таблице 12 (ФСЖ1-Р, ФСМ1-Р, ФСЖ2-Р,ФСМ2-Р). С одной стороны, это подтверждает диагностичность использованного нами тест-опросника. С другой стороны, подчеркивает психологическую значимость моделируемых этими факторами субъективных показателей и структур. Правда, мы не склонны, вопреки довольно распространенным взглядам, считать эти факторы описанием темпераментальных параметров субъекта, тем более, что по данным табл. 12 они припципиально дополнены и конкретизированы рядом важных мотивационно-смысловых проявлений направленности человека. В самих шах нейротизма и тревожности заложены не только оценки динамики эмоций, но их предметно-содержательные особенности.

Последнее, по справедливому мнению В. Д. Небылицына (124), не относится к параметрам темперамента, включаясь скорее в характер человека, в специфику его состояний и процессов и т. п. (см. раздел 1.1).

Что касается показателя экстраверсии — интроверсии, то и в трактовке К. Г. Юнга, и в понимании Г. Айзенка это вид установки, тип направленности активности личности, а не очищенныный показатель динамики активности или личности.

Заметим, что природа расхождений здесь сугубо понятийная: синонимизация терминов темперамент и характер, темперамент и личность, темперамент и тип нервной системы, темперамент и тип поведения и т. д. Отсюда могут вытекать всевозможные диагностические и оценочные упрощения прямые психологические ошибки в использовании довольно

распространившегося в нашей стране показателя экстраверсии.

Но нашим данным, например, для женщин-студенток (громоздкая таблица в тексте не приводится) показатель экстраверсии довольно широко коррелирует (при Р = 0,05 и выше) со многими психологическими параметрами субъекта:

отрицательно с оценкой временных затрат па учебу, с уровнем академической успеваемости и с общим отношением к учению;

положительно с симптоматикой доминирования, со всеми показателями темпа и пластичности (в терминологии В. М. Русалова), с социальной эргичностью (контактностью), но не предметной эргичностью (как жаждой деятельности), откуда, вероятно, и отрицательная связь с выраженностью направленности на задачу;

отрицательно со всеми использованными в тесте измерениями эмоциональности субъекта: БТ, ЭН, экзаменационная тревожность, ЭМ, СЭМ, нейротизм.

В рассмотренных ранее факторных структурах таблицы 12 показатель экстраверсии компонуется, помимо вышеперечисленного, с аффилиативными тенденциями, с направленностью на себя, с познавательными тенденциями, но противопоставлен выраженности в человеке симптоматики достижения (ФСМЗ-Р).

Таким образом, параметр экстраверсии трудно отнести собственно к темпераментальным, а тем бoлее считать, например, однозначно «положительной» особенностью (ПВК) личности профессионального учителя.

Первые факторы моделей, приведенных в таблице 12, напоминают также некоторые шкалы верхнего уровня в психодиагностическом тесте (ПДТ), разработанном В. М. Мельниковым и Л. Т. Ямпольским [111] на основе широко распространенных па западе тестов MMPI и 16PF. Правда, данный тест-опросник, на наш взгляд, недостаточно полно отражает реальный психический облик личности, не имея, в частности, четких показателей, описывающих блок направленности субъекта. Хотя собственно субъективная, субъектная сторона индивидуальной психики проецируется в результатах ПДТ вполне убедительно и ярко, в соответствии с исходными посылками его первоисточ­ников.

Надо полагать, что авторы ПДТ не ставили перед собой глобальной и архисложной задачи целостного описания психологической структуры человека, задачи нерешенной в современной психологии, но чрезвычайно актуальной как теоретически, так и практически (во всем неисчислимом многообразии ее прикладных аспектов).

Здесь уместно вспомнить методологию научного подхода Б. М. Теплова к планомерному исследованию свойств нервнойсистемы человека, их факторных сочетаний и поведенческих, психологических проекций [188]. Б. М. Теплое считал необходимым вначале четкое понимание, содержательную трактовку выделяемого свойства, а уже затем - эмпирический, статистически доказательный выбор средства его адекватного выявления и измерения. Но не наоборот.

Впрочем, возможна, а порой необходима реализация обратного направления научного поиска - индуктивного, когда обобщенные модели и схемы строятся путем систематизации эмпирической феноменологии. Как правило, при этом решаются некие конкретные, прикладные задачи, не затрагивающие прямо больших теоретических конструкций психологии. Отсюда не следует, что те или иные сложившиеся концептуальные

и понятийные схемы не подлежат статистической проверке и интерпретации. Последнее, напротив, необходимо во избежание терминологического догматизма и схоластики. Только нельзя, на наш взгляд, подменять проблемы понятийные (например, психологическую трактовку деятельности и ее структуры) анализом частоты употребления соответствующих слов-терминов в разнородной психологической литературе [181].

На подобном эмпирическом подходе построены, как известно, многие так называемые личностные тест-опросники [61, 101, 111, 126, 150 и др.], которые в действительности являются скорее узко характерологическими, чем широко личностными, субъектными. «Разрешающую возможность» такого теста не изменит даже самый тщательный и уникальный факторный анализ, проведенный по результатам экспертных оценок обширного набора черт характера и соединенный с семантическойинтерпретацией полученных результатов [202]. Получается интересная и диагностически полезная систематизация некой «имплицитной концепции личности» (ИКЛ), но вовсе не исчерпывающая картина (модель) психологической структуры человека, субъекта.

Выделенные в этой работе [202] факторы (всего 15), думается, несут в себе не просто специфику обыденного сознания и житейских понятий, но особенности оценок предложенных качеств профессиональными психологами (84 эксперта), сознание которых отнюдь не свободно от тех или иных теоретических схем в интерпретации человеческой психики. Однако, полученная авторами факторная структура характера (не личности!), а также количественные оценки словесных обозначений этих факторов (1650 слов-качеств) являются для отечественной психодиагностики чрезвычайно важными.

Отметим, наконец, что в субъектной (семантической) интерпретации выделенных факторов [202, с. 29-33] обнаруживаются тенденции, сходные с теми, что отмечены выше в нашем исследовании. В авторском понимании А. Г. Шмелева, В. И. Похнлько и др. фактор 1 - нравственно-эмоциональный (по типу «добрый - злой») - для русскоязычной ИКЛ связан с наличием в человеке сопереживания, альтруизма, что соответствует достаточно высоким факторным оценкам аффилиативных тенденций по результатам наших испытуемых-студентов (см. табл. 9, 10, 11, 12). В факторе 2 заложено исследуемое нами познание, в факторе 3 есть наложенные на темперамент доминирование и аффилиация. Но только в факторе 4 (примерно так и в наших моделях) появляется оценка деловой эффективности человека, соответствующая, вероятно, симптоматике достижения. Этим косвенно подтверждается подчеркнутый ранее факт преобладания в сознании современной молодежи ценностей общения над установками деятельными, достигающими, что, видимо, имеет под собой чрезвычайно широкие культурологические основания и должно непременно учитываться в организации процессов обучения в школе и вузе.