Иерархия вкуса

Искусство, литература в культуре цивилизованных обществ подверже­ны иерархическому упорядочиванию. На вершине находится элитарное искусство, доступное лишь посвященным, эстетически развитым людям, внизу — искусство, пользующееся языком, доступным даже людям, страдающим легкой степенью дебилизма (так называемая «массовая культура»). Доступность является критерием иерархического упорядо­чивания произведений искусства, жанров.

Потребление высокого искусства требует большого объема специаль­ных знаний. Это потребление, как пишет П. Бурдье, «представляет со­бой акт расшифровки, декодирования, который предполагает прак­тическое владение шифром или кодом. В определенном смысле можно сказать, что способность видеть является функцией знания <...>. Произведение искусства имеет смысл и представляет интерес толь­ко для того, кто компетентен в области культуры, то есть знает код, с помощью которого это произведение закодировано».

Только при наличии таких знаний, привычек к практике чтения произ­ведений искусства такое потребление может доставлять подлинное удо­вольствие, служить источником наслаждения. Знание, таким образом, является фильтром, регулирующим допуск к эстетическому наслаждению.

Человек, не владеющий знаниями о внутренней логике сложных произведений искусства, не осведомленный об их исторической связи, о динамике школ и направлений, не разбирающийся в бесчисленных кодах и шифрах, которыми напичканы такие произведения, не мо­жет их воспринимать либо вообще, либо в полном объеме. В первом случае они предстают как хаос цветов и звуков. «Собачий вальс» — нередкая характеристика при столкновении такого человека со слож­ным искусством. «Зритель, который не знает специфических кодов, — отмечает П. Бурдье, — чувствует себя потерянным в хаосе > звуков и ритмов, цветов и линий, в хаосе, в котором нет ни ритма, ни смысла».

Правда, это не исключает иллюзии понимания: человек без отвраще­ния слушает сложную музыку, смотрит картину и даже получает какое-то удовольствие. Как интеллектуалы, так и новые богачи могут часто посещать художественные выставки, оперу и балет, общаться художниками, демонстрировать интерес к высокому искусству. Однако, по словам П. Бурдье, необученный «не может двинуться дальше первичного слоя смыслов", которые он может уловить на основе нашего обычного опыта, к "слою вторичных смыслов", то есть к уровню того, что обозначено».

Дилетант потребляет высокое искусство либо молча, либо ограничива­ясь оценками уровня «нравится — не нравится», «Ох! и Фу-у!». «Именно; необдуманность практик, — по словам П. Бурдье, — различает (и ранжирует) различные способы освоения культуры <...> и классы индиви­дов, которые она характеризует ("педанты" и "дилетанты")».

В элитарном искусстве на первый план выходит форма, отодвигая на задний план содержание. Главное не то, о чем повествует произведение, 1 а как это делается. Понимание достоинств языка искусства требует гораздо более основательной искусствоведческой подготовки, чем простое восприятие содержания произведения, использующего реалистические методы. Здесь происходит поворот, который П. Бурдье охарактеризовал как «поворот от искусства, имитирующего природу, к искусству, имитирующему искусство, которое исходит из своей истории как единственного источника опыта».

Искусство, доступное массам, использует язык самой практической. жизни этих масс. Чтобы его понимать, не надо знать историю искусства, не надо разбираться в тонкостях художественных кодов. Надо просто уметь читать повседневную жизнь.