Встречи с А. Н. Афиногеновым

Театр имени Моссовета с 1940 года был творчески связан с Александром Николаевичем Афиногеновым, и мне хочется передать то чувство, которое сохранилось у всех нас от совместной работы, начавшейся с постановки «Машеньки».

До «Машеньки» я был лично знаком с Афиногеновым хотя и давно, по весьма поверхностно и издали. Мне тогда казалось, что этот высокий, обаятельный и красивый человек кичится своей славой и на окружающих посматривает свысока. Это мое впечатление рассеялось при творческой встрече с Афиногеновым.

«Машенька» была первой моей постановкой советской пьесы на сцене театра имени Моссовета. После ростовских спектаклей па огромной сцене театра имени Горького с укрупненными характеристиками и вынужденной декоративностью и мне, как режиссеру, и В. П. Марецкой, как исполнительнице центральной роли Машеньки, была особенно радостна и увлекательна возможность создать спектакль топких и глубоких подробностей, филигранной разработки режиссерской партитуры. Отсюда такая восторженная увлеченность режиссер-

сними и актерскими деталями: тикание маятника в тишине профессорского кабинета, тонко рассчитанные паузы и нюансы актерских приспособлений. В результате спектакль получился трогательный, нежный, скорее умилительный и примиряющий, нежели воинствующий. Но и в этом случае мое сегодняшнее суждение о спектакле не умаляет для меня достоинств его, которые в первую очередь объясняются нашей общей объединенностью вокруг Афиногенова, с его острым ощущением современности и страстной влюбленностью в советского человека, вокруг темы «Машеньки». Отсюда то удивительное единство и увлечение исполнителей, которого добился театр. И Е. О. Любимов-Ланской, великолепно игравший роль профессора Окаемова, который сознательно пошел на эту актерскую встречу с новым методом работы, и В. В. Ванин — Леонид, с присущей ему страстностью таланта отдавшийся работе, и, конечно, В. П. Марецкая, как всегда с большим недоверием к себе взявшаяся за работу над этой новой для нее ролью, и художник спектакля М. А. Виноградов — словом, все участники спектакля, включая в первую очередь автора пьесы А. Н. Афиногенова, были объединены, увлечены центральной темой спектакля и возникшими из материала пьесы сценическими возможностями, режиссерскими и актерскими тонкостями, позволявшими раскрыть тему пьесы во всем ее богатстве и многообразии.

Нас сразу же поразило удивительное «чувство театра» Афиногенова, его любовь к театру. Ему все было важно. Афиногенов очень дорожил искусством актера и режиссера и в шутку завел такой порядок: за каждый хорошо найденный кусок текста, за каждую режиссерско-актерскую находку он выплачивал двугривенный. Много заработали таким образом В. П. Марецкая и В. В. Ванин, да и другие тоже.

Афиногенов высоко ценил актерскую инициативу, соавторство театра в создании спектакля, в отличие от иных авторов, которые считают свои произведения настолько совершенными, что не терпят ни малейшей поправки. Болыне того, Афиногенов считал, что в совместной работе театра с драматургом и рождается единственное решение спектакля, что театр является соавтором спектакля, а не просто иллюстрирует авторское произведение.

Мне запомнились наши репетиции «Машеньки», встречи Афиногенова с актерами и режиссурой, когда он с такой непосредственной увлеченностью, так открыто, смело и талантливо принимал предложения театра, восторженно соглашаясь с обога-

щающими текст словесными находками и драматическими поворотами, фантазировал тут же вместе с актерами, почти на лету сочиняя сцены. А. II. Афиногенов был, пожалуй, одним из наиболее преданных театру авторов, с которыми мне довелось встретиться. Он любил театр с его особенностями и закономерностями, порою условностями, которых обычно так опасаются наши драматурги.

Как непосредственно и жарко воспринимал он игру актеров, работу режиссера, как восхищался ими! Это был по-настоящему влюбленный в театр драматург с неисчерпаемым запасом замыслов и творческих предложений, относящихся ко всем слагающим спектакль элементам. Как много давал Афиногенов актерам, режиссуре, художнику! И он великолепно понимал, что сценические средства выражения драматургического замысла только тогда убедительны, когда ложатся на органическую природу данного актерского состава, что та или иная мизансцена, образная деталь, предложенная драматургом, не обязательна, что она может и должна быть заменена адекватным решением, возникшим у артиста, следовательно, более органичным, что это идет на пользу спектаклю.

Так, например, Афиногенов любил не просто написанный им образ Машеньки. С момента начала репетиций Афиногенов стал обожать Машеньку — Марецкую, со всеми ее неожиданными для него свойствами. Исполнительница наделила свою героиню юмором и некоторыми чертами детского своеобразия и упрямства, которые отсутствовали в авторском образе. и Афиногенов не только принял образ, созданный Марецкой, но увлеченно стал переделывать текст пьесы с учетом новых свойств Машеньки.

Это было замечательно! Это наполняло актеров огромной творческой радостью. Это обещало в дальнейшем такую увлекательную совместную работу театра с драматургом!

В дни премьеры «Машеньки» Афиногенов, зная мою слабость, подарил мне коробку карандашей с чудесной дружеской надписью: «Милый Ю. А.! Вторжение «Машеньки» в нашу жизнь связало нас с Вами настоящей нежной и крепкой дружбой. В это я глубоко верю, этого хочу так сильно, как Маша соединения семьи Окаемовых. Жду новой нашей работы...» На страну — обрушилось страшное бедствие войны. Афиногенов — пламенный большевик-патриот — оказался одним из первых советских драматургов, написавших пьесу об Отечественной войне — «Накануне», — которую он принес нашему

театру. У меня сохранилось письмо, написанное мне Александром Николаевичем в связи с постановкой «Накануне»: «Милый Юра! Телеграмму получил вовремя. Сижу все эти дни на оборонном заводе в связи с пьесой. Масса интересного... Работа над пьесой идет отлично...» (подчеркнуто и в скобках — «тьфу, тьфу»).

Но нам так и не пришлось доработать пьесу имеете с автором. Осуществляли мы спектакль «Накануне» в дин эвакуации в Чимкенте, когда автора уже не было в живых. Мы позволили себе тогда небольшую вольность: в пьесе есть обаятельный образ молодой узбечки — Джерен. Мы заменили ее казашкой, причем пригласили на эту роль молодую казахскую актрису Букееву. Этим мы хотели как бы перекинуть мостик дружбы между нашим театром и гостеприимным казахским народом. Мы были уверены, что Афиногенов согласился бы с нами.

В пьесе Афиногенова «Накануне» есть кусок, где советский генерал говорит о ходе войны, предвидит ее исход. Актеры чувствовали, что устами его выражены собственные мысли и чувства Л. Н. Афиногенова. С абсолютной убежденностью говорил в эти тяжелые дни Афиногенов об единственно возможном исходе Отечественной войны. Громадная вера и безграничная любовь к родине, любовь к жизни — неотъемлемые свойства Афипогенова. Понятие о смерти как-то не вязалось с ним... Он ушел от нас так внезапно, так неожиданно — этот удивительный человек с горячим сердцем и пламенным воображением. С тех пор прошло ужо много лет, но н я и мои товарищи по театру часто и тепло вспоминаем А. Н. Афиногенова. Он как бы незримо присутствует то при каком-нибудь споре между театром и драматургом, то па какой-нибудь репетиции, и всегда в качестве верного союзника и друга театра.

Да! Афиногенов не мыслил настоящего творчества в театре вне самой тесной взаимосвязи театра и драматурга. Он ушел от нас молодым, горячим и верящим, и таким сохраняем мы ого в своем воображении.

И сегодня, в дни мирного строительства, в дни борьбы человечества за мир и счастье на земле, он с нами — строитель, боец, большевик!

Прекрасна память о нем в нас, его современниках. Пусть такой же сияющей сохранится она и в истории советского театра.